Секс и судьба - Хавьер Шико
Я повиновался.
Во время путешествия он скромно повёл доверительную беседу. Его беспокоила Марина. Было необходимо защитить её от зарождающейся одержимости. Морейра отстал от неё, но вампиры-смутьяны, которых он привёл, оставались там, во внутреннем дворике. Преследователи, бесплатные и злополучные, приведут другие сущности, чтобы расстраивать ментальную жизнь молодой женщины, и так уже утомлённой угрызениями совести.
Выражения и тон голоса брата Феликса подчёркивали величие его души. Он не видел в дочери «донны» Марсии той молодой испорченной особы, к которой я, не колеблясь, относил её, его слова были лишены какого-либо злого умысла, и поскольку он знал все её самые личные мысли, он не считал её даже униженной. Упоминая о ней, он говорил о благородном участке земли, который был отдан змеям усилиями нерадивого земледельца. Для него Марина была Божьей дочерью, кредитором уважения и нежности. Он верит в неё и будет ждать её будущего.
Но пока обстоятельства не потребовали своего, мы добрались до жилища семейства, которое посетила смерть.
Мы осторожно вошли.
Люстры, заливавшие сильным светом комнату, освещали небольшое собрание людей, готовящихся к погребальному бдению.
Там и тут супругу и сыну усопшей говорили подобающие для этого случая слова и фразы, лишённые чувства.
Ни Немезио, ни Жильберто не выказывали большой скорби на своих усталых и бесстрастных лицах. Долга болезнь под семейной крышей истощила их сопротивление, и у них уже не было сил сохранять видимость общественной жизни, какой бы простой она ни была.
Утомлённые постоянными дежурствами у постели умирающей, они не скрывали своего собственного облегчения. Они говорили об умершей как о путешественнике, который давно должен был бы бросить якорь в порту абсолютного освобождения.
Оболочке, оставленной этой доброй и почтенной душой, оказывались специфические знаки внимания, поскольку она уже была уложена на роскошный катафалк, в то время, как сама пока что бессознательная душа находила приют на руках любящих сестёр, под взволнованными взглядами Невеса и других членов семьи, находившихся здесь в бдении, полном нежности.
Брат Феликс, осуществляя руководство операций, давал наставления.
Беатрису, которая долго и тщательно готовилась к этому моменту, скоро доставят в одну из организаций помощи духовного плана, здесь же, в Рио, где она восстановит силы, чтобы продолжить своё путешествие.
Во всех предпринятых мерах сквозила полнейшая гармония.
И в тот момент, когда на импровизированную сцену прощания с покойной принесли портрет «донны» Беатрисы, появилась Марина, со слезами раскаяния на глазах. Она плакала, тронутая искренней невыразимой болью. В этом протокольном собрании она казалась единственным человеком, соединённым узами любви с усопшей, которая, в молчании и скромной неподвижности, словно ставила окончательную точку на последней странице своего существования в этом доме, который почтили своим присутствием богатство и удача. Взгляд Марины устремился на вытянутое неподвижное тело, она упала на колени в неудержимых рыданиях. Она завидовала этой женщине, чья последняя доброжелательная улыбка, спокойная и безмятежная, проявилась на застывшем лице, словно она была довольна тем, что покидает занимавшее все эти долгие годы место рядом с супругом, который постоянно обманывал её.
— Aх, «донна» Беатриса, «донна» Беатриса!…
Сквозь рыдания из девичьей груди вырывались слова, словно хотели поведать свою долгую исповедь.
Я было подошёл к молодой женщине, чтобы помочь ей, но брат Феликс рассудил, что облегчение слезами было бы ей на пользу.
Утомлённая бессонницей и действиями одержателей, вытягивавшими все оставшиеся у неё силы, она испытывала страх.
Сквозь слёзы она смотрела на развоплощённую оболочку «донны» Беатрисы, размышляя о тайнах смерти и проблемах жизни…
Если душа переживает смерть тела, с тревогой думала она, то нет сомнений, что сейчас госпожа Торрес видит её без каких-либо увёрток и обмана. Она узнает, что Марина была её медсестрой не просто так, но как женщина, простиравшая своё влияние на её мужа и сына…
В ужасе она просила понимания и прощения.
Что бы сказал ей этот молчаливый рот, если бы мог заговорить после того, как узнал бы всю истину?!…
Но отведённая в миг единый туда, где она могла бы восстановиться, «донна» Беатриса оказалась недоступной для осложнений земного общества. И на её месте вставали угрызения совести в её воображении, которые обвиняли, обвиняли…
Печаль молодой женщины вызывала симпатию у присутствующих и будила у Немезио и его сына новые причины притяжения к ней. Глядя на её сильный приступ слёз, оба мужчины смотрели на неё, растроганные, своими глазами выражая признательность, и каждый из них желал видеть в ней идеальную спутницу для будущего брака, нисколько не сомневаясь в уверенности одного и другого.
В течение одной и той же ночи я наблюдал, насколько не хватало им присутствия «донны» Беатрисы в семейном очаге.
Переезд дочери Невеса и духовных друзей, остававшихся в её компании, превратил город в место, лишённое малейшего ресурса, который мог бы гарантировать порядок.
Погребальное бдение началось в определённое время, когда развоплощённые бродяги свободно вошли в этот дом.
Уровень мыслей упал до распутных разговоров. Не оставалось даже того достоинства, которое смерть вдыхала в дом. Повсюду слышались шутки, к которым присоединялись насмешки остряков-самоучек. Одна из присутствующих особ с энтузиазмом комментировала развратные зрелища, свидетелем которых она была во время недавнего путешествия за рубеж, что возбуждало интерес вампиров, слушавших её рассказы, привлечённых попыткой воспроизвести их в той версии, которая была бы для них чем-то личным.
Наконец, неудовлетворённые утончёнными ликёрами, которые долгое время сохранялись в шкафах семьи, воплощённые и развоплощённые любители выпить заставили Немезио заказать по телефону вина и виски, что было вскорости вылито в изголодавшиеся горла.
Предусмотрев эту легкомысленность, брат Феликс посоветовал, чтобы болеутоляющие средства были предприняты в пользу развоплощённой женщины, чтобы она могла оставаться изолированной от непристойного празднества, возникшего во имя чувственной солидарности с умершей.
Последние близкие Беатрисы на духовном плане скромно удалились, и мы сами приняли решение покинуть резиденцию поздно ночью, после небольшой помощи Марине, оставив прах благородной женщины влияниям тяжёлых алкогольных паров, которые устанавливали во всём доме атмосферу, где трудно было дышать.
И только на следующий день, по окончании похорон, я отправился из больницы в дом Торресов, где оставалась дочь Клаудио.
Мать и дочь проанализировали ситуацию за несколько разговоров по телефону. «Донна» Марсия требовала её возвращения домой, тогда как Немезио хотел, чтобы его секретарша помогала ему по дому. И в какой-то момент он сам позвонил «донне» Марсии, прося об одолжении: Не могла бы Марина остаться, чтобы как-то руководить слугами, которые занимались домашним хозяйством? Ему нужно было лишь несколько недель, после чего всё разъяснится самым удовлетворительным образом.
Госпожа Ногейра, не колеблясь ни минуты, оказал ему полное доверие. Она согласилась, польщённая и счастливая.
При каждой фразе, произносимой шефом её дочери издалека, она предчувствовала альянс Ногейров и Торресов через брак их детей.
Но Марина, чью энергию эксплуатировали силы расстройства, которые Морейра оставил с ней, явно слабела и чахла в своей постели. Она заперлась в комнате. Вероломство, которое она постоянно поддерживала перед дочерью Невеса, заставляло её страдать, она обвиняла себя в несчастье, которое погубило Мариту, и её не хватало смелости навестить её и увидеться с ней. Она, всегда выглядевшая победительницей на всех планах, теперь сбилась с пути, словно противник, отступающий на арене перед собственной неуклюжестью. Она плакала, слышала голоса и утверждала, что её преследуют странные тени. Тоскливая, нервная, она избегала всех. Если она принимала Немезио или Жильберто в своей комнате, она тут же начинала рыдать, и никакие советы не могли остановить её, и лекарства не помогали ей заснуть.
