Гностицизм - Хёллер Стефан
А каков же личностный аспект обвинения в моральном нигилизме?
Древние гностики не были замечены в меньшей законопослушности, чем ортодоксальные Христиане. Если не считать некоторые ранние обвинения в сексуальных излишествах как политически мотивированную клевету, в действительности нет ничего, что бы могло подразумевать гностиков как преступников или даже аморальных людей. Хорошо известно, что манихейские гностики вели жизнь исключительной аскетической чистоты, и то же самое может быть сказано о средневековых катарах, о которых один из их богословских противников, св. Бернард Клервоский, говорил что «их нравы были чистейшими».
Конечно, мистическая жизнь, будь то гностическая или другая, несет больше опасности, чем надежд, и некоторые из опасностей связаны с поведением мистика. Мистицизм временами приводит к фанатизму, что доказывают такие феномены как христианские крестовые походы и инквизиция, а также действия исламской революции в Иране. Многие монахи в крестовых походах и инквизитори могут считаться мистиками особого рода, как и некоторые жестокие муллы сегодня. Заслуга практиков гностической традиции состоит в том, что они избегали ловушек такого рода.
Если отказ от идолов культуры считается нигилизмом, то гностик может справедливо признать себя виновным. Гностики всегда поддерживали несомненную исходную правду о мире. Они отказывались наделять любое общество — будь то Римская или Персидская империи, или средневековая Католическая Церковь, которую они называли «Зверем» — позитивными проекциями, которые характерны для приверженцев таких институций. Все-таки гностики не стремились быть мучениками. Одним из обвинений церковных отцов против них было то, что они уклонялись от мученичества от руки римских преследователей христиан. Даже катары, чье мужество не подлежит сомнению, не искали смерти в руках инквизиторов, хотя когда она стала неизбежной, они приняли её с большим достоинством, шагая в пламя с пением. Гностическое «Евангелие от Филиппа» иронично замечает, что как Бог создал человека, так и люди возвращают ему долг путем создания своих собственных богов, которым поклоняются. Писание говорит, что лучше бы этим богам поклоняться человеку! Выводы очевидны: идеи, планы и привязанности, что большинство людей лелеют, являются не более чем безжизненными идолами. Поклонение им суть упражнение в полнейшей бесполезности.
Каждая эпоха имеет свои любимые идолы. В Средние Века это был христианский идеал, который согласно толкованию пап и епископов был священным, и которому подчинялись все, даже императоры. В эпоху науки и гуманизма, священным идолом культуры стало евангелие человеческого прогресса. Сегодня этот идол также пошатывается на своем пьедестале, в основном благодаря постмодернистским идеям в сочетании с печальными уроками истории.
Если прогресс действительно присутствует в человеческой истории, почему же тогда нам пришлось пережить двадцатый век — самый кровавый и болезненный век? Были ли Гитлер, Сталин и Мао Цзэдун реальными результатами прогресса? Должны ли жертвы Хиросимы быть благодарными за благословление прогресса, который пришел к ним в форме атомной бомбы? Биолог Дэвид Эренфельд («Высокомерие гуманизма») обвиняет прогрессивность и гуманизм в чрезмерном высокомерии, когда говорит: «Идея прогресса является болезнью нашего времени. На самом деле, мы не изобретаем наше будущее. Мы производим всего лишь технические изменения, итоги которых не можем предсказать, и которые часто оказываются ужасающими». Гностики, безусловно, будут согласны. Если прогресс недостижим, будет ли революция лучше? Если институты отказываются от изменений, должны ли мы вкладывать свой разум, сердце и жизнь в их преобразование? Нужно ли нам вечно штурмовать Бастилию этого мира, надеясь, что каждая битва, каждая революция и война станет последней? Нет данных о войнах или революциях, охотно осуществляемых гностиками. Даже когда сторонники катаров взялись за меч в Лангедоке, они сделали это неохотно и в целях самообороны. Гностики никогда не были так заинтересованы в изменении мира, но они хотели переступить его пределы.
Вполне вероятно, что постмодернистская эра с её теорией хаоса и другими озабоченностями, предполагающими деконструкцию многих идеалов, а также культурных идолов, приведет к приумножению нигилизма в мире. Нигилизм, в конце концов, получил свое наименование от латинского слова «ничто». Когда все подверглось деконструкции, вероятно, что остается только ничто. Или что-то? Если в среде таких изменений возникает гностическая надежда, тогда исчезновение земных конструкций может повлечь за собой возвращение духа к Полноте. Очень часто таким образом — когда все временное исключено, вечность вступает в свои права. Когда люди разочарованы — когда у них отобрали все иллюзии — они могут обнаружить реальное. В этой связи, гностики действительно оптимисты; они уверены, что гнозис может придти к тем, кто пробудился от глубокого сна этого мира.
Гностические перспективы в информационную эпоху
Постмодерн неумолимо связан с концепцией, а также реальностью информационной эпохи. Ученые, заключающие из своих расчетов, что хаос может быть более реален, чем космос, литераторы и критики, деловито деконструирующие литературу и социальные науки — все они делают свою работу, в первую очередь прибегая к информации, содержащейся на экране компьютеров. В той мере, что сегодня интеллектуалу становится известно о гностицизме, он или она, вероятно, проинтерпретируют гнозис как информацию. С этой точки зрения, один из наиболее талантливых писателей художественной литературы, Филлип Дик, который с энтузиазмом включил гностицизм в некоторые свои работы, истолковал гнозис просто как «информацию». Однако является ли гнозис реально всего лишь информацией? Большое почтение к информации в наши дни, несомненно, связано с влиянием компьютера, являющимся основным инструментов информации. Огромное количество информации, а также, в равной степени, дезинформации, вливается в бесчисленное число умов ежедневно с экрана компьютера. Наши новые боги — это данные, которые мы магически вызываем на экране, обещающем соединить нас со всем, что есть, и тем, что, возможно, может существовать.
Общеизвестно, что информация настолько хороша, насколько хорош её источник. Менее часто упоминается истина о том, что информация также хороша ровно настолько, сколько хорош ум, который её воспринимает.
В информационную эпоху, соблазн в определенном познавательном высокомерии, которое всегда было хорошо развито в нашей культуре, становится еще больше. Познавательное высокомерие можно определить как предположение о том, что поскольку некто имеет доступ к информации, то поэтому он знает, что истинно и полезно, и не нуждается в традиции или источнике вдохновения, а только в сознательном эго и его ресурсах данных. В духовных вопросах такое высокомерие может быть в действительности неудачным. Человек может решить собирать и выбирать информацию якобы духовной природы в попытке синтезировать собственную уникальную лестницу в небеса. Экран компьютера, или любой другой источник информации, становится подобен столу в закусочной идей, которая оказывается шведским столом для удовлетворения собственного эго. В информационную эпоху часто встречаются напыщенное заявление: «Я знаю, что лучше для меня! Я буду выбирать то, что подходит моим уникальным требованиям». Это равносильно тому, что больной человек скажет квалифицированному врачу: «Я знаю свое тело. Я выберу лекарства сам, без учета вашего медицинского обследования». Или еще проще, это подобно тому, что ребенок идет в ресторан и говорит: «Я просто буду есть то, что вкусно». У буддистов есть хороший ответ на этот вид высокомерия. Они говорят, что предлагаемое ими — это просветление, и человек, вопрошающий об нем, делает это именно потому, что он не просветлен, и поэтому он должен, прежде всего, признать свое собственную непросветленность. Непросветленный человек, говорят буддисты, введен в заблуждение, и, таким образом, делает выбор на основе своих собственных заблуждений. Поэтому имеющей силу традиции с проницательными учителями и подлинными практиками, требуется, во-первых, уменьшить, а затем удалить заблуждения.
