Секс и судьба - Хавьер Шико

Не осознавая осложнений, которые она порождала подобным оживлением деятельности, дочь Араселии восстанавливала в своём воображении удары существования. Она обвиняла сестру во всех своих несчастьях. Она проявляла её лицо на экране своей памяти, словно действовала против своего смертного врага… Марина забрала у неё материнские ласки, Марина повернула свои возможности против неё, Марина украла у неё любовь близких, Марина забрала предмет её девичьих мечтаний…

Рассуждения, которые я в тревоге направлял ей, ни к чему не привели. Влияние Морейры, который подбадривал её в обвинениях, естественно, было намного сильней для неё, искавшей симпатии и сторонников.

Бедная малышка не осознавала силы мысли. Она не знала, что, не выказывая ни снисходительности, ни мягкости, она призывала тем самым месть и, действуя таким образом, она не только втягивала свою семью в тяжкие испытания, но и вела к утрате той чудесной работы по возвращению друга, который так нуждался в любви и свете.

Бывший помощник Клаудио, получая её молчаливые доверительные мысли о личных печалях, о которых он не знал, постепенно вновь обретал грубость, которая ранее была свойственна его проявлению.

Обретённые лучшие черты его разума исчезали. Под предлогом помощи своей протеже он оживлял свои мстительные инстинкты.

Взгляд, смягчавшийся под влиянием сочувствия, вновь обрёл бледность безумца. Все признаки возврата к здравому смыслу и человечности, которые он выказывал, исчезли с момента, когда он приблизился к измученной девушке.

Любая попытка привести его к спокойствию была обречена на провал. Упиваясь жалобами той, которую он считал своей любимой женой, он восстанавливал в себе дикость жестокого зверя, жаждущего крови. В ответ на наши призывы к спокойствию и терпимости он заявлял о своём отказе… Никто не смог бы заставить его отказаться от войны во имя спокойствия той, которую любил. Он оправдывался тем, что не знал до сих пор ничего о жертве, которую навязывала ей сестра в течение всей её жизни, и он будет упорствовать в мести…

Видя, что он оставил работу, которую добровольно взял на себя, не в состоянии задуматься о последствиях своего дезертирства, я понял, что бывший одержатель, обращённый в друга, оказался жертвой приступа безумия. И я спрашивал себя, не ошибался ли брат Феликс, прося продления времени жизни Мариты в её изуродованном теле, настолько крупным был ущерб, который бывший вампир мог произвести, начиная с этого момента. Но я сдержался… Нет! Я не имел права судить расстроенного спутника, который отдалялся от нас с первыми лучами утреннего солнца, появившимися на небосводе. Брат Феликс знал, что делает, и конечно же, в следующий раз я уже не поддамся расстройству и не повторю ту же ошибку… Мне предстояло просто работать, помогать.

Я передал свои обязанности заботам Арнульфо и Тельмо, затем отправился в резиденцию Торресов, единственный уголок, куда, как я с уверенностью полагал, придёт Морейра.

Я вошёл в дом…

Он казался молчаливым; в нём боязливо говорили шёпотом, и на лицах скромных тружеников дома стояли слёзы.

Будучи в коме, «донна» Беатриса ждала прихода смерти.

Невес, как и другие друзья духовного мира, окружали постель умирающей. Преданная медсестра наблюдала, как женщина уже ступала на порог великого отдыха, в присутствии Немезио, Жильберто и Марины, находившихся рядом с ней.

В изумлении я обнаружил, что Морейры пока что не было. Но удивление было недолгим, поскольку через несколько мгновений бывший спутник Клаудио, в сопровождении четырёх ужасных и хмурых друзей, проник в комнату, не проявляя ни малейшего признака уважения… И не выказывая ни капли почтения к нашей умирающей подруге, он подошёл к дочери «донны» Марсии и вскричал в гневе:

— Убийца!… Убийца!…

4

Под действием этого нападения Марина почувствовала ужасное недомогание. Она побледнела, почувствовала, что задыхается… У неё были все симптому человека, который получил сильный удар по голове. Её голова качнулась назад, она откинулась в кресле, стараясь скрыть недомогание… но напрасно. Торресы, отец и сын, почувствовали её головокружение и спешно бросились к ней.

Немезио, взяв слово, приписал это недомогание усталости, свойственной любому человеку, который провёл бы всю ночь без сна, ни минуты не отдохнув накануне, будучи рядом с матерью семейства, чьё тело мучительно медленно угасало. Жильберто же пошёл принести свежей воды перед тем, как позвонить врачу.

С точки духовной зрения удар был достаточно чувствительный.

Невес, оживившись, посмотрел на меня, словно прося помощи, чтобы не взорваться. Он знал Морейру с нашего первого визита во Фламенго, но не был в курсе событий, которые угнетали меня вот уже два дня. По его неодобрительному взгляду, который он мне адресовал, я заключил, что он считает, будто комната его дочери захвачена развоплощёнными злодеями, учинившими это бессмысленное нападение. Он был не в состоянии догадаться о причинах, которые привели бывшего спутника Клаудио к подобному жесту возмущения, для которого он объединил своих злополучных коллег, осуществив атаку, которую считал суровым актом наказания.

Одна из развоплощённых женщин, которая ожидала момента принятия освобождённой Беатрисы, коснулась меня и попросила принять какие-либо меры.

Морейра и его приятели выкрикивали насмешки и непристойности, унижая тем самым достоинство этих мест, после того, как обвёл вокруг пальца охрану, выставленную вокруг дома. Она не сформулировала свою просьбу, чтобы мог завязаться спор между ними насчёт человеческих предубеждений. Она приняла вновь прибывших как нуждающихся в сострадании. Но госпожа Торрес читала свои последние молитвы, будучи на пороге в иной мир. Она со смирением просила покоя и тишины.

В определённых курсах лечения невозможно восстановить органическую норму, если только не удалить сам очаг инфекции, а здесь стержнем дисгармонии была Марина.

Если удалить её из комнаты, то и силы беспорядка будут удалены.

Я подошёл к девушке, которая так нуждалась в жалости, умоляя её выйти. Пусть она пойдёт отдохнуть. Ей нечего бояться нашей просьбы, которая была ей лишь во благо.

Она нехотя подчинилась. Она извинилась перед друзьями и вышла в другую комнату в глубине коридора, где будет ждать врача. Я сопровождал её.

Группа прошла рядом, и Морейра позвал меня. Он хотел знать причину моей симпатии к этой молодой особе, которая внушала ему лишь враждебность. Выказывая свою грубость, он спросил меня, достаточно ли я знаком с ней, если я не присутствовал при вакханалиях между отцом и сыном, и почему я так интересуюсь той, которую он квалифицировал как лгунью, прекрасную снаружи распутную внутри.

Насмехаясь над моим нежеланием вести разговор, он сослался на даму, которая попросила меня принять меры, желая удалить его из комнаты, заявляя, что у него не хватит подлости, чтобы тревожить умирающих. Он дерзко спросил, почему почтенные сущности и подруги, которых он называл «эти женщины», вынуждали его уйти, а Марину оставляли в комнате, жёстко и искренне добавив, что не считает себя хуже, чем она.

Он завалил меня упрёками, полными желчи.

Наконец, он бросил вызов моей точке зрения, прибегая к словам, вызывавшим доверие, которыми он наградил меня накануне, и я рискнул ответить ему, что Марина, несмотря ни на что, является дочерью Клаудио и сестрой Мариты, к которым мы проявляем нежные чувства. Любой несчастный случай, касающийся её, будет катастрофой для всей семьи. И не мне осуждать исправления, способные усилить её бдительность, с явным преимуществом для неё, но во имя дружбы с Ногейрами я никогда не согласился бы, чтобы она была избита.

Он улыбнулся и признал, что мои замечания не лишены смысла, обещая, что будет сдерживать свои силы, но не откажется от исправлений.

Он отослал своих четырёх помощников, попросив их ждать его распоряжений в боковом дворике, и сопроводил нас, грубо отзываясь о Марине.

Чуждая любым идеям духовной компании, Марина вошла в комнату, закрыла дверь и вытянулась на постели, закрыв глаза.