Гностицизм - Хёллер Стефан

В поисках определения

Поиск определений никогда не был легок, особенно в области социальных наук. В этих дисциплинах большое внимание должно быть уделено тому историческому контексту, в котором развивались убеждения и деятельность. Решающие различия и сходства в нюансах, тоне и тонкостях настроения представляются более важными, чем суровые и жесткие определения. Дискуссии о гностицизме, казалось бы, включают в себя такие тонкости, и вполне возможно, что не так-то много может быть решено посредством определения. Тем не менее, существующий хаос вокруг определений гностицизма служит основанием для попытки сделать это.

Для понимания гностицизма, пишет Ганс Йонас, необходимо иметь нечто подобное музыкальному слуху. Этот вид внутренней чувствительности действительно является более важным, чем любой набор определений. Тем не менее, природа мыслящего ума требует определений, а когда их нет, появляется тревожность. Настоящий гнозис, конечно же, не имеет отношения к ним. Осмыслить задачу можно только тогда, когда воздействие гностического опыта угасает. Великий переводчик Д.Р.С. Мид очень хорошо выразил это, когда написал: «Просветленная душа, покидающая свою тюрьму, чтобы погрузиться в свет бесконечности, может вспомнить проблески Видения Славы, только когда снова вернется на землю» («Simon Magus», 49). Следующее краткое изложение гностических представлений следует рассматривать как сборник таких «проблесков Видения Славы», а не как перечень религиозных догматов в обычном смысле:

1. Существует первоначальное и трансцендентное духовное единство, из которого исходит бесконечная манифестация множественности.

2. Проявленная вселенная материи и разума создана не первоначальным единством, но духовными существами, владеющими низшими силами.

3. Одной из целей этих создателей является вечное отделение человека от единства (Бога).

4. Человек состоит из смешанных элементов: внешний его аспект — творение рук низших создателей, тогда как высший аспект есть падшая искра конечного божественного единства.

5. Искры трансцендентной святости спят в своих материальных и ментальных тюрьмах, их самосознание притуплено силами материи и ума.

6. Дремлющие искры не были оставлены конечным единством; наоборот, к их пробуждению и освобождению, прилагаются постоянные усилия, исходящие из этого единства.

7. Пробуждение сокровенной божественной сущности в человеке происходит через спасительное знание, называемое «гнозис».

8. Гнозис не обретается благодаря вере, или выполнению добродетельных поступков, или послушанию заповедям. Все это в лучшем случае служит лишь подготовкой для получения освободительного знания.

9. Среди тех, кто осуществляет пособничество дремлющим искрам, особо почетную и важную позицию занимает женская эманация единства, София (Мудрость). Она принимала участие в сотворении мира и с тех пор остается проводником сирот человеческих.

10. С древнейших времен истории посланники Света отправляются из конечного единства с целью продвижения гнозиса в людских душах.

11. Величайшим из этих посланников в нашей исторической и географической матрице был нисходящий Логос Божий, проявленный в Иисусе Христе.

12. Иисус осуществлял двойное служение: он был учителем, сообщающим инструкции касательно пути гнозиса, а также иерофантом, передающим мистерии.

13. Мистерии, дарованные Иисусом (которые также известны как таинства) являются могучими средствами постижения гнозиса и были возложены им на его апостолов и их преемников.

14. Через духовную практику мистерий (таинств), а также неустанное и стойкое стремлению к гнозису люди постепенно могут продвигаться к освобождению от всех ограничений, материальных и других. Конечной целью этого процесса освобождения является достижение спасительного знания и, вместе с этим, свободы от воплощенного существования, а также возвращение в конечное единство.

Знаменитый социолог Макс Вебер писал в «Протестантской этике и духе капитализма», что «идеальное концептуальное определение не может появиться в начале, оно не должно появиться до конца исследования». Поэтому уместно, что мы рассматриваем это определение близко к окончанию нашего исследования. Претендуют ли эти положения на то, чтобы быть «совершенным концептуальным определением» Вебера, остается вопросом. Тем не менее, в целом, они исторически более верны и терминологически точнее, чем может предложить большинство современной литературы, академический или широкодоступной. Здесь была предпринята попытка избежать таких различий, как «ортодоксальный гнозис» и «апостольский гнозис», а также категорий вроде «ложные гностики» и «подлинные гностики». Подобные разделения возникают на основе ортодоксии и не имеют никакого отношения к гнозису или гностицизму.

Безусловно, что четырнадцать пунктов, представленные здесь, были частью гностической традиции и признавались гностиками в тот или иной момент времени. По крайней мере, первые десять из них можно считать вполне авторитетными, даже в нехристианском гностическом смысле, и, таким образом, исключение любого из них из мировоззрения человека может дисквалифицировать его как гностика. Гностикам, предпринявшим попытку понять себя, следует согласиться с большинством из этих принципов, но будет ли их интерпретация буквальной, психологической, философской или другой — это следует решить индивидуально.

Во всяком случае, нам больше не придется пользоваться цитатой «Алисы в Зазеркалья» (глава 6) в отношении определения Гностицизма:

Глава 13. Гностическая литература: миф, истина и повествование

Религия всегда была источником творчества и воображения. Психологические и/или метафизические силы, которым приписывается религиозный опыт и откровения, тесно взаимосвязаны с источником поэзии, драмы и других форм светской литературы. Христианская Библия часто вдохновляла искусство, но в то же время христианская ортодоксия с её настойчивостью на буквальности и фактичности священных писаний, служит помехой религиозным связям и художественному творчеству. События, во многом сдерживающие поэтическое творчество внутри Христианства были в значительной степени связаны с подавлением гностицизма. Гностики в своих литературных произведениях были практиками символизма, аллегории, метафоры, мифа и творческой многозначительности par excellence. Как отмечалось ранее, эти работы чаще всего появлялись в результате необычных состояний сознания, переживаемых гностическими мудрецами. Многие исследователи отмечали, что опыт, накопленный в этих состояниях, сходен с мифом, поэзией и символом. Напротив, с точки зрения ортодоксального христианства, которая более прозаична, хороший христианин должен доверять догматам, а также соблюдать заповеди, и не более того. Сложные литературные приемы, используемые гностиками, не подходили ортодоксальным целям — никакой художественной литературы. Примечательно, что протестантские реформаторы превзошли ранних ортодоксальных церковных отцов в этой связи. Они вырезали наиболее поэтичные отрывки из Библии и объявляли их апокрифическими (Лютер даже хотел удалить Книгу Откровения из Библии из-за её символичного и фантастического характера). Мифы и метафоры, конечно, присутствовали в языческой литературе Греции и Рима (соответственно, враждебное отношение многих ортодоксальных христиан к мифам по большей части происходит из-за их неприятия языческого мышления). Тем не менее, несмотря на их великолепие, мифологической литературе Гомера чего-то не достает из того, что присутствует в гностических писаниях. Джулиан Джеймс отмечает, что многочисленной мифологической литературе древних греков не хватает субъективного сознания и саморефлексии. Карл Кереньи — пожалуй, один из самых проницательных современных ученых-мифологов, утверждал, что мифы неоплатоников и гностиков гораздо ближе к мистическому опыту (из которого они и проистекают), чем мифы Гомера («Essays on a Science of Mythology»). Эти утверждения показывают нам, что не все мифы эквивалентны: некоторые несут большее откровение, нежели другие. Кроме того, в своей мистической подлинности гностическая литература привносит определенные темы в западную мысль. Некоторыми из них являются человеческая осиротелость, тоска по дому, отчужденность, заточение внутри тиранической космической системы, и возможность полной свободы — не только от политического, экономического или идеологического угнетения, но и от человеческого экзистенциального состояния вообще. Как только эти темы появились в Западной мысли и литературе, они стали неотъемлемой часть её наследия, чтобы никогда более не быть преданными забвению.