Гностицизм - Хёллер Стефан

— Спасение достигает через гнозис (jnana). Озарение в зависимом порождении проявленного существования есть то, что освобождает.

— Неведение есть истинный корень зла. В Гностицизме это называется agnosis, а в Буддизме avidya.

— И Гностическое и Буддийское знание приходит не обычными способами, но как результат внутреннего откровения.

— Существуют различные уровни духовного достижения, начиная с состояния глупого материалиста (гилика) и заканчивая озаренным святым (пневматик).

— И в Гностицизме и в Буддизме, женский принцип мудрости (София и Праджня соответственно) играет важную роль.

Конзе цитирует Хеваджра-Тантру: «Праджа называется матерью, потому что она дает рождение миру». Есть и другие буддийские божества, которые могут быть близки к Софии — такие как Тара и Гуань Инь.

— И гностицизм, и буддизм отдают предпочтение мифам, а не данным. Христос, как и Будда, предстают как архетипические существа, а не просто исторические фигуры.

— Тенденция к антиноминализму (игнорированию правил и заповедей) присуща обеим системам. Хотя на низших ступенях духовной лестницы правила поведения считаются важными и даже решающими, в высших духовных состояниях важность этих правил становится относительной.

— Обе системы презрительно относятся к легкой популярности и ориентируют свои учения на духовную элиту. Скрытые значения и тайные учения распространены в обеих традициях.

— И гностицизм, и буддизм метафизически монистичны, что означает их стремление к преодолению многообразия проявленных вещей и достижению условий окончательного единения. Все эти сходства могут быть особенно интересны в связи с нынешней популярностью Тибетской (Варджаяна) формы Буддизма Махаяны на Западе.

Сложность определения Гностицизма

Гностицизму всегда было трудно дать определение, в основном из-за того, что он является системой, основанной на переживаниях неординарных состояний сознания и часто ими корректируемой, и, таким образом, она чужда богословской строгости. Большинство ученых, изучающих гностицизм, были людьми религии, и они, понятное дело, расценивали этот предмет посредством стандартов их собственной системы верований. Но гностицизм никогда не был религиозной конструкцией, которая могла бы сопоставляться с западной, особенно христианской, теологией. Он всегда был птицей иного полета — или, пожалуй, отличной формой жизни вообще. Сегодня мы имеем множество своеобразных определений гностицизма, сосуществующих с несколькими весьма корректными. Одно частное мнение (Майкл Уильямс, «Переосмысление гностицизма») даже предполагает, что ввиду гностического разнообразия, в реальности нет никакого гностицизма! Однако большее беспокойство вызывает разнообразие современных интерпретаций гностицизма, что способствует путанице определений, в которой растворяются вся ясность и весь смысл. Покойный Иоанн Цилиани (который был одним из наиболее перспективных ученых в этой области) писал в европейской публикации:

Одно важное обстоятельство, связанное с этим заявлением, сильно упускается из виду в Америке. В Европе термины «гнозис» и «гностицизм» почти всегда используются как синонимы. Предположение о том, что термин «гнозис» должен описывать состояние сознания, а «гностицизм» указывать на гностическую систему, никогда не возникало. Использование классического определения Гностицизма сохраняется в европейской литературе, включая работы современных ученых, таких как Жиль Киспель, Курт Рудольф и Джованни Филорамо. Покойный Роберт МакЛахлан выдвинул предложение делать различие между этими терминами, но нынешнее словоупотребление в Европе осталось прежним. Слово, используемое в таких противоречивых случаях, может потерять свой смысл. Неудивительно, что проницательный писатель Чарльз Коломб выразил свое отчаяние по поводу этой ситуации:

Политическая путаница, традиционалистские фантазии и академические неясности

Одно из самых запутанных мнений о гностицизме пришло из области политической науки. В своих лекциях для фонда Уолгрин в Чикагском Университете в 1951 году, ученый-эмигрант Эрик Вогелин встал на защиту того, что он называл «классической и христианской традицией», и против того, что он воспринимал как «рост гностицизма». Он продолжил этот начальный залп в нескольких книгах («The New Science of Politics», многотомной «Order and History», и «Science, Politics, and Gnosticism») и стал пророком новой теории истории, в которой гностицизм играл скверную роль. По словам Вогелина, все современные тоталитарные идеологии в некотором смысле духовно связаны с гностицизмом. Марксисты, нацисты и все остальные, кого славный профессор нашел достойными порицания, на самом деле являются гностиками, вовлеченные в «воплощение эсхатона» посредством преобразования общества в рай на земле. Так как гностики не признавали обычный христианский эсхатон рая и ада, Воегелин заключает, что они должны были быть вовлечены в милленаристский переворот земного существования. В тоже время, Вогелин признает, что гностики считали земную реальность безысходно дефектной. Можно только гадать, как такая реальность может быть преобразована в условиях земной Утопии. То, что предполагаемые гностики Вогелина ничего не знают об историческом гностицизме и ему не симпатизируют, нисколько не тревожит автора. Они гностики, и все тут.

Путаница, созданная Вогелином, только усугибилась благодаря многочисленным консервативным политическим мыслителям, большая часть которых была связана с католицизмом. Томас Молнар, Тило Шаберт и Стиван МакНайт были последователями теорий Вогелина, несмотря на очевидные противоречия. С точки зрения Молнара, гностики несут ответственность не только за весь современный утопизм, но также за современную чрезмерную людскую привязанность к науке и технике. Научный мир, говорят эти люди, по сути гностическое мировоззрение, из-за которого людей считают за машин, а общества превратились в механистические коллективы. Политизированный взгляд на Гностицизм продолжает иметь своих приверженцев, хотя они все чаще набираются из рядов фанатичных экстремистов. Гностики по-прежнему предстают как опасные подрывные элементы в желтой прессе и запутанных конспирологических памфлетах, «разоблачающих» масонов, сатанистов и прочих вредителей. Между тем, уважаемые консервативные мыслители отбросили гностическую проблему. Некоторые, подобно ученому и бывшему американскому сенатору С.И. Хаякава, подвергли Вогелина и его теории жесткой критике и насмешке. Другие мнения, которые вызывают путаницу, принадлежат писателям, стремящимся доказать, что внутри имеющегося множества религий существуют тайные традиции гнозиса, которые не тождественны «еретическому» гностицизму ранних христианских веков. Олдос Хаксли в своей работе «Вечная философия», выпущенной в 1947 году, пропагандирует вид гнозиса, который является, в сущности, тайным, отведенным для элиты, обнаруженным на рассвете истории и переданным через различные религиозные традиции, где он по-прежнему присутствует, несмотря на его якобы несовместимость с официальными догмами этих традиций. Точка зрения Хаксли почти соответствует более радикальной позиции, разделяемой традиционалистами, такими как Рене Генон и Фритьоф Шуон (той частью биографии Генона, которую его последователи, как правило, склонны скрывать, является период, когда он был епископом в Гностической Церкви Франции, а также видным масоном и эзотериком. Он повернулся спиной не только к гностицизму, но также и к христианству, когда обратился в суннитский ислам). Хаксли никогда не осуждал никого, кто называл себя гностиком. Остается только пожелать, чтобы подобное можно было бы сказать и о традиционалистах. Последователи Генона часто жестко критиковали ранних гностических учителей в манере, напоминающей древних полемистов подобных Иринею. Традиционалистское разделение ранних гностиков на «ложных» и «подлинных» отражает критерии, которые нереальны, если вообще не своевольны. Современные исследования показывают, что в течение первых трех или четырех столетий после Рождества Христова, еще не существовало никакой подлинной ортодоксии и, таким образом, также не было и ереси. Вместо этого, многие религиозные учения, включая гностицизм, процветали бок обок. Конечно, существовали разногласия, но произвольное экстраполирование критериев ложности и достоверности из этих полемик не представляется оправданным. Редакция 1988 года библиотеки текстов Наг-Хаммади содержит длинное послесловие, озаглавленное «Современная обоснованность гностицизма». Его автор, Ричард Смит, делает обзор множественных изменений западной культуры, которые проявляют связь с гностицизмом. Мы могли бы надеяться, что именно здесь, наконец-то, нам удалось бы отыскать правильное определение гностицизма и перечень современных писателей и мыслителей, которых можно рассматривать как его представителей. К сожалению, это не так. Смит перечисляет множество важных фигур восемнадцатого века и далее, которые сочувствовали Гностицизму. Однако, он, кажется, предполагает, что мало у кого из их этих мыслителей было адекватное понимание гностицизма, и поэтому они скорее злоупотребляли этим термином. Смит обвиняет историка восемнадцатого века, Эдварда Гиббона, к примеру, в «злонамеренной лжи» из-за ссылки на гностиков в лестных терминах (очевидно, что Гиббон не был согласен с презрением, которым гностицизм одаряли церковные отцы, но разве это делает его лжецом?). И гностические, и манихейские симпатии Вольтера представлены как мотивированные исключительно его противостоянием церковной власти. Но, может быть, великий философ имел и другие причины для своих взглядов? Хорошо известно, что Вольтер был ярым масоном; он мог почерпнуть подходящую информацию о гностиках из эзотерических течений тайных братств его времени. Может быть, он был причастен к знаниям, неизвестным Смиту. В том же ключе, Смит предполагает, что Юнг присвоил гностицизм, превратив его в психологическую теорию: «Юнг взял дуалистический миф целиком и поместил его внутрь психики», пишет Смит. Подобные обвинения критикуются в первой главе. Как ни странно, среди критики, направленной против Вольтера, Юнга и других, Смит не предоставляет нам то, что он считает подлинным определением гностицизма. Гиббон неправ, Вольтер и Юнг неправы, но кто же тогда прав? Мы не находим ответа на этот вопрос. К счастью, существует также множество информированных и справедливых мнений о гностицизме среди писателей. Итальянский ученый Джованни Филорамо в «Истории гностицизма» обращает внимание на тот факт, что писания Наг-Хаммади были положительно восприняты широкой общественностью, в частности потому, что «определенные области культурной панорамы продемонстрировали склонность и определенную чувствительность к текстам, рассматривающим феномен, который они и сами некоторым образом помогали сохранить». Одним из людей, сохранивших жизнь гностицизму, был близкий товарищ Юнга, гностический исследователь Жиль Киспель, который долго и упорно работал над связью между древним валентинианским гнозисом и другими учителями современного гнозиса современной аналитической психологии. Он видел, что гностические усилия были направлены на постижение онтологической самости, идеально в этом соответствуя глубинной психологии. Основная работа Киспеля по этой теме называется «Gnosis als Weltreligion» (1972), и в ней детально объясняется взаимосвязь юнгианской модели с гностическими учениями. Киспель, подобно самому Юнгу, не сводит гностические учения к глубинной психологии, но скорее указывает на глубинную психологию как на ключ к пониманию гностицизма. Другой ключевой фигурой в переоценке античного гностицизма является Ганс Йонас. Будучи учеником философа-экзистенциалиста Мартина Хайдеггера в 1930-е годы, Йонас обратил свое внимание на мудрость гностиков и увидел в них древнее родство с экзистенциалистской философией. Экзистенциалистский пессимизм земного существования и его высокая оценка опыта в противовес теориям, таким образом, нашли своего предка и аналога. Несмотря на критику гностического «нигилизма», Йонас был одной из наиболее значимых фигур, наряду с Юнгом, привнесших гностические учения в современные перспективы. Его книга «Гностическая религия» остается одной из классических работ в этой области. Связь, осуществляемая Киспелем и Йонасом между гностицизмом прошлого и живой философией настоящего, имела критическую важность и вплотную подошла к тому, чтобы обеспечить гнозис и Гностицизм жизненно-необходимыми определениями. Вопросы, которые ставили древние гностики (и на которые давали ответы), оказались вовсе не нелепыми и странными, скорее это были ранние рассуждения на темы, которые в нашей современности подняли Фрейд, Юнг, Кьеркегор, Хайдеггер и многие другие.