Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
А теперь рассказ.
Смерть — что не конец, а кульминация человеческой жизни, наивысшая точка. Это не значит, что с вами покончено, но то, что вы переноситесь в другое тело. Вот что на востоке называют «колесом». Оно продолжает и продолжает вертеться. Да, оно может быть остановлено, но не тогда, когда вы умираете.
Это один из уроков, великих уроков, которые я усвоил из смерти моего дедушки. Он плакал, на глазах были слезы, и просил нас остановить колесо. Мы не знали, что делать: как остановить колесо?
Его колесо это было его колесо; для нас оно не было даже видимым. Это было его собственное сознание, и только он мог это сделать. Так как он просил нас остановить его, было очевидно, что он не мог сделать это сам; отсюда слезы и то, что он настойчиво просил нас, как будто мы были глухие. Мы сказали ему: «Мы слышим тебя, Нала, и мы понимаем. Пожалуйста, помолчи».
В это мгновение что-то произошло. Я никогда никому об этом не рассказывал; возможно, для этого не настало время. Я сказал ему: «Пожалуйста, помолчи», — повозка катилась по дороге, ужасной дороге. Это была даже не дорога, просто тропа, а он говорил: «Останови колесо, Раджа, ты слышишь? Останови колесо».
Я снова и снова говорил ему «Да, я слышу тебя. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты знаешь, что никто кроме тебя не может этого сделать, поэтому, пожалуйста, помолчи. Я попытаюсь тебе помочь».
Моя бабушка была удивлена. Она смотрела на меня такими большими удивленными глазами: что я говорю? Как я могу помочь?
Я сказал: «Да. Не смотри так удивленно. Я неожиданно вспомнил одну из моих прошлых жизней. Видя его смерть, я вспомнил одну из моих собственных смертей». Эта жизнь и смерть произошли в Тибете. Это единственная страна, которая знает, очень научно, как остановить колесо. Тогда я начал петь мантру.
Ни бабушка, ни умирающий дедушка, ни слуга Бхура, который слышал все это снаружи, не могли понять. И, более того, я сам не мог понять ни единого слова из того, что я пел. Только через двенадцать или тринадцать лет я понял, что это было такое. Потребовалось столько времени, чтобы узнать это. Это было Бардо Тодоль, тибетский ритуал.
Когда в Тибете умирает человек, они повторяют определенную мантру. Эта мантра называется бардо. Мантра говорит человеку: «Расслабься, молчи. Иди к своему центру, просто будь там; не оставляй ее, чтобы ни произошло с телом. Просто будь свидетелем. Пусть это произойдет, не вмешивайся. Помни, помни, помни, что ты всего лишь свидетель; это твоя истинная сущность. Если ты можешь умереть, помня, колесо остановится».
Я повторял Бардо Тодоль своему умирающему дедушке, даже не зная, что делаю. Это было странно, не только то, что я повторял это, но потому что он совершенно замолчал, слушая ее. Возможно, тибетский язык был странным для слуха. Он мог раньше никогда не слышать ни единого слова на этом языке; он мог даже не знать о том, что есть страна, называемая Тибет. Во время смерти он стал очень внимательным и спокойным. Это бардо сработало, хотя он не мог понять этого. Иногда срабатывает то, что вы не понимаете; это работает просто потому, что вы не понимаете.
Ни один великий хирург не может сделать операцию своему собственному ребенку. Почему? Пи один великий хирург не может прооперировать свою возлюбленную. Я не имею в виду жену - жену может прооперировать любой — я имею в виду возлюбленную, которая не является женой и не сможет ей быть. Унизить свою возлюбленную до жены это преступление. Оно, конечно, не наказывается законом, но наказывает сама природа, поэтому не нужен никакой закон.
Никакой любимый не может быть сведен до мужа. Так ужасно иметь мужа. Уродливо само слово. Оно имеет такие же корни, как и слово «земледелец»; муж — это тот, кто использует женщину как поле, ферму, чтобы посеять свое семя. Слово «муж» должно быть совершенно стерто из каждого языка в мире, оно бесчеловечно. Можно понять слово «возлюбленный», но не «муж»!
Я повторял бардо, хотя я не понимал его значения, я так же не знал, откуда оно происходит, потому что я еще не прочитал об этом. Но когда я повторял, шок от этих странных слов заставил моего деда замолчать. Он умер в молчании.
Жить в молчании прекрасно, но умереть в молчании намного прекраснее, потому что смерть подобна Эвересту, высшей горе в Гималаях. Хотя никто не учил меня, я много понял из этого молчания. Я видел себя, повторяющим что-то странное. Это потрясло меня до глубины моего существа и толкнуло меня в новое измерение. Я начал полый поиск, паломничество.
Во время этого паломничества я встретил больше замечательных людей, чем Гурджиев, вспоминающий об этом в своей книге «Встречи с замечательными людьми». Постепенно, когда придет время, я расскажу о них. Сегодня же я расскажу об одном таком человеке.
Его настоящее имя не было известно, так же, как и его возраст, но его называли «Магга Баба». Магга просто означает «большая чашка». Он всегда держал свою маггу, свою чашку в руке. Он использовал се для всего — для чая, для молока, для еды, для денег, которые люди давали ему, или для всего, что было нужно в тот момент. Все, чем он обладал, была его Магга, и поэтому он был известен как Магга Баба. Баба — это уважительное слово. Оно просто означает «дедушка», отец вашего отца. Па хинди отец вашей матери — нана, а отец вашего отца — баба.
Магга Баба был одним из самых замечательных людей, которые вообще жили на этой планете. Он действительно был одним из избранных. Вы можете поставить его в один ряд с Иисусом, Буддой, Лао Цзы. Я ничего не знаю о его детстве или о его родителях. Никто не знает, откуда он пришел — однажды он просто появился в городе.
Он не говорил. Люди постоянно задавали ему разные вопросы. Он или молчал, или, если они очень приставали, он начинал говорить джибериш, ерунду, просто бессмысленные звуки. Эти бедные люди думали, что он, возможно, говорит на языке, которого они не понимают. Он вообще не говорил ни на каком языке. Он просто издавал звуки, например:
«Хиггилал хо хо хо гуло хигга хи хи». Потом он делал паузу и снова спрашивал: «Хи хи хи?» Было такое впечатление, что он спрашивал: «Вы поняли?»
А бедные люди говорили: «О, Баба, да».
Потом он показывал свою маггу и делал знак. Этот знак в Индии означает деньги. Он пришел из прошлого, когда были настоящие золотые и серебряные монеты. Люди проверяли, настоящее ли это золото или нет, бросая монету на землю и слушая звук, который она издавала. У настоящего золота свой звук, и никто не может подделать его. Поэтому Магга Баба одной рукой показывал свою маггу, а другой рукой делал знак, означающий: «Если вы поняли, тогда дайте мне чего-нибудь». И люди давали.
Я смеялся до слез, потому что он не говорил ничего. Но он не был жадным до денег. Он брал их у одного человека и отдавал другому. Его магга всегда была пустой. Иногда там что-то было, но очень редко. Это был промежуточный пункт: деньги появлялись там и исчезали; еда появлялась и исчезла; она всегда была пустой. Он всегда чистил ее. Я видел, что он делал это утром, днем и вечером.
Я хочу вам признаться — «вам» имеется в виду миру - что я был единственным человеком, с которым он разговаривал, но только лично, когда никого больше не было. Я приходил к нему глубокой ночью, часа в два, потому что в это время была наибольшая вероятность застать его одного. Он закутывался в свое старое одеяло, зимней ночью, рядом с костром. Я садился рядом с ним. Я никогда не тревожил его; это была причина, по которой он любил меня. Иногда случалось, что он поворачивался, открывал глаза и, видя, что я сижу рядом, начинал говорить.
Он не говорил на хинди, поэтому люди думали, что с ним сложно общаться, но это было не так. Он определенно не был индусом, и он знал не только хинди, но и много других языков. Конечно, он лучше всего знал язык молчания; он молчал почти всю свою жизнь. Днем он ни с кем не говорил, а ночью он разговаривал со мной, только тогда, когда я приходил один. Это было таким благословением слышать от него несколько слов.
Магга Баба никогда ничего не рассказывал о своей жизни, но он многое рассказывал о жизни. Он был первым человеком, который сказал мне: «Жизнь — это больше, чем она кажется. Не суди ее по проявлению, но углубляйся в долины, где находятся ее корни». Он неожиданно начинал говорить и неожиданно замолкал. Это была его манера. Не было способа убедить его говорить: он или говорил, или нет. Он не отвечал ни на один вопрос, а разговоры между нами двумя были абсолютной тайной. Никто не знал об этом. Я говорю об этом впервые.
Я слышал многих великих ораторов, а он был всего лишь бедняком, но его слова были чистым медом, такими сладкими и питательными, и так наполненными смыслом. «Но, — говорил он мне, - ты не должен до моей смерти никому говорить, что я с тобой разговаривал, потому что многие думают, что я глухой. Для меня хорошо, что они так думают. Многие думают, что я сумасшедший, это даже намного лучше, чем я предполагал. Многие из тех, кто умны, пытаются выяснить, что я говорю, а это просто тарабарщина. Я удивляюсь, что они что-то из этого извлекают. Я говорю самому себе: «Боже мой! Если таковы интеллектуалы: профессора, ученые мужи, пандиты — то как же бедная толпа? Я ничего не сказал, тем не менее, они столько выжали из ничего, просто как мыльные пузыри». По какой-то причине или, может быть, совершенно без причины, он любил меня.
