Алексей Ксендзюк - Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика
В связи с этим невольно вспоминается впечатляющее описание американского психолога Р. Грегори, где он пытается вообразить Реальность вне человека. Отражение без удвоения настолько удалилось от человека, что может показаться чем-то даже ужасающим. До появления человека, пишет он, на Земле извергались вулканы, лилась магма, летели камни, но грохота не было. Более того, не было не только звука как формы психической презентации, не было «вулканов» и «камней» как форм категоризации человеческого восприятия, особенности которого проявляются в том, что в качестве фигуры из фона выделяются твердые объекты (камни), жидкие (магма), а не движение, например, газов. Понятия «вулкан», «камни» суть некоторые формы обобщения, под которые подводятся и через призму которых воспринимаются конкретные единичные объекты.
Проблема удаленности языковой реальности от сенсорного восприятия обрела особую остроту только в нашем столетии. Американские лингвисты Э. Сэпир и Б. Уорф, основываясь на богатом материале исследования языков индейцев хоппи, нутка, навахо, пришли к созданию так называемой "теории лингвистической относительности". Так, Б. Уорф пишет: "Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит — в основном языковой системой, хранящейся в нашем сознании… Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или по крайней мере при соотносительности языковых систем." (Курсив мой — А. К.) Кажется, что такое заявление смог бы сделать и дон Хуан (будь он лингвистом) — настолько совпадают гносеологические позиции этих необыкновенно далеких друг от друга людей.
Здесь важно подчеркнуть, что мы вовсе не собираемся объявлять язык демиургом образа мира в том абсолютном смысле, какой ему могут приписывать субъективисты различных направлений. Как верно подметил московский психолингвист В. Петренко, "для обыденного, житейского сознания, структуры которого закреплены в языке, адекватность или неадекватность окружающей действительности — вопрос не лингвистических штудий, а жизненно важный момент, определяющий выживание той или иной этнической общности, и сам факт существования того или иного национального языка является свидетельством успешного решения этой жизненно важной задачи." Но мы объявляем язык структурным ограничителем и фиксатором описания мира, работающим на основе двух видов потребностей: биологических (развившихся в результате особенностей энергообмена между живой формой и средой) и социоинтеллектуальных (результат построения мыслительных категорий согласно закономерностям самого мышления). Язык успешно решает задачу биологического выживания вида и функционирования социума, в отношении же иных, «революционных» путей развития человека всегда был и остается препятствием, фундаментальной преградой. Сам Кастанеда любит, объясняя природу этого препятствия, ссылаться на теорию Толкотта Парсонса, где вводится понятие глосса — элемент, являющийся результатом взаимодействия языка и восприятия. "Глосса — это тотальная система восприятия и соответствующих средств артикулирования, — говорит он. — … Однако для составления мира таким способом мы должны быть определенным образом научены. Ребенок познает мир, исходя из ограниченного количества заранее сформированных мнений, до тех пор, пока его не обучат видеть вещи таким способом, который соответствует общепринятому описанию. Мир — это по сути соглашение. Именно это содержится в идее глоссировки — обучения ориентации в мире и соответствующих действий согласно заранее заданному описанию, определяющему вид социального соучастия." (Интервью в Psychology Today). Более того, можно добавить, что описание устанавливает способ мышления, тем самым определяя специфику умозаключения, а значит, и особенности научной картины мира у конкретного народа, в конкретной культуре. Такое явление, как логико-грамматический параллелизм (т. е. соответствие способа мышления грамматическому строю данного языка), кажется, могло в свое время сыграть решающую роль в становлении мировоззрения различных цивилизаций Земли. Требует особого исследования, например, дистанция, возникшая между сознанием индоария и представителями китайско-японской культурной общности. Именно здесь с особой силой заметно влияние далеких друг от друга структур языка на мироощущение человека и его когнитивные установки. (Древняя культура американских индейцев, заметно отличающаяся от европейской и давшая начало традиции дона Хуана, тоже является, видимо, монголоидной, будучи отдаленным родичем своих азиатских собратьев — китайцев, японцев и др.)
Единственный вывод, который мы можем сделать на основании исследований, посвященных проблемам восприятия и языка, звучит так: освобождение перцептивной функции человека от ограничений разума приходит только в результате полного и всестороннего преодоления языка, стабильного и контролируемого растождествления с ним. Постижение Реальности всегда происходит вне языка, а называние, если оно включается, практически аннулирует полученный опыт. Каждое оккультное учение, желающее вывести своих последователей из-под власти разума, уделяет внимание проблеме растождествления с языком. Более того, все исследователи оккультизма в процессе работы вынуждены сталкиваться с данным вопросом. Рассуждение Олдоса Хаксли, которое мы собираемся привести, в этом отношении типично, оно убедительно демонстрирует, что "языковой барьер" для мистика неизбежен. Для Хаксли эти идеи явились результатом его опытов с мескалином и другими психоделиками. Вот что он пишет:
"Размышляя над свои опытом, я обнаружил, что совпадаю во взглядах с выдающимся кембриджским философом, доктором Броудом, который писал: "нам следовало бы отнестись серьезней, чем раньше, к теории, которую Бергсон выдвинул для объяснения памяти и чувственных восприятий. Восприятие, как функция мозга и нервной системы, — явление в значительной степени злиминативное (вытесняющее), а не продуцирующее. Каждый человек в любой момент способен вспомнить все, что когда-либо происходило с ним, и воспринять все, что происходит повсюду во вселенной. Функция мозга и нервной системы — защитить нас от подавления этой массой в основном бесполезного и бессмысленного знания, скрывая большую часть того, что мы могли бы воспринять или вспомнить, и оставляя только весьма небольшой, специфически отобранный материал, который может пригодиться практически." В соответствии с этой теорией каждый из нас потенциально является Космическим Разумом. Но так как мы продолжаем оставаться животными, все наши заботы сводятся к выживанию. Чтобы обеспечить биологическое выживание, Космический Разум должен был сузиться при помощи перекрывающих клапанов мозга и нервной системы. В конечном итоге выходит ничтожная струйка, представляющая тот тип сознания, который помогает нам выжить на поверхности этой ничем не выдающейся планеты. Чтобы сформулировать и выразить содержание этого суженного сознания, человек изобрел и тщательно разработал ту систему символов вместе с внутренне присущей ей философией, колкую мы называем языком. Каждый индивид одновременно извлекает пользу из языковой традиции, в которой он рожден, и оказывается ее жертвой. Польза языковой традиции в том, что она дает доступ к накопленным запасам опыта других людей, а ее жатвой человек становится, так как язык убеждает его в том, что суженное сознание — это единственное сознание, и так извращает его чувство реальности, что он слишком склонен считать свои концепции чем-то данным извне, а свой мир — явлением действительности. То, что в языке религии называется "этим миром", есть вселенная суженного сознания, выраженного через язык, и как бы окаменевшая под его воздействием. Различные "иные миры", с которыми человек случайно сталкивается, являются множеством элементов всеобщего сознания, принадлежащих Космическому Разуму. Большинство людей почти всегда знает только то, что проходит через перекрывающий клапан и признается абсолютно реальным с точки зрения местного языка." (A. Huxley. The doors of perception)
He осознав, каким серьезным препятствием является язык дня чистого восприятия, мистически настроенный искатель находит лишь то, что подсказывает ему собственный ограниченный разум. Слишком много оккультистов заблудилось в лабиринте видений именно по этой причине. Почти все мифы современного мистицизма рождены в результате небрежного обращения с языком, отчего оказываются сотканными из сплошной цепи заблуждений, ценою которых подчас становится сама жизнь. "Вся беда в том, — писал Д. Т. Судзуки, — что язык — это самый ненадежный инструмент, который когда-либо изобретал человеческий разум. Мы не можем жить, не прибегая к помощи этого средства общения, ведь мы существа общественные; но если мы только примем язык за реальность или сам опыт, мы совершим самую ужасную ошибку, и начнем принимать за луну палец, который всего лишь указывает на нее. Язык — это обоюдоострый меч. Если пользоваться им неосторожно, то он поразит не только врага, но и самого нападающего. Мудрый избегает этого. Он всегда очень осторожен в обращении с языком." Что поделать! Недостает мудрости современному оккультизму, который слишком часто норовит произвести впечатление, поразить чем-нибудь «потусторонним» — астральными «контактами», чудесными силами, сверхъестественными личностями (вроде "космических учителей"), которые только и делают, что распространяют "спасительное знание" или зловещие новости о близком возмездии за грехи. Раз поддавшись соблазну назвать, определить опыт, ввести его таким способом в рамки языка, и поверив в произнесенное слово, духовный искатель превращается в носителя мифа, бессознательного шарлатана, созывающего вокруг себя толпу учеников. К несчастью, обывателю именно такая «духовность» кажется наиболее убедительной, ибо в общем-то она не выходит за границы человеческих представлений и судит вполне доступную, увлекательную сказку — что-то вроде новомодного впечатляющего) триллера. Настоящая же тайна бытия современному человеку не так бросается в глаза, оставаясь слишком сложной, трудноуловимой материей. Да и в самом деле, возможно ли какое-то постижение вне языка, вне разума? Не очередная ли это выдумка "мудрствующих лукаво" философов?
