Антония Байетт - Детская книга
Джулиан ко мне очень хорошо относится, и я надеюсь, что мы с ним подружились. Но он такой опытный и такой… я не могу подобрать слова… скептик? Не совсем… ты поймешь, о чем я… мне всегда не по себе с ним, и я не смею говорить то, что думаю, – боюсь, что он сочтет мои мысли глупыми. Майор Кейн к нам ужасно добр и объясняет нам все про произведения искусства. Тебе понравились бы здешние украшения. Мистер Фладд несколько загадочен – он, кажется, почти все время проводит в постели, – надо полагать, Филип за ним присматривает. Мы надеемся попасть на выступление какой-то танцовщицы по имени Лои Фуллер. Здесь столько разной пищи для твоего воображения. Что до меня, кое-что мне действительно нравится, например: движущаяся мостовая, шербет в стаканчиках, русская диорама. Но иногда – кажется, почти всегда – мне гораздо больше хочется домой, чтобы сидеть в саду со стаканом лимонада и читать про сильфа.
Твой любящий сын
ТомПроспер Кейн пришел в недорогой отель, где жили Бенедикт Фладд и Филип. Кейн обнаружил там Филипа, который сказал, что Фладд еще в постели и велел не беспокоить. Кейн сказал, что придется побеспокоить, причем немедленно. Фладд должен посетить выставку Лалика, а затем пообедать с Зигфридом Бингом в Pavillon Bleu,[29] и ему это прекрасно известно. Филип сухо ответил, что не осмелится потревожить Фладда.
– Зато я осмелюсь, – сказал майор Кейн. Он оглядел Филипа. – Как тебе Выставка?
Филип подробно рассказал о своем визите на выставку керамики и вытащил альбом, чтобы показать майору Кейну чудовищные часы.
– А что-нибудь, кроме горшков, ты видел?
– Я пока осматриваюсь, сэр. На жьенской выставке я завел себе друга, он француз. Не говорит по-английски. Он расписчик.
– Тебе нужно веселиться и расширять кругозор. Ты видел ювелирные изделия? А павильон Бинга?
– Нет.
– Бенедикт должен бы показывать тебе разные вещи. Я хотел познакомить кое-кого из здешних деловых людей с твоими работами. Ты можешь прийти и нарисовать для них что-нибудь. Если Фладд будет не в форме, ты мне понадобишься.
Бенедикт Фладд лежал под простыней, испещренной винными пятнами. Голову он накрыл длинной цилиндрической подушкой со змеиным узором.
– Пошел вон, – сказал он Кейну.
– Не пойду. Ты прекрасно знаешь, что сегодня обедаешь с Бингом. Вставай. Ты должен это сделать, хотя бы ради Филипа Уоррена, показать им его работу. И ради себя. Бинга интересует твой озерный кувшин. Очень интересует. Вставай. В армии знают весьма неприятные способы поднимать людей с постели. Вставай и иди умывайся. Ужасный человек.
* * *Так и получилось, что все собрались у павильона Лалика. Он тоже имел вид воображаемого жилища, увешанного складчатыми тюлевыми занавесями. Сверкающие белые муаровые летучие мыши пикировали в высокие арочные окна. Здесь была еще ширма тонкой работы – на ней красовались пять обнаженных бронзовых женщин, прекрасных и зловещих, с висящими по бокам огромными скелетными крыльями, похожими на мотыльковые, с бронзовыми прожилками. Самым заметным экспонатом было большое украшение в форме бирюзового бюста женщины, выходящего изо рта длинной-длинной стрекозы, чье золотое тело покрывали равномерно разбросанные сверкающие голубые и зеленые драгоценные камни. Тело стрекозы постепенно сужалось, заканчиваясь раздвоенным позолоченным хвостиком. Голову женщины венчало украшение – не то шлем, не то расколотый скарабей, не то глаза насекомого в метаморфозе. С плеч женщины свисало нечто – оно было и негнущимися широкими рукавами, и реалистичными крыльями стрекозы, сделанными по новой технологии из прозрачной эмали без подложки, с золотыми прожилками. Крылья были усажены круглыми медальонами из бирюзы и кристаллов. У существа были огромные драконьи когти, они торчали из золотых мускулистых рук по обе стороны женской головы. Вокруг располагались другие ювелирные изделия, поменьше, в виде цветов и насекомых. Филип спросил Фладда, знает ли тот, как делается прозрачная эмаль. «Смотрите», – сказал он Фладду и показал на брошь в виде двух совершенно реалистичных жуков-оленей, сцепленных рогами; художник потрясающе точно воспроизвел текстуру ороговелых надкрылий.
– Хм, – сказал Фладд. – Еще один французский волшебник, копирующий природу, надо полагать. Вроде Палисси.
Фладд постепенно оживал. Он достал лупу и принялся разглядывать крохотные турмалиновые каменные яйца, которыми были усажены тела жуков, и кроваво-красный камень, в который они вцепились лапками.
Джулиан сказал Тому, что другая брошь в виде сердечка, образованного телами двух стрекоз, воспроизводит точную картину спаривания. Действительно, отозвался Том с интересом натуралиста.
– А я хотела тебя удивить, – воскликнула, подплывая к ним, Олив Уэллвуд. На ней была сливочного цвета шляпа с гроздьями бабочек и шелковых пчел. – Ну удивись же, милый. Ты написал такое чудное письмо, что я не устояла…
При ней был Хамфри, небрежно-элегантный, и Август Штейнинг, в галстуке с узором мотыльково-серого и павлинье-синего цвета.
Последовали восклицания и поцелуи. Олив была прекрасна и восторженна, лицо ее лихорадочно раскраснелось. Она держала шелковый солнечный зонтик цвета розы, который на солнце придавал и ее лицу цвет темной розы на светло-розовом фоне. Тома охватило знакомое чувство – знакомое, но всегда возникающее неожиданно. Не эта Олив во плоти, благоухающая розовым маслом, делила с ним тайное знание о подземном мире, и не ей он писал письма. Та была чем-то вроде его второго «я», она писала ему и обитала в его снах. Эта была живой, общительной женщиной в кремовом костюме, расшитом «английской гладью», и над ее рукой галантно склонялся Проспер Кейн.
– Как приятно вас видеть, милая миссис Уэллвуд. И такое подходящее для вас окружение – среди павлинов и стрекоз. Я и не знал, что вы собираетесь на Выставку.
– Я сама не знала. Это было внезапное решение, подготовленное письмом Тома… нет, я говорю глупости, внезапное решение не может быть подготовленным… он в своем письме так описывал все здешние прелести и красоты, что я не выдержала. Мы обнаружили, что Август Штейнинг собирается сюда ехать, и пристали к нему. Расскажите же нам все, вы должны показать нам все самое красивое…
* * *Она переигрывает, думал Том. Он, конечно, не мог знать, что Олив приехала из-за Герберта Метли, настойчиво и даже грубо принуждавшего ее к некоему сексуальному действию, отвратительному для нее. Она краснела, как огонь. Слезы катились из глаз. Она не знала: то ли Метли чудовищный извращенец, то ли сама она – в чем обвинил ее Метли – неискушенная и холодная оттого, что не понимает, не реагирует. Запах Метли вдруг стал ей ненавистен. Она вырвалась из его объятий, из купленной на час постели, и в голове билась только одна мысль: «Нужно убраться подальше». И она так рада была видеть Проспера Кейна, обожающего ее старомодно и галантно. И Тома, конечно, – она рада была видеть и Тома, ведь Том любил ее, как никто другой.
* * *Проспер Кейн закупал украшения. Он любил покупать разную ювелирную мелочь. Сейчас он искал идеальный подарок для Флоренции. Он купил ей один роговой гребень от Лалика, с вырезанными на нем семенами клена, и колебался, глядя на необычную брошь с анемоном, – на прекрасном цветке остался единственный лепесток из розовой эмали. Цветок прорастал меж сплетенных корней из слоновой кости, из-за которых выглядывали странные существа. Но может быть, не стоит дарить юной девушке образы увядания и распада, как бы ни были они прекрасны? Он нашел эмалированный мак в технике pliqué-à-jour – «словно крови прозрачный пузырик», как сказал Роберт Браунинг о диких тюльпанах, – и купил его, чтобы приколоть на темные волосы дочери. Потом стал разглядывать другое украшение, не столь яркое, – в нем прозрачные эмалированные семена лунника сочетались с роскошным чертополохом из эмали на серебре и матового стекла. Олив в это время трогала драгоценные камни пальцем затянутой в перчатку руки, подносила к запястью змейку-браслет, чтоб полюбоваться, и вдруг подумала: не предназначено ли второе украшение для нее самой. Оно блестело мягким, словно волшебным, светом. Кейн посмотрел, как украшение заворачивают, и положил его в карман вместе с маком. Он решил, что подарит его Имогене Фладд, если ее это не слишком смутит. Она в последнее время заинтересовалась ювелирным делом – мелкий масштаб, точность этого ремесла, его трудность и тонкость соответствовали ее характеру. Но Лондон кишит дамами, которые делают эмалевые брошки и нанизывают бусы. Если Имогена хочет зарабатывать себе на жизнь ювелирным делом, ей придется достичь подлинного мастерства.
* * *Они пошли в Большой дворец всей толпой, и это была ошибка. На деценнале – показе работ художников из всех стран – участников Выставки за последние десять лет уходящего века – были тысячи полотен. Август Штейнинг без обиняков предложил разойтись до обеда, чтобы каждый шел в удобном для него темпе и смотрел то, что ему интересно, а в обед – собраться возле полотна Жана Вебера «Марионетки», на то есть важная причина. Они разошлись по двое и по трое – Штейнинг, Кейн и Олив, Том и Джулиан, Чарльз и Зюскинд, Фладд и Филип. На Филипа давили эти картины – в большинстве своем огромные, тяжелые, полные настойчивого мрачного смысла. Филипа приводили в ужас обширные полотна, где громоздились кучи голых мертвых и умирающих людей, обвитых змеями, а за всем этим наблюдали крохотные крылатые ангелы. На одной картине под названием «К пропасти» женщина, в современной одежде, с огромными крылами летучей мыши, шагала против ветра, что раздувал ей чепец, а за ней ползла толпа голых людей – престарелых и бородатых мужчин, женщин с пронзительным застывшим взглядом; все они были при последнем издыхании, а некоторые уже испустили дух. Филип робко спросил у Фладда, что все это значит.
