Мартин Винклер - Женский хор
Я подумала, что он шутит, но нет, он говорил серьезно. Я указала на коридор:
– Но я… я ошиблась и повернула направо…
– Да, – улыбнулся он, – я работаю в этом отделении много лет и все равно время от времени сворачиваю не туда. Это случается со всеми, даже с обожаемой Анжелой, а уж она на этой планете ошибается реже всех.
– Обожаемой! – воскликнула Анжела, сидевшая за одним из двух столов. – Если ты так заговорил, значит, хочешь меня о чем-то попросить!
– Вовсе нет! Это у меня спонтанно вырвалось. Я даже забыл, что ты заменяешь Аишу…
– Как у вас дела, Джинн? – спросила Анжела, ласково мне улыбнувшись.
– Неплохо… даже хорошо… – ответила я, осознавая, что вижу ее впервые в жизни.
Ей было явно за шестьдесят, может быть, даже ближе к семидесяти. Невысокого роста, очень худая, волосы выкрашены в черный цвет с красноватым оттенком, легкий макияж без стремления скрыть морщины. Из-под халата виднелась черная блуза, а обнаженные руки украшали широченные браслеты.
– Мне очень жаль, что у меня не было времени вас принять и поговорить с вами с тех пор, как вы здесь, но, как вы уже успели заметить, у нас очень много работы.
– Это мне очень жаль… Я тоже не нашла для этого времени.
– Этот тип вас нечасто отпускает! Не успели вы приехать, как он устроил вам допрос! Это он виноват. Как всегда.
– Да, – сказала я, – мужчины всегда во всем виноваты.
Она широко улыбнулась.
– Когда вы закончите свою феминистическую церемонию, может быть, перейдем к более важным делам? – вмешался Карма с напускным раздражением. – Анжела говорила мне о Катрин.
– Как она? О, черт побери, какой глупейший вопрос, девочка моя, она же одной ногой в могиле…
Анжела встала и подошла к нам.
– Хорошо, насколько это возможно в данных обстоятельствах, – сказала она.
– Думаешь, она… преодолела барьер? – спросил Карма.
– Нет. Думаю, она на его пороге. Она попросила позвонить ее мужу и попросить его прийти сюда вместе с дочерью.
Барьер?
Анжела заметила мой удивленный взгляд:
– Наступает момент, когда умирающие проходят точку невозврата, когда окружающее перестает их интересовать. Это никак не связано с болью или уходом в себя; эту отстраненность можно наблюдать у людей, которые больше не страдают, ни физически, ни морально, но которые вот-вот… угаснут. Иногда перед тем, как переступить через этот символический барьер, они возвращаются, чтобы сказать последнее слово своим близким. – Она посмотрела на часы: – Жак и Мона скоро будут. – Она посмотрела на меня, затем обратилась к Карме: – Хорошо, что вас двое. Вы их увидите…
– Мммм…
Она улыбнулась. Мы одновременно промычали: «Мммм…»
В кармане Кармы что-то пискнуло. Он достал телефон:
– Слушаю, дорогая.
Он неисправим.
– Хорошо, еду.
Он убрал телефон и поднял указательный палец к потолку:
– Анжела, там, наверху, ЧП. Не могла бы ты нас немного подождать?
– Я могу вас заменить, – сказала я Анжеле, – если вы хотите вернуться к себе.
– Нет, ты не можешь, – сказал Карма. – Ты нужна мне. – Он потянул меня за рукав халата, увлекая за собой. – Это Сесиль. Помнишь ее?
– Сесиль? Да (выглядит на шестнадцать, хотя ей двадцать три, панический страх забеременеть, мое разбухшее запястье, автобус, который остановился будто по волшебству, ее улыбка), помню. Что с ней случилось?
– Она пришла, потому что у нее болит живот, и она, как всегда, боится, что забеременела. Но на этот раз она пришла не одна.
– С парнем?
– Хуже – с мамой.
– Что вы имеете против мам? – спросила я, почти переходя на бег, чтобы поспеть за ним.
– Я? Я ничего не имею против мам. Не знаю, откуда ты это взяла. Я очень люблю мам. Мои лучшие друзья – это мамы. А как дела у твоей мамы?
Я никогда не говорила с ним о моей матери!
– Она по-прежнему на кладбище, спасибо.
– Прости, – смущенно сказал он, резко остановившись посреди коридора. – У меня дурная манера, и я не знал…
– No problemo. Она умерла при родах, как принято говорить. И я не могу сказать, что мне ее сильно не хватало. Я отлично выросла и без нее.
– Прости меня еще раз… А мать Сесиль… – сказал он, продолжая путь, – я ее видел всего один раз, но она – личность исключительная. У нее два мужика, два брата, которыми она ловко манипулирует, натравливает друг на друга, я не знаю, как…
Зал ожидания акушерской клиники находился в конце коридора, где поставили три стула и низкий столик с обрывками журналов, датируемых, как минимум, XIX веком. Когда мы появились в коридоре, женщина поднялась. Ей было лет пятьдесят, у нее был потрепанный вид, очень грязные волосы, красное лицо, коричневое платье, чулки и дырявые кеды. Слева и справа от нее стояли двое мужчин с фигурами дровосеков, по меньшей мере лет на десять младше ее.
– Где Сесиль? – спросил Карма.
– Здесь, – донесся голос из кабинета УЗИ.
Она лежала на кушетке. Медсестра измеряла ей давление.
Я вошла в кабинет УЗИ. Увидев меня, Сесиль протянула мне руку:
– А… это вы… вы здесь, я так испугалась…
Под глазами у нее виднелись круги, рука и лоб пылали.
– У нее температура 39,2°, – сказала медсестра, с беспокойством посмотрев на выстроившееся на пороге трио.
В кабинет вошла мать, и Карма преградил путь мужчинам, которые намеревались последовать за ней. Он указал на кресла в зале ожидания, сухо произнес «Присядьте!», подождал, пока две гориллы сядут, и лишь потом закрыл дверь в кабинет.
– У нее обезвоживание, – сказала я, осторожно приложив палец к губам Сесиль. Я повернулась к матери и рявкнула: – Как давно у нее лихорадка?
– Я ничего не знаю! Почему вы говорите со мной в таком тоне?
– Вы ее мать, и такие вещи вы должны знать, разве нет?
– Она мне ничего не говорит! Она приходит, уходит, я даже не знаю, где она шляется!
Сесиль потянула меня за рукав, я наклонилась к ней, и она прошептала мне на ухо:
– Пусть она уйдет. Не хочу ее видеть. Не хочу их видеть. Пусть они уйдут. Пожалуйста, я не хочу туда возвращаться!
Карма подошел к нам. Я посмотрела на него.
– Это твоя пациентка? – спросил он, приподняв бровь.
Его вопрос выбил меня из равновесия. Я не собиралась действовать в обход него.
– Я… не знаю, я…
– Я хочу, чтобы меня лечила она , – сказал Сесиль, вцепившись в мою руку.
Карма наклонил голову:
– Ваши указания, доктор Этвуд?
– Ее нужно госпитализировать. Но вначале я осмотрю ее здесь, пока УЗИ под рукой… – Я наклонилась к Сесиль и тихо сказала: – Чтобы удостовериться, что ты не беременна.
Сесиль кивнула и едва заметно улыбнулась.
– Во сколько мне все это обойдется? – спросила мать.
Я снова посмотрела на Карму. Он наклонил голову.
– Мадам, – сказал он, подхватив ее под руку и направившись с ней к двери, – сейчас я попрошу вас выйти.
– Как это? Она моя дочь, и, если я хочу остаться, я останусь.
– Сесиль совершеннолетняя, и ей необходимо уединение, так что будьте так любезны…
– Что? – закричала женщина, разворачиваясь к своей дочери. – Так ты благодаришь меня за все, что я для тебя сделала? Это тебе с рук не сойдет! Во-первых, я не хочу, чтобы ее лечили здесь, я отвезу ее в другую больницу! – взревела она, подбегая к двери. – Филипп! Жан-Клод! На помощь!!! Они хотят отнять у нас Сесиль! Сюда!!!
– Ооооо… черт, – пробормотал Карма, подняв глаза к небу. Затем, взглянув на нас троих, медсестру, Сесиль и меня, добавил: – Главное, не двигайтесь.
Через открытую дверь я увидела, как две гориллы пришли в движение. Карма уже стоял на пороге и поднял руки, призывая их успокоиться:
– Ну же, ну же, господа. Давайте успокоимся. Ус-по-ко-им-ся.
Один из мужчин попытался ударить его в лицо. Карма быстро уклонился, кулак врезался в перегородку и застрял между обломками штукатурки и древесиной. Второй мужчина замахнулся, но Карма нагнулся и ударил ему между бедер. У мужчины перехватило дыхание, и он согнулся пополам. Сжав кулаки, Карма стоял неподвижно и почти расслабленно. Когда второй тип отдышался и поднялся, озверевший от гнева, Синяя Борода зарядил ему подряд три удара в лицо, а завершил все это ударом слева в подбородок. Мужчина пошатнулся и опрокинулся на низкий столик.
В это время первый бандит, собрав все свои силы, все же вырвался из ловушки и направился к нам, потрясая окровавленным кулаком. Я подала медсестре знак отступить, а сама пошла ему навстречу. Он сально усмехнулся:
– Думаешь, я испугаюсь бабу?
– Нет, я думаю, вам стоит как следует подумать, прежде чем вы сделаете еще шаг.
– Почему же, цыпонька? – сказал он и схватил своим кулачищем воротник моего халата. – Чем я рискую?
Не успел он закончить фразу, как моя левая рука обернулась вокруг его запястья, правая легла на локоть, и – без усилий, Скарабей, без усилий – я вывернула ему руку. Вскрикнув, он развернулся, согнул колени и опустился на живот. Я поставила правое колено на его спину, надавила на него всем весом и заблокировала ему плечо приемом, который, как я знала, очень болезненный.
![Сильвия Дэй - Сплетенная с тобой [Entwined with You]](/uploads/posts/books/16630/16630.jpg)
