Сара Райнер - Другой день, другая ночь
– Вообще-то я не одобряю слишком быстрой езды, особенно по городу. Но никак не привыкну к зонам, где действует ограничение до двадцати миль в час. Короче, я торопилась на встречу с пациентом.
Майкл теряет нить.
– Так, значит, это нормально, что я разбил сарай?
– Это не нормально. – Леона качает головой. – Это объяснимо.
– А!
– Гнев – обычная человеческая реакция, часть нашей жизни. Даже животные выходят из себя.
– Например, кошки?
– Точно! – Леона едва сдерживается, чтобы не дать ему пять. – Чужая кошка приходит к вам в сад, ваш питомец шипит и выгибает спину, защищая территорию. Та кошка напугала вашу и заставила ее почувствовать себя уязвимой.
Как адвокатишки, которые третировали меня, думает Майкл.
– Особенно плохо мы себя чувствуем, когда считаем, что наши действия несоразмерны произошедшему.
– Мои уж точно, – бормочет Майкл.
– Это как посмотреть. – Леона пожимает плечами. – Вообще-то я согласна с Джиллиан: важно выражать свои чувства. Если бы вы не выпустили гнев и не разнесли сарай, то могли совершить что-то худшее. Впрочем, вам следовало просто поговорить с другими людьми.
Как всегда, думает Майкл. Врачи хотят, чтобы мы постоянно говорили.
– Некоторые люди боятся, – продолжает Леона, – что рассказ о своих чувствах может усилить эмоции, вывести их из-под контроля. На самом деле, обычно происходит с точностью до наоборот. Разговор ослабляет накал эмоций. Однако важно выбрать того, кому вы действительно доверяете. Вот почему вам полезно беседовать с такой шикарной девушкой, как я. – Она усмехается и опускает чашку. – Спасибо за чай. Пожалуй, мне пора.
Майкл ощущает легкое разочарование.
– Но прежде разрешите еще кое-что вам сказать на прощание.
Того и гляди начнет грозить мне пальцем, думает Майкл. Хотя он не особо против этого возражает.
– Гнев сам по себе не плох. Порой он побуждает нас совершить некие действия, которые иначе мы бы не совершили. Например, заняться политикой, писать картины или книги… – Она поправляет волосы, готовясь уйти. – Или играть в рок-группе… Не знаю, придумайте примеры сами.
Наверное, она имеет в виду панк-рок, думает Майкл. Эту музыку часто питал гнев. Майкл вспоминает площадку перед сценой, своих приятелей, азарт и возбуждение…
И внезапно вот он: прекрасный и неожиданный, как вынырнувший из воды зимородок с добычей, – импульс радости.
45
Карен берет со стола мобильный.
– Привет, мам. Сейчас некогда, надо кормить детей ужином. Что-то срочное?
– Ничего, – отвечает Ширли. – Просто хотела рассказать об отцовском наследстве. Перезвони мне позже.
Боже, думает Карен, больше я не выдержу разговоров. Сегодня был ее последний полный день в Мореленде. Из страховой сообщили, что не будут далее оплачивать лечение, поэтому после беседы с доктором Касданом она решила не посещать дневной стационар, а приходить раз в неделю на сеансы к Джонни. Ей хочется продолжить общение не только с Эбби, но и с Таш и Колином, поэтому она взяла у них номера телефонов. Впрочем, они намного младше ее и вряд ли действительно хотят поддерживать связь.
Мне нужно время, чтобы осознать окончание важного этапа в моей жизни, думает она, но тут же чувствует укол совести за то, что не прикладывает должных усилий, чтобы оказать матери поддержку. И невольно отмечает: «должных».
– Не смогу перезвонить, мам. Прости.
– О!
В голосе матери звучит разочарование, и Карен немного смягчается.
– Может, расскажешь сейчас вкратце, а завтра нормально поговорим?
– Ладно, – отвечает Ширли. – Сегодня я ходила к поверенному отца. В общем, он сказал…
У Карен внутри все переворачивается. Сейчас она попросит разрешения переехать ко мне. Что же делать?
– Поскольку он умер… э-э… быстрее, чем мы ожидали…
Честное слово, мне этого не выдержать, думает Карен. Зачем я только взяла трубку?
– Короче, все хорошо.
– Да? – Карен удивлена. Ее мать по натуре человек не мрачный, однако из-за болезни отца в течение многих лет она была «гонцом с плохими вестями». – В чем тогда дело?
– Осталось больше денег, чем я думала.
– А-а.
Карен усвоила, что нельзя слишком много думать о будущем, но все-таки не может не забежать вперед. Мама хочет предложить, чтобы мы вместе купили дом попросторнее. Впереди меня ждут беспросветные годы забот и ответственности. Знакомое чувство бремени начинает давить на плечи: ощущение тяжкого груза, неспособности справиться. Не разрушайте то хорошее, что произошло со мной в последнее время, мысленно просит она. Я только что ушла с дневного стационара.
– Так вот, я пока останусь жить в Горинге.
Карен кажется, что она ослышалась.
– Что? Ты уверена, мам?
– Да. Пока поживу здесь и подумаю, что делать дальше.
От таких новостей голова идет кругом. Впрочем, важно сосредоточиться на том, что на самом деле сказала мать, а не на том, что Карен ожидала услышать.
– Значит, будешь по-прежнему снимать квартиру?
– Может, да. А может, и нет. Я могла бы приложить немного усилий и сделать ее поуютнее.
Карен вспоминает дешевые бумажные обои, узкую односпальную кровать и содрогается.
– А оно того стоит? В съемном-то жилье?
– Я не говорю, что буду менять все. Для начала можно было бы купить новую кровать. – В голосе матери слышно раздражение.
– Конечно, мам. С удовольствием помогу тебе навести красоту. Давай купим какие-нибудь ковры, чтобы прикрыть пол, новое постельное белье…
– Да, спасибо, дорогая. Я очень тебе признательна.
Карен чувствует, что мать не слишком заинтересована ее предложением. Несомненно, ей хочется делать в квартире все по-своему. Наверное, хорошо, что она стремится к независимости. И все-таки Карен немного обидно.
– Я пока не хочу спешить, – говорит Ширли. – А потом можно будет подумать над покупкой.
Так. Карен готовится услышать новость.
– В Брайтоне?..
– Вряд ли. Брайтон мне не подходит.
Карен настолько ошеломлена, что хватается за стол, чтобы устоять на ногах.
– Чересчур шумно и много народу. В Португалии я привыкла к простору. А у вас такая теснота, все топчутся друг у друга на головах.
Не говори плохо о месте, где я живу, думает Карен. Ей хочется выразить недовольство, но она прикусывает язык.
– Здесь, в Горинге, мне лучше. К тому же я не желаю быть тебе обузой.
– Ты мне не обуза!
– Пожалуйста, пойми меня правильно. Я любила твоего отца, мы вместе прожили не один десяток счастливых лет. Просто забота о нем в последние несколько лет… В общем, это был кошмар. Его болезнь выжала из меня все соки.
– О, мама. Мне так жаль.
Карен хочется, чтобы мать оказалась рядом, хочется крепко ее обнять.
– Да, так вот, – продолжает Ширли сдавленным голосом. – Наверное, с твоим отцом я сильнее ощущала одиночество, чем сейчас.
– Понимаю.
– После того, как он умер, я могу вспоминать его таким, каким он был в лучшие свои годы.
– Это хорошо. – Карен чувствует, что говорит банальности. Точно так же вели себя люди, когда умер Саймон, вспоминает она.
– Положа руку на сердце, сейчас, когда больше нет той ответственности, мне стало легче, свободнее. Поэтому, наверное, я все-таки пока продолжу снимать жилье. А потом… денег хватит и на покупку собственной квартирки, так что я лишь хотела спросить, ты ничего не имеешь против? В смысле, может, ты хотела бы получить свою часть отцовских денег?
Боже милостивый! Мысль о том, что она надеется забрать себе наследство, так далека от того русла, в котором Карен видела этот разговор, что она не в силах подобрать слова.
– Я вообще не думала о папиных деньгах, – произносит она, когда к ней возвращается способность говорить. – Честно, я даже не знала, что после вас что-то останется…
– Понятно.
О боже, думает Карен, что я несу. Я устала.
– Тебе тоже нужно на что-то жить, вот и все.
– Тогда все в порядке. Я боялась, что ты расстроишься.
Расстроишься?… Чувство тяжести мгновенно исчезает. Анна была права, предупреждая, что жить с мамой будет невыносимо. Может, через несколько лет… только не сейчас, когда я сама едва обрела спокойствие.
– Знаю, мне, возможно, будет одиноко, но у меня уже есть несколько приятельниц, поэтому справлюсь. И вообще, в жизни есть вещи похуже одиночества.
Неужели ты действительно так считаешь? Карен хмурится. Тоска по Саймону в моем сердце такая сильная, что ничего хуже я придумать не могу.
– Надеюсь, мне удастся прожить еще несколько лет самостоятельно, – продолжает Ширли. – Буду прилагать к этому все усилия. Не хочу, чтобы кто-то зависел от меня, а я зависела от кого-то – даже если это будешь ты, дорогая. Я еще в хорошей форме – тьфу-тьфу не сглазить, – и болезнь Джорджа меня научила незамысловатой истине: из своей независимости нужно извлечь максимум пользы, пока мы ее не потеряли.
Чем больше говорит мать, тем легче себя чувствует Карен; она как надутый гелием шар – плывет все выше и выше.
