Нина Георге - Лавандовая комната
Жан Эгаре почувствовал легкий укол ревности.
У Люка с Милой были виноградник, поместье, популярный ресторан. Может быть, еще и сад. У них был цветущий, щедрый Прованс, им было с кем поделиться всем, что их радовало и огорчало… Люк просто получил второй экземпляр счастья. Впрочем, может, и не «просто», но для подробного анализа у Жана сейчас не было сил.
– Замечательно! – пробормотал он. С бóльшим сарказмом, чем хотел.
Макс возмущенно фыркнул:
– А что ты хотел? Чтобы Люк до сих пор бегал с кнутом, занимаясь самобичеванием, не смотрел на женщин и ждал собственной смерти, жуя черствый хлеб, засохшие оливки и чеснок?
– Что ты хочешь этим сказать?..
– Что-что! То самое! – прошипел Макс. – Каждый скорбит по-своему. Этот винодел выбрал вариант «новая женщина». Ну и что? В чем тут преступление? Или, может, ему надо было… последовать твоему примеру?
В Эгаре вспыхнула злость.
– Знаешь что, Макс? Я бы тебе сейчас с таким удовольствием влепил разок-другой!..
– Знаю, – ответил Макс. – Но я знаю и то, что это не помешало бы нам с тобой остаться друзьями. Дурило старый!
– Ну вот, я же вам говорила! Это все мистраль, – сказала, проходя мимо, мадам Бонне.
– Извини! – тихо произнес Жан.
– Ты меня тоже. Проклятый ветер!
Они помолчали. Может, ветер был всего лишь удобной отговоркой?
– Так ты все-таки пойдешь к Люку? – спросил Макс.
– Конечно пойду.
– Я должен сказать тебе еще кое-что. Надо было, конечно, сделать это сразу же…
И когда Макс сообщил ему, из-за чего он на самом деле был в последние недели как помешанный, Жан подумал, что ослышался в этой свистопляске ветра. Да, скорее всего, так и было. Потому что то, что он услышал, было настолько прекрасно и в то же время жестоко, что просто не могло быть правдой.
42
Макс положил себе на тарелку еще один кусок ароматной яичницы с трюфелями, приготовленной для них на завтрак мадам Бонне по провансальскому рецепту. Она положила девять свежих яиц в банку с ранним зимним трюфелем на три дня, чтобы яйца пропитались его ароматом, потом осторожно взболтала разбитые яйца и поджарила с небольшим количеством нежнейших кусочков трюфеля. Получился чувственный, дикий, землянисто-мясной вкус.
«Шикарная предсмертная трапеза», – мелькнуло у Жана в голове.
Этот день обещал стать самым длинным и тяжелым днем его жизни.
И он почти благоговейно-молитвенно вкушал эту «последнюю трапезу». Мало говорил, пробовал все тихо и сосредоточенно, словно ища опоры в простых манипуляциях и заряжаясь силой для предстоящих испытаний.
Кроме яичницы, им подали сочные дыни из Кавайона, белую и оранжевую. Пряный кофе с подогретым подслащенным молоком в больших цветастых чашках. Домашнее сливовое варенье с лавандой, со свежим горячим багетом и пропитанными маслом круассанами, которые Макс, как обычно, доставил на своем хрипящем мопеде из Боньё.
Жан поднял голову от тарелки и посмотрел вверх, в сторону Боньё, туда, где стояла романская церковь. Рядом с ней – кладбищенская ограда, ослепительно-белая. Каменные кресты, врезавшиеся в небо.
Он вспомнил о своем обещании, которое не сдержал.
Я хочу, чтобы ты умер раньше меня.
Она овладела им, нанизала свое тело на его плоть и все повторяла сквозь стоны: «Обещай мне! Обещай мне!»
Он обещал.
Манон в тот момент знала, что он не сможет выполнить это обещание. Теперь он был уверен в этом.
Я не хочу, чтобы ты один шел по дорожке от стоянки до моей могилы.
И вот ему все же предстоит проделать этот путь одному.
После завтрака они отправились туда втроем, пошли кипарисовыми рощицами и фруктовыми плантациями, полями и виноградниками.
Через полчаса вдали показалось, замаячило между виноградными лозами поместье Бассе, длинное четырехэтажное здание нежно-желтого цвета, окаймленное высокими мощными каштанами, буками и дубами.
Эгаре тревожно вглядывался в эту пышную красоту. Ветер играл листвой деревьев и кустов.
В груди его что-то шевельнулось. Не зависть, не ревность, не вчерашнее возмущение, а…
Часто все происходит гораздо безобидней, чем мы ожидаем.
Симпатия. Да, он почувствовал какое-то теплое чувство. К этому месту, к людям, назвавшим свое вино «Манон» и посвятившим себя воскрешению своего счастья.
Макс в это утро мудро хранил молчание.
Жан взял Катрин за руку.
– Спасибо тебе, – сказал он.
Она поняла, что он имеет в виду.
Справа от поместья находился новый ангар. Для прицепов, больших и маленьких тракторов, в том числе для специальных, с узкими колесами, предназначенных для виноградников.
Из-под одного такого трактора выглядывали ноги в рабочем комбинезоне и неслись виртуозные ругательства и характерное звяканье инструментов.
– Привет, Виктория! – крикнул Макс радостным и в то же время каким-то испуганно-несчастным голосом.
– А, господин Чистюля! – услышали они в ответ молодой женский голос.
Через секунду трактористка «выехала» из-под трактора на специальной тележке. Она смущенно провела ладонью по выразительному лицу и только еще больше размазала грязь и масляные пятна.
Жан, который, как ему казалось, тщательно подготовился к нервным перегрузкам, оказался все же не готов к этому зрелищу.
Перед ним стояла двадцатилетняя Манон. Без макияжа, волосы длиннее, вид еще более мальчишеский.
И конечно, чисто внешне не похожая на Манон. Когда Эгаре смотрел на эту очаровательную, сильную, уверенную в себе девушку, черты ее «прототипа» расплывались, как на экране телевизора. Девять из десяти взглядов на нее не давали положительного результата, но на десятый ему ответил знакомый взгляд.
Виктория сосредоточилась исключительно на Максе, смерила его с ног до головы, увидела его рабочие башмаки, потертые брюки, застиранную рубашку, и в ее глазах мелькнуло нечто похожее на одобрение. Она удовлетворенно кивнула.
– Вы назвали Макса чистюлей? – спросила Катрин с наигранным удивлением.
– Да, – ответила Вик. – Именно таким он и был еще совсем недавно. Пользовался салфетками, ездил на метро, вместо того чтобы ходить ногами, собак видел только в дамских сумочках, ну и так далее.
– Вы должны проявить снисхождение к юной леди, – с добродушной иронией произнес Макс. – Здесь девушек приличным манерам начинают учить только перед самой свадьбой.
– Самым важным событием в жизни парижанки, – парировала та.
– Причем иногда курс обучения приходится повторять многократно, – ухмыльнулся Макс.
Вик ответила ему лукавой улыбкой сообщницы.
«Всякое путешествие кончается там, где начинается любовь», – подумал Жан, наблюдая за молодыми людьми, которые сладострастно предавались своей сосредоточенности друг на друге.
– Вы к папе? – неожиданно прервала Вик это волшебство.
Макс кивнул с остановившимся взглядом, Жан сделал то же, но с подавленным видом, и лишь Катрин произнесла с улыбкой:
– Да. Отчасти.
– Я провожу вас в дом, – сказала Вик и повела их по дорожке под высокими мощными платанами, в ветвях которых стрекотали кузнечики.
«Она и ходит не так, как Манон», – отметил про себя Эгаре, глядя ей вслед.
– Кстати, я – красное вино «Виктория», – сообщила она, оглянувшись. – Белое – моя мама Манон. Этот виноградник когда-то принадлежал ей.
Жан взял Катрин за руку. Та сжала его ладонь.
Макс не спускал глаз с Виктории, которая прыжками, через две ступени, бежала перед ними вверх по лестнице. Потом вдруг резко остановился и удержал Жана за рукав.
– Ночью я тебе еще кое-что не сказал… Вот на этой женщине я твердо намерен жениться, – произнес он спокойно с серьезным выражением лица. – Даже если она окажется твоей дочерью.
Что?.. Моей дочерью? О боже!
Виктория жестом пригласила их войти и показала на дегустаторскую. Услышала ли она Макса? В улыбке ее блеснула какая-то искра, что-то вроде: «Ты, чистюля, собрался жениться на мне?.. Это мы еще посмотрим!»
– Налево дверь в старые подвалы, там мы выдерживаем «Викторию». А «Манон» – в погребе под абрикосовым садом. Я позову отца. Он с удовольствием проведет с вами экскурсию по поместью. Подождите здесь, в дегустаторской. Как прикажете доложить? – закончила она шутливо-театральной репликой, весело улыбаясь.
Потом метнула Максу уже совсем другую улыбку, словно улыбнулась душой.
– Жан Эгаре. Из Парижа. Книготорговец.
– Жан Эгаре, книготорговец из Парижа, – повторила она, продолжая источать веселье всем своим видом, и исчезла.
Катрин, Жан и Макс слышали, как она поднялась по скрипучей деревянной лестнице, прошла по коридору, с кем-то заговорила. Вопрос-ответ, вопрос-ответ…
Опять послышались ее шаги на лестнице, такие же тяжелые, непринужденные.
– Он сейчас придет.
Виктория, приоткрыв дверь, просунула голову внутрь, улыбнулась, превратилась в Манон и исчезла.
Жан слышал, как Люк ходил наверху по комнате. Открыл шкаф или выдвинул ящик комода.
