Нина Георге - Лавандовая комната
Во-вторых, хороший сон (благодаря спорту, трезвому образу жизни и позитивным мыслям).
В-третьих, общение с хорошими, веселыми людьми, которые тебя пусть по-своему, но понимают.
В-четвертых, секс, но это сказала Сами, и у Эгаре в настоящий момент не было желания делиться данной истиной с отцом.
По пути из кафе на работу он часто на ходу звонил матери. Он давал ей послушать ветер, и шум моря, и крики чаек. В это сентябрьское утро на море был штиль, и Жан сказал:
– Я слышал, у тебя в последнее время часто бывает отец…
– Ну, что тебе сказать? Он же не умеет готовить, вот и приходится его подкармливать.
– Бедняжка! А ужин с завтраком?.. И с ночевкой?.. У него что, и кровати своей нет?
– Можно подумать, что мы нарушаем все законы морали.
– Мама, я никогда не говорил тебе, что очень люблю тебя…
– Ах ты, мой милый, милый мальчик…
Эгаре услышал, как она дважды щелкнула крышкой коробочки. Он знал этот звук. В этой коробочке у нее лежали салфетки «Клинекс». Мадам Бернье всегда придавала особое значение эстетике и не забывала о ней даже во время приступов сентиментальности.
– Я тоже очень люблю тебя, Жан. У меня такое впечатление, как будто я никогда тебе этого не говорила, а только все собиралась сказать. Неужели это правда?
Это была правда. Но он ответил:
– Зато я это всегда чувствовал. Тебе совсем необязательно говорить мне это каждые пару лет.
Она рассмеялась и назвала его маленьким нахалом.
Грандиозно. Без малого пятьдесят один год – и все еще ребенок.
Лирабель пожаловалась немного на своего бывшего мужа, но в голосе ее звучала нежность. Потом поворчала в связи с неудачным книжным сезоном, но опять же, скорее, по привычке.
Все было как всегда и в то же время совсем иначе.
Когда Жан переходил набережную, направляясь к магазину, ММ выкатила на улицу стойку-витрину с открытками.
– Похоже, сегодня будет чудесный день! – сказала она.
Он протянул мадам Монфрер пакет с круассанами.
– Да, похоже на то.
Вечером, перед самым заходом солнца, он уединился на своем излюбленном местечке. Там, откуда ему была видна стеклянная дверь, отраженные в ней небо и кусочек моря.
Он задумался и вдруг совершенно неожиданно увидел ее.
Ее отражение словно выплыло из облаков, осенявших море.
Его охватила безумная радость.
Он встал.
Кровь уже бешено неслась по жилам и гудела в ушах, как телеграфные столбы.
Он был готов как никогда.
«Сейчас!» – подумал он.
Сейчас времена сольются в один поток. Наконец-то он выйдет из застывшего, неподвижного «раненого времени». Сейчас.
На Катрин было серо-голубое платье, оттенявшее цвет ее глаз. Она шла упругой, прямой походкой, более уверенной и четкой, чем тогда…
Тогда?
Она тоже прошла свой путь от конца до начала.
На секунду она остановилась у прилавка, как бы пытаясь сориентироваться.
– Вы ищете что-нибудь определенное, мадам? – спросила ММ.
– Да, спасибо. Я долго искала и вот… нашла. Нечто определенное, – ответила Катрин и с сияющей улыбкой посмотрела через весь салон на Жана.
Потом направилась прямо к нему, и он с бьющимся сердцем поспешил ей навстречу.
– Ты не представляешь себе, как я ждала, чтобы ты наконец попросил меня приехать!
– Правда?..
– Правда. И я так проголодалась!..
Он понял, что она имела в виду.
В этот вечер они в первый раз поцеловались. После ужина, после долгой прекрасной прогулки вдоль моря, после долгих, легких разговоров среди пышных кустов гибискуса под новым навесом, во время которых они пили мало вина и много воды и просто наслаждались присутствием друг друга.
– Здешнее тепло утешает, – сказала в какой-то момент Катрин.
Она была права. Солнце Санари выпарило из него весь холод и высушило все его слезы.
– И вселяет смелость, – тихо ответил он. – Дает силу вновь поверить в жизнь…
И тут они поцеловались, смущенные и восхищенные своей новой верой в жизнь.
Жану казалось, будто он целуется вообще впервые в жизни.
У Катрин были такие мягкие, такие удивительно податливые губы и они так подходили к его губам! Это была такая радость – наконец чувствовать их, пить их, наслаждаться ими, ласкать их! И такое вожделение!..
Он обвил ее руками и целовал эти губы, нежно покусывал их, изучал своими губами ее лицо, ее щеки, поднимаясь все выше, к ее душистым нежным вискам. Он прижимал ее к себе, его переполняли нежность и чувство облегчения. Если эта женщина останется с ним, он никогда больше не будет страдать от бессонницы или ночных кошмаров. Его никогда больше не будет мучить и отравлять чувство одиночества.
Он спасен.
Они все стояли и стояли так, не в силах оторваться друг от друга.
– Жан! – произнесла она наконец.
– Да?
– Я специально посмотрела в календаре – в последний раз я спала со своим бывшим мужем в две тысячи третьем году. Мне было тогда тридцать восемь. Да и получилось это, кажется, совершенно случайно.
– Очень хорошо. Значит, хоть у тебя есть какой-то опыт. Я-то по сравнению с тобой – вообще жалкий дилетант.
Они рассмеялись.
«Странно… – подумал Эгаре. – Как легко иногда обыкновенный смех смывает все муки и страдания. Несколько секунд смеха – и годы мгновенно слились в одно целое и уплыли прочь, растаяли…»
– Но одно я еще помню, – сказал он. – Секс на пляже сильно переоценивают.
– Да, песок в этом деле – не самое лучшее подспорье.
– А комары!..
– А по-моему, их там не должно быть.
– Ну, вот видишь, Катрин, я и в самом деле ничего в этом не смыслю.
– Так и быть – пойдем, я тебя кое-чему научу, – прошептала она ему на ухо и потащила в спальню.
Лицо у нее при этом было совсем юное и озорное.
Эгаре увидел, как на стене мелькнула четвероногая тень. Тссс уселся на террасе, деликатно повернувшись к ним своей рыжей полосатой спиной.
А вдруг ей не понравится мое тело?.. А вдруг я… окажусь не на высоте?.. И не смогу ласкать ее так, как ей бы хотелось?..
– Перестань, Жан! Ни о чем не думай! – ласково приказала Катрин.
– Ты что, умеешь читать мысли?..
– Мне с тобой так хорошо… так легко… милый! – шептала она. – Хороший мой!.. Ах, я так мечтала, чтобы ты… и ты…
Они шептали и шептали друг другу несвязные слова, фразы без начала и конца.
Он раздел Катрин. У нее под платьем были только простые белые трусики.
Она расстегнула ему рубашку и уткнулась лицом в шею, в грудь. Ее дыхание возбуждало его и… Нет, он напрасно опасался за свою мужскую силу. Она была при нем, он мгновенно почувствовал ее, увидев в темноте этот белый простой хлопчатобумажный треугольник, и ощутил руками тело Катрин.
Они провели в Санари-сюр-Мер весь сентябрь.
Наконец Жан досыта напился воздуха юга. Он вновь обрел себя. «Раненое время» миновало.
Теперь он мог поехать в Боньё и завершить «ступень».
41
Когда Катрин и Жан покидали Санари, эта рыбачья деревушка уже стала для них родиной. Достаточно маленькой, чтобы поместиться в сердце. Достаточно большой, чтобы стать для них защитой. Достаточно прекрасной, чтобы навсегда остаться в их памяти заповедной планетой, на которой они по-настоящему обрели друг друга. «Санари» – это слово стало для них синонимом счастья, мира, покоя. Проникновения в другого, в сущности, чужого человека, которого ты любишь, не зная почему. Кто ты, кем ты стал, как ты чувствуешь, какие перемены претерпевает твое настроение в течение часа, дня, нескольких недель? – все это они легко выяснили там, на своей новой маленькой родине, которая помещается в сердце. В эти тихие часы сближения Жан и Катрин избегали суеты и всего, что их отвлекало от этого занятия, – ярмарок, рынков, театров, литературных чтений.
Сентябрь раскрасил их неторопливое, обстоятельное погружение в науку любви всеми цветами – от желтого до алого, от золота до пурпура. Бугенвиллеи, волнующееся море, разноцветные, дышащие гордой стариной дома в гавани, золотистый хрустящий гравий на площадках для игры в петанк – все это было фоном, на котором распускались цветы их нежности, их дружбы, их глубокого взаимопонимания.
Они все делали медленно.
Важные вещи не терпят спешки, часто думал Жан, когда они начинали очередной акт взаимособлазнения. Они медленно целовались, не торопились раздеваться, не спешили слиться друг с другом. Эта спокойная, глубокая, медитативная сосредоточенность друг на друге пробуждала в них жгучую страсть, разливала огонь по телу, по всем извивам души.
Каждый раз, заключая Катрин в объятия, Жан Эгаре еще на шаг приближался к реке жизни. Двадцать лет он провел по ту сторону этой реки, игнорируя цвета и ласки, ароматы и музыку, окаменевший, одинокий и упрямо замкнувшийся в себе самом.
И вот он… опять плыл по речным волнам.
Жан воскрес, потому что вновь полюбил. Он сделал сотни маленьких открытий, связанных с этой женщиной. Он знал, например, что Катрин по утрам, проснувшись, еще некоторое время витала где-то в облаках. Иногда погружалась в меланхолические грезы, часами испытывала дискомфорт, чувствовала смущение, растерянность, стыд, досаду или тревогу по поводу пережитого ночью. Это была ее каждодневная борьба, прорыв через промежуточный мир. Жан заметил, что ему удается прогнать этих ночных призраков, сварив кофе и чуть ли не насильно притащив Катрин на берег, чтобы она пила его именно там.
