Александр Асмолов - Ушебти
– Чей это дом? – не выдержала Маша.
– Когда-то очень давно, – не сразу ответил Антонио, – во Флоренции двое студентов-художников полюбили друг друга. Ее звали Джули, а его Джози. Она увлекалась китайской живописью, а он – мастерами эпохи Возрождения. У них были большие планы на будущее. Джули очень хотела поехать в Китай и жить в настоящей пагоде. Джози пообещал ей это. Но потом она погибла. Джози привез из Китая настоящую пагоду, собранную без единого гвоздя, и поставил ее именно здесь. По законам фэн-шуй время замедляется на изгибах реки, питая энергией все вокруг. Внутри стоит урна с прахом Джулии. Раньше дедушка часто бывал здесь, но теперь дом только охраняют. Мы тоже не будем заходить.
– Конечно… Собрана без единого гвоздя?
– Да, пагода крепится на деревянных замках, как китайская головоломка. Все настоящее, за исключением краски на черепице.
– Почему?
– По китайской традиции только императорский дворец в запретном городе разрешалось покрывать золотом. Но дедушка называл Джулии «моя принцесса» и поэтому позволил себе сделать это.
– Господи, как трогательно, – прошептала Маша. – Просто слезы наворачиваются.
– Это было еще до войны. Представляешь, сюда ни одна бомба не попала.
Они молча ехали по освещенному шоссе. Дорожная разметка, указатели, огни машин будто наперегонки соперничали друг с другом в яркости красок. Антонио уверенно лавировал в бесконечном потоке машин, ловко используя мощный двигатель.
– Представляешь, – неожиданно нарушил молчание Тони, – однажды дедушка решил признаться Джулии в любви. Зная ее увлечение, он отыскал стихи о любви на китайском и скопировал их на тонкую рисовую бумагу. Когда же он торжественно преподнес свиток даме своего сердца, та начала безудержно смеяться. Оказалось, при копировании Джози нарисовал главный иероглиф в зеркальном отображении. В ответ Джулия подарила ему рисунок, где некто, очень похожий на Джузи, стоит перед зеркалом и что-то торжественно произносит.
– Этот иероглиф обозначал любовь? – Да.
– А Джулия так хорошо знала китайский, что сразу нашла ошибку?
– Нет, только этот иероглиф, – Тони ласково взглянул на спутницу. – Джози рассказывал, что она придумывала для себя словесный портрет иероглифов, когда их заучивала.
– Портрет?
– Сейчас покажу, – он резко направил машину к обочине. – Даже я запомнил.
«Феррари» остановился у края дороги и замигал аварийными огнями.
– Смотри, – Антонио достал блокнот и ручку.
– Юноша только однажды увидел девушку, – каждое слово сопровождалось черточкой на бумаге. – В его сердце впились когти дракона, и крыша съехала.
– Это и есть иероглиф, обозначающий любовь?
– В некотором приближении, – Антонио очаровательно улыбнулся. – Нужно рисовать кисточкой. – Он протянул блокнот Маше. – Попробуй. Только нужно одновременно с рисунком повторять слова. Тогда запомнится.
И действительно, с третьей попытки Машина рука лихим росчерком изобразила сложный иероглиф.
– Как интересно. Если бы меня так учили в детстве, возможно, и я бы с удовольствием училась.
– А ты не любила учиться в школе? – Нет.
– Вас наказывали за ошибки?
– Линейкой по рукам не били, но унижали перед всем классом.
– И какой предмет ты не любила больше всего?
– Русский…
– Почему?
– Потому что наши учителя не начинали со слова «любовь», – грустно вздохнула она. – Все начинали с фразы «Мама мыла раму»…А мой сосед по парте переиначил ее на «Маша мыла раму». Представляешь, он всем исправил это слово в книжке.
– Дразнили? – рассмеялся Антонио.
– Еще как!
– Но почему «раму»? – он не мог успокоиться, хотя было неловко.
– Я не знаю, – ее глаза заблестели. – Большими жирными буквами. По слогам. Учительнице надоело поправлять школяров, и все читали про Машу, моющую рамы. Мне кажется, я в первом классе перемыла все рамы мира.
– Да, дети порой бывают жестоки.
– И не только дети… – их взгляды встретились, пытаясь проникнуть внутрь.
– А меня в основном учил Джози, – Антонио стал выруливать в поток машин.
– Ты все время называешь дедушку по имени.
– Мы, скорее, были друзьями, чем родственниками. Он выплеснул на меня свою невостребованную любовь. Если бы не Онарда, я вырос бы избалованным подростком.
– Это твоя кормилица?
– Да, – озорные глаза Антонио мельком отразились в зеркале заднего вида. – Она до сих пор приглядывает за мной.
– Строго?
– Вообще-то она хохотушка, но умеет настоять на своем.
– А братья или сестры у тебя есть?
– Нет, – улыбка исчезла с его лица. – Родители погибли, когда мне было четыре года.
– Извини, пожалуйста.
– Не стоит, это было очень давно.
– И вы живете втроем, – Маша замялась, вспоминая. – Ну, в том доме…
– В Трапани? – Антонио опять улыбался. – Нет, это большой дом. Там всегда живут друзья и родственники. На Сицилии очень сильны родственные связи. В праздники всегда приезжает столько гостей, что мне приходится спать у Джози в кабинете…
Он не успел договорить. Зазвонил телефон. Одним движением прицепив на ухо гарнитуру беспроводной связи, Антонио быстро заговорил по-итальянски. Не отрывая взгляда от дороги, он успевал жестикулировать одной рукой и маневрировать в потоке машин. Маша задумчиво смотрела перед собой.
– Извини, но мне срочно нужно уехать, – он безмятежно улыбался, но глаза оставались холодными. – Дела…
– Конечно, – кивнула она.
– Ты не обидишься, если тебя в отель отвезет такси?
– Нисколько. Вот только я не захватила кошелек.
– Об этом не беспокойся, – Антонио мельком взглянул на Машу. – Не обижайся. Так надо.
Он позвонил куда-то по телефону и заговорил по-итальянски. Было видно, что он даже пошутил с невидимым собеседником. Потом, включив что-то на приборной панели, сверился с появившейся цветной картой. Включив сигнал поворота, резко перестроился, и через несколько минут машина остановилась у придорожного кафе, где уже стояла желтая машина такси. Не говоря ни слова, он выскочил из «Феррари» и переговорил с водителем. Потом медленно открыл дверцу своей машины и галантно подал Маше руку.
– Не могу обещать, что всегда буду рядом с тобой.
– Тогда не обещай.
– Ты знаешь, что такое перекати-поле? – Антонио взял обе ее ладони в свои.
– Хочешь сказать, что это ты?
– Раньше я думал, что только меня Онарда ругает за вредную привычку отвечать вопросом на вопрос.
– Меня мама тоже ругала, – призналась Маша.
– И оставляла без мороженого?
– И вместо денег давала в школу бутерброды.
– А ты будешь меня ругать? – в глазах Антонио мелькнула искорка.
– Думаешь, это не поможет? – Нет.
– Береги себя, Тони.
– Ты тоже.
Он поцеловал ее ладони и сложил их лодочкой, словно пряча там свои поцелуи. Потом быстро сел в машину, и она рванула с места. На выезде «Феррари» притормозил, моргнув красными огнями, и исчез в потоке трассы. Маша поднесла ладони к губам, не разъединяя. Они еще хранили особый запах мужчины. Еще незнакомый, но приятный. Ей нравился сицилиец, его запах, его стремительная походка, насмешливый взгляд, его прикосновения и то, что он не торопился ее поцеловать. Тони словно присматривался к Маше, а может, предлагал ей присмотреться к нему. Без сомнения, такой элегантный красавец мог увлечь многих женщин и в один вечер получить все. Наверняка так часто и случалось. С ней же он не спешил, и это было приятно сознавать. Она была особенной. Вернее, могла бы ею стать.
Маша села в ожидавшее такси и назвала отель, но водитель и так знал, куда ехать. Он несколько раз пытался заговаривать с красивой блондинкой, но разговора не получалась. Таксист хмыкнул. Конечно, куда ему до хозяина дорогой спортивной машины. Этим красоткам только миллионеров подавай.
– Мари! – обрадовано окликнул ее Фрэд. – А я как раз собираюсь пить чай. Составите мне компанию?
– Простите, Фредерик, я не предупредила Вас об отъезде.
– О, не стоит извиняться. Я видел Валороссо. Вы же были с Антонио?
– Как Вы догадались?
– Он тоже любит отвечать вопросом на вопрос, – тихо произнес пожилой портье без тени улыбки.
– Спасибо, Фрэд, Вы очень добры ко мне.
– О, не стоит благодарностей, Мари. К таким старым пням, как я, красивые женщины редко благосклонны.
– А как же Тина Тернер?
– Ну, это было почти двадцать лет назад, – его глаза оживились. – Я, наверное, надоедаю Вам своей болтовней?
– Кто Вам это сказал, Фрэд?
– Да, Вы все-таки очень похожи на Тони.
Они рассмеялись, и сели вместе пить чай. Над маленькой настольной лампой в беседке кружилась мошкара. Было тихо. Где-то подала голос цикада, и опять все смолкло. Маше нравилось общество Фрэда. Он не надоедал вопросами и нравоучениями. Даже странно, что такой милый человек коротает свой век в одиночестве.
– Мне кажется, что это Вы забыли здесь, – портье пододвинул к Маше небольшую коробочку.
