Петер Эстерхази - Производственный роман
Птица «на прощание» делает еще один круг в воздухе. И направляется в их сторону. Имре продолжает напряженно наблюдать, но общество за его спиной уже расходится. Ребята, кофе готов! Да, когда мечта стала реальностью, исчезло очарование. А этот Лайош Адам, коренастый, вечно недовольный человек, который, если надо, все же умеет подступиться к работе и даже знает, с какого конца, еще и делает скептические замечания. Мы тут ишачим, а бабки… Он делает однозначный жест, который, однако, можно истолковать как угодно.
Голубь приближается. Человек до сих пор не может точно объяснить причину их возвращения домой. Может, любовь к родине. (Важная вещь.) Во всяком случае, Тозье доказал, что пространственная память не может быть причиной возвращения почтовых голубей в родные места. Уже хорошо различима продолговатая, изящных очертаний голова и длинный черный клюв.
Ой, восклицает молодой техник вычислительных машин. Комната замерла. Где-то с уверенным стуком открывается окно, и Имре видит, как по зданию ~ по железобетонно-стеклянному чуду — в страшном темпе проносится тень. Сомнений нет; это тень охотничьего сокола. Подобно тяжелому бомбардировщику или самой бомбе, безжалостная птица обрушивается на свою жертву. Та чувствует приближающуюся опасность, отшатывается; гармония движений пропадает, следует несколько поспешных, судорожных взмахов крыльями, как будто видишь последние движения тонущего, все еще хватающегося за надежду.
Томчани отпускает оконную раму — к чему волноваться: даже в такой ситуации он не совершит необдуманного поступка, Андраш Бекеши держит его изнутри за руку, и он высовывается из окна, насколько позволяют ситуация и смелость, протягивая руку помощи голубю, которого вот-вот накроет тень безжалостного сокола. Спасен, вздыхает в кабинете Мэрилин Монро. Некая привлекательная блондинка, закончившая экономический университет и знаменитая своим кофе. Под красными глазами голубя, обведенными широкими белыми кругами, хорошо различима сильно развитая обонятельная перепонка, — правда, всего несколько «шагов»!
Но нет. Хищная птица лавиной обрушивается на маленького вестника. Ужасная сцена разыгрывается прямо на глазах у всего Отдела. (Это для них поучительно.) Имре находится в прежней позе: одна рука держит секретаря комсомольской организации за руку, а другая протянута вперед в желании помочь. Из тучи кружащихся перьев доносится резкий клекот и звуки, похожие на человеческие вздохи, отделившиеся перья начинают падать вниз. В это время сцепившиеся в клубок птицы исчезают, как камень в десятиэтажной глубине, и не находится никого, кто бы проследил их путь. Томчани подхватывает одно перо. Оно гладкое, шелковистое, мягкое, бархатистое, а не грубое, твердое и сухое на ощупь. Достаточно запыленное. Это совершенство оперения в данный момент, конечно, гротескно. К стальному цвету коричнево примешивается кровь. Томчани неподвижно смотрит. Неподвижно. Тихо, лишь вдалеке стучит печатная машинка. У кого могут поджимать сроки? Или это просто праздничный отчет? У него тоже есть срок сдачи.
Влезай обратно, говорит кто-то, влезай обратно, старик. Парень кивает и покидает пространство за окном. Только теперь, когда на него пахнуло сонным теплом комнаты и приятным утром, он начинает осознавать, какой ветер дул снаружи. На лице проступает румянец. (Что вообще-то признак веселого характера и хорошего здоровья.) Народ несколько приуныл. Мэрилин Монро строит гримасу, она постоянно строит гримасы. Комнату наполняют глубоко естественные звуки кофеварки. (Мать Имре умеет варить отличный кофе из зерен третьего сорта, об этом парень сейчас вспоминает.)
Томчани садится за свой стол. На блестящей полировке несколько рисунков: чашки, вазы, какие-то каракули. Он наклоняется, вынимает литровый пакет молока. Щупает его, вертит, проверяет углы на прочность. Но углы все одинаковые. Он методом тыка выбирает один, который начинает грызть. Откусить его он не может, только продырявить своими острыми зубами. (Как ласка с куриным яйцом, сказал про него однажды сослуживец. Засмеялся и покачал головой.) У дяди Тибора заканчивается терпение. Он снисходительно запускает руку в карман пиджака и достает оттуда неплохой складной нож, которым и срезает упомянутый угол, так нещадно погрызенный молодым человеком. У излучины Дона со мной побывал, щелкает по ножику старик.
Имрушка, кофе, говорит белокурая Мэрилин. Взгляд задерживается на выпуклостях ее свитера. Не клади сахар, он уже с сахаром. Два куска. По-моему, ты пьешь с двумя. Да. Томчани все еще полностью не успокоился, ему не по себе, он держит пакет молока с бледным лицом. Янчика Тобиаш с некоторым раздражением объясняет Имре, как поставить пакет (вертикально, немного «прихлопнув»). Томчани рассеянно благодарит. (Он не любит Тобиаша; «есть в нем склонность», с предубеждением думает он.) Он пьет кофе. Добавляет туда молока, смесь делается все слабее, от настоящего капуччино до немного мутного (а главное, сладкого!) молока.
Не передашь мне «Спорт», просит он Адама, и тот с готовностью и громко отвечает ему. Пожалуйста. Газета еще не потрепанная, но и не новая. На нескольких страницах на сгибе размазалась типографская краска. Как раз на одном таком сгибе он читает — еще над столом, пока коллега протягивает ему газету: финский судья подал сигнал на линии. Газетные страницы следуют одна за другой в полнейшем беспорядке, например: первая страница оказалась сзади, последняя перед ней, а третья стала первой Неужели все страницы поменяли места? Или есть константа? Он листает. У Губаньи подозревают мениск. Палотаи и великие задачи. Старый боец Джек. Удаленный центровой блокирующий.
Он ставит чашку с кофе на стол, ложка торчит из нее как вывихнутая конечность. Мэрилин Монро поправляет юбку и одновременно втягивает живот. Готовится отнести кофе товарищу начальнику отдела. Кофэ товарищу Пеку, говорит она и делает гримаску, как бы в объяснение, потому что атмосфера была такая (такая здоровая), что ей пришлось это сделать. Она выходит. Теплее, говорит Бекеши, и все смеются. Имре опускает руку в сумку. Он ощущает внутри влажность от молока. Точнее, пакета. Не протекал, а все же. Он достает ручку, книгу П. Дж. Проби «Горное дело» и бумагу.
Имре Томчани, молодой специалист, склоняется над работой. Он погружен в нее и поднимает голову лишь тогда, когда на всех парах влетает Янка Дороги, девушка-администратор. Поймали вы его? — спрашивает. Томчани опускает голову, нет, отвечает старый дядя Тиби. Это невозможно, смотрит на часы девушка-рыбка. Этот, этот голубь делает 85 километров в час. Делал, бормочет себе под нос Имре так, чтобы никто не разобрал. Лицо у девушки простое и строгое. Пожалуй, лишь легкий румянец выдает неуверенность, которую она ощущает не из-за показателей скорости, а из-за присутствия множества мужчин. Однажды он даже из министерства «домой вернулся», добавляет она. По заявлению журнала «Америкэн Пиджин Джорнэл», мировой рекорд полета на дальность составляет тысяча шестьсот восемьдесят пять миль, или две тысячи семьсот километров, говорит Янчика. В качестве информации, расстояние от Аяччо до Парижа сто десять километров. Бекеши надоедает хождение вокруг да около. Его схватил сокол, говорит он безо всяких вступлений и показывает на лежащее у Имре на столе окровавленное и измочаленное пера Янка Дороги пугается. Почему было самой не принести, враждебно спрашивает Имре. Янка только хочет ответить, но Бекеши машет на нее рукой. Порядок прохождения дела следует соблюдать, подпись, виза, подпись, голубь. Янка кивает и с благодарностью смотрит на секретаря комсомольской организации, порядок выдачи справок, вздыхает она. И сразу же горячо предлагает: я еще одного пошлю. Томчани колюче смотрит на девушку, она его неправильно понимает и с напускной веселостью заводит разговор. Показывает на немытую кофейную чашку, которая стоит у Имре на краю стола. (Он ее моет только в конце дня, надолго замачивая в горячей воде.) Не смейтесь, но я пью с шестью кусочками. Имре со злостью замечает, что девушка обращается к нему. Да-да, с шестью. Она смущенно хихикает. Остальные уже ее не слушают. Из сахара я сооружаю башню, и, по-моему, от всего кофе только и удовольствия, когда эта башня разрушается. Томчани с негодованием берется за перо. Вот лягушка. Она разваливается как время, говорит девчушка, будто маленький философ. Томчани беспомощно крякает, а потом, чтобы перейти на личности, говорит: не грызи ногти;
в это время (без пятнадцати десять) он спрашивает: который час? Без тринадцати минут десять, отвечает Тибор. Тот. Имре смотрит на часы. Точно? — спрашивает он. Сегодня утром подводил. Да, это понятно, но они у тебя точные? Точные. После этого он переводит стрелки на три минуты вперед. Пусть лучше спешат, чем опаздывают, бормочет он;
в это время он вежливо просит, чтобы Лайош настроил радио, ну да, включил и установил ручку настройки на частоте «Петефи». Кто играет? Ничего, просто начинается «На музыкальной волне». Когда сообщают точное время, он с упреком смотрит на дядю Тиби (слегка нервно и театрально) и переводит часы на две минуты назад; крошечный, но надежный советский аппарат «Сокол» начинает передавать объявленную программу;
