Тарас Прохасько - НепрОстые (сборник)
9. Когда в бар вошел слепой с малолетним ребенком на шее, никто даже не подумал, что они могут быть небезопасными. Себастьян варил кофе с гашишем для четырех растаманов, которые играли с Анной в слова – она называла одно и то же по-украински, по-гуцульски, по-польски, по-немецки, по-словацки, по-чешски, по-румынски, по-мадьярски, а они угадывали – что что означает.
10. Такие лингвистические игры Себастьян начал придумывать Анне, когда заметил, как легко ей даются не только образы и манеры животных, но и языки. Ее фантастический слух улавливал в языке зверей больше оттенков, чем существует слов, которыми ежедневно пользуются люди. Было время, когда Анна почти полностью перешла на нелюдскую речь, а Себастьян отвечал ей точно так же. В конце концов он спохватился – еще немного, и они разучатся между собой говорить. И понапридумывал столько забав, что теперь они говорили про лингвистику – иногда очень сложные соображения – как про какие-то бытовые вещи.
Игра в слова заканчивалась тем, что с каждым словом Анна должна была придумать красивые изречения на разных языках, а эти изречения уложить в содержательный абзац. Сюжет абзаца преимущественно формировался настроениями и механикой, способом мышления употребленных языков или был скорее артикуляционным – так, чтобы было приятно, или тяжело, или смешно, или страшно, или еще как-то выговаривать.
11. Растаманы были наемными убийцами. Но их никто не боялся, потому что это было известно. Первые в Яливце наемные убийцы после Штефана. Растаманы приехали из Будапешта и, выполняя заказ сегедской [44] Нанашки [45] , разыскивали и уничтожали в горах всех коммерсантов – евреев, чехов, украинцев из «Маслосоюза», которые пробовали организовать закупку и экспорт сырных коньков.
Забредя в Яливец, растаманы зашли в «Что да, то да» и засели тут на несколько месяцев, частично латиноамериканизируя карпатский городок – они занесли в Яливец матэ, цветные мужские рубашки навыпуск, пение самбы, большие вязаные береты, привычку спать в гамаках, выставлять летом комнатные вазоны на лестницы, ужинать на балконах.
Они прикинули, что можно и не бегать по горам за коммерсантами, а сидеть на одном месте и ждать, пока все поприходят сами.
12. Себастьяну больше всего нравилось, как они умели целые дни проживать на берегу реки – лежали, купались, смотрели на воду и облака, курили, спали, ничего не говорили, ели по ниточке коньков из сыра, рисовали себе что-то камешком на камешке, вставали на руки. Или просто пили джин. Как настоящие хищники, набирались солнца и бережно двигались. Порой брали с собой Анну.
Девочке с ними не было скучно.
13. Себастьян почему-то совсем не волновался, когда Анна шла с растаманами. Хотя обычно он старался уберечь дочь от всех клиентов бара, которые обращали на нее внимание. Особенно позднее, когда вторая стала подростком, и он лично знал нескольких почтенных людей, приезжавших в Яливец, чтобы посидеть в баре и посмотреть на руки или губы Анны.
14. Один из них был анонимным скульптором.
Восхищенный пластикой средневековых скульптурных групп, примитивных народных фигурок и древних африканских статуэток, он вырезал копии деревянных скульптур и продавал подделки коллекционерам, искренне веря, что выполняет определенную миссию, что соответствующее количество таких фигур сможет изменить мир к лучшему. В гуцульских селах его не любили, потому что он за большие деньги пытался выкупить все фигуры из церквей и с кладбищ. Отказывая ему, община боялась, что он когда-нибудь вернется и либо что-нибудь украдет, либо подожжет все в гневе.
Отчасти были правы. В Праге скульптор недавно попал под суд и был приговорен к немалому штрафу за умышленный поджог нескольких лавочек с бумажными цветами. Так он отстаивал настоящую красоту.
Себастьян его вполне понимал.
Скульптор приезжал уже несколько раз, с тех пор как впервые увидел Анну. Он сидел в баре, пил вино с водой и зарисовывал каждое движение Анны. Хотел издать свой собственный справочник по анатомии для художников, не похожий на все современные представления о строении тела.
Говорил, что Анна – безукоризненная модель для средневековых Савских, сельских надгробных пьет (Мария, Мария Магдалина, Мария – мать Иакова и Осии, и Саломея) и нагих негритянских королевен (но из Центральной Африки – тонких, высоких, с удлиненными головами и самых гибких) одновременно. На вид, на изгиб, на твердость.
15. В то время у Анны было какое-то удивительное чувство верности и преданности и редкостное умение устанавливать свою собственную дистанцию, которую только она имела право регулировать. С ней было легко подружиться, но соблазнить – невозможно.
Так что в действительности Себастьян даже не намекал ей остерегаться ни скульптора, ни растаманов.
16. Между прочим, только после того, как Себастьян сам несколько раз ходил после ночной работы на реку с растаманами, он до конца осознал, как содержательно и сладостно можнo бездельничать.
17. Еще одно развлечение растаманов, которое тоже страшно понравилось Себастьяну, очень скоро захватило весь город.
Проходя по яливцовскому Рынку, растаманы набирали полные карманы каштанов, которых падали с деревьев целые кучи. А на протяжении дня они делали с ними разные приятные и сложные вещи – забрасывали на крыши (и каштаны катились по крыше вниз, падая на брусчатку, как с трамплина), попадали каштанами в водосточные трубы, жонглировали ими, перекатывали по столу, стараясь пускать каштан между бутылками друг другу, подбрасывали их аж до птиц и перебрасывались ими, держали по несколько в руке и пускали плыть по каналам, клали их на дно стаканов перед тем, как наливать джин, дарили знакомым и незнакомым, оставляли после себя на берегу реки, в баре, на городских скамейках и качелях, на биллиардном столе.
18. Свою первую неделю в Яливце растаманы на столе и обитали. Как-то так случилось, что во всем городе им не нашлось ни одной свободной комнаты. Ютиться где-то по углам они не хотели.
Растаманы заплатили Себастьяну за час биллиарда, даже не брали киев и шаров, а поснимали ботинки и легли на стол отдохнуть. Один спросил – можно ли так делать. Себастьян решил, что можно, потому что выполняются оба требования по поводу биллиарда в баре – за него заплачено и никто ничего не ломает. После первого часа растаманы заплатили еще за два, потом за сутки и наконец – за неделю вперед.
20. Был как раз сезон травы, когда они появились, и травы было море. Растаманы косяк за косяком курили сами и раздавали всем гостям. Некоторые курортники уже стали растафарианцами, а журналисты часами слушали рассказы про Ямайку. В баре было так задымлено, что каждый, кто не курил, хочешь не хочешь вынужден был дышать сожженной коноплей, подсаживаясь на минуту-другую.
21. Когда Себастьян стирал их с Анной рабочую одежду, то вода становилась не грязной, а желтой – от вымытых из ниток осадков каннабинола.
22. Маленькая Анна тоже была постоянно обкуренной.
(Себастьян вспомнил это в 1947 году, когда с отрядом Чугайстра остановился на ночь в хате возле Гуты. После ужина тридцать партизан закурили донник, а среди ночи оказалось, что от дыма умер младенец, спавший в той хате за занавесом.)
Сначала она слегка испугалась – ей было так хорошо, даже казалось, что так останется навсегда.
23. Со временем Анна курила часто, но только в присутствии отца – тот не хотел, чтобы их конопляный опыт слишком различался.
Однажды, покурив гашиша, она почувствовала, как Бог показал меж туч палец, подняла свой к небу, и так они несколько минут помолчали в бесконечности, касаясь подушечками пальцев.
Однако через какое-то время времена переменились, и время гашиша отошло.
Интересно, но гораздо позже, когда она выросла и Себастьян рассказывал, что он чувствует, занимаясь с нею любовью, Анне всегда вспоминались ее конопляные восприятия всего мира.
24. Тогда, когда в бар вошел слепой с ребенком, она не курила, лишь играла с растаманами в слова и наигрывала на дрымбе рэггей.
Слепой был одет в обычный европейский костюм – лишь Себастьян автоматически отметил несколько причудливых цветных заплаток в разных местах пиджака – а на шее сидело дитя нескольких лет от роду в запятнанном свитере. У слепого не было глаз, а про ребенка невозможно было сказать – мальчик это или девочка. Они двигались к барной стойке, дитя руками как-то управляло мужчиной. Трижды оно вынуждено было сильно наклониться к голове слепого, пока дошли до стойки. Нагибалось, уклоняясь от спинок кресел, прикрученных ножками к потолку – Себастьян сделал так, что вся меблировка бара, как в зеркале, повторялась на потолке.
25. Еще не так давно было иначе – весь потолок был нашпигован разными ножами – лезвиями вниз, которые давали дивные отблески, тени, лезвийный лес творил неповторимую акустику и добавлял приятное беспокойствo. Ножи Себастьян снял после того, как несколько бойков, которые крали коней на закарпатских полонинах и отводили на Галичину, напились, поссорились, ухватили одного своего коллегу за руки и ноги, размахнулись и подкинули к потолку.
