Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех
В центре сада – каменный постамент, а на нем – еще одна медная скульптура: жаба. Перед скульптурой стоит поросшая мхом скамейка, а на ней сидит зарянка. Зарянка бросает рыться в мохе и принимается разглядывать Скай. Высушенные коробочки прошлогоднего мака (даже Скай в состоянии распознать мак) разбросаны вокруг, подобно выцветшим декорациям давнишней вечеринки. А из грунта там и тут проглядывают зеленые ростки. Все растет, несмотря на холод. Тонко пахнет ромашкой. Скай снова оглядывается, и вот она уже не потеряна: перед ней коттедж Флёр, будто сошедший с книжной страницы, – с большими окнами, похожими на сонные глаза, и огромной печальной дверью. Вьюн-борода ползет по стенам, будто по щекам зеленого человека. А вот и Чарли Гарднер, внучатый племянник Олеандры, топчется на пороге. Худой, угловатый, чем-то напоминает волшебника. Молодого волшебника из плеяды черных магов; едва он увидит ее, погонится за ней по дремучему лесу, и там она упадет, и тогда… Скай пятится к белому саду, за ней порхает зарянка, она поет, и в песне проступает рисунок одной знакомой мелодии, но не может быть, чтобы…
Угораздило же поп-звезду забрести в сад на задворках Англии, в сонный средневековый городок, который давным-давно был шумным портом, но потом море здесь сморщилось, как женщина без любви, и скукожилось до мелкой речушки с крошечными лодочками, камышницами и поросшими криптумом берегами. Можно прилететь сюда на вертолете, как сделали ребята из “Битлз” сто лет назад. Приземлиться на маленьком аэродроме в нескольких милях отсюда. Но более прозаичный вариант – поезд с пересадкой плюс такси. Ехать целую вечность. На карте кажется, будто Сэндвич – совсем рядом с Лондоном. Это же Кент, черт возьми, графство, которое буквально врастает в Лондон, вот же оно, прямо тут. Но на дорогу сюда Скай тратит столько же времени, сколько на дорогу к родителям в Девон, а до Девона от Лондона – почти пять графств, если изучить маршрут поезда. Отсюда до дома ее родителей в Девоне – примерно семь часов. И где-то посередине – Грег.
А теперь вот Олеандра умерла.
Скай идет дальше, через перелесок и затем наискосок – к тропинке пошире, которая тянется между двумя рядами деревьев. Отсюда хорошо виден “Дом Намасте”: большой, старый, красный, он кажется мудрее, чем понурый коттедж по соседству. Высокая белая дверь с лесенкой полумесяцем. Справа – оранжерея. Всякие клумбы, грядки, парники, старые медные солнечные часы. В этой части сада повсюду цветы. Скай не знает названий большинства из них, но летом одни станут нежными и пурпурными, другие – хрупкими красными, третьи – дрожащими голубыми, четвертые – такими, которые карабкаются вверх, не подумав, как потом будут спускаться. Сбоку к дому прильнуло растение с крупными бутонами (возможно, клематис). А внутри, она хорошо знает, сразу за белой дверью кружит слабый запах хлорки от бассейна и слышен гул генератора, или что там еще у них гудит, чтобы работали сауна и парилка. И повсюду расставлены бледные керамические кувшины с лимонадом – щелочным, очищающим. На обед подают карри. Пироги из цельнозерновой муки. А дальше, через библиотеку и по ступенькам, – там всегда была она. Олеандра, одетая во что-нибудь чуднóе: платье, усеянное звездами и планетами, или серебристый костюм космонавта, и всегда от нее веяло нежным и глубоким теплом, как от целебного напитка, который пьешь, когда по-настоящему худо, а уж Скай-то, точно, было по-настоящему худо, когда она пришла сюда в первый раз…
И вот теперь Олеандра умерла.
На пороге домика Флёр пахнет лапсанг сушонгом, черным кардамоном и розами, примерно так же пахнет и сама Флёр, но ее запах – это слои за слоями разнообразных ароматов, каждый – все более диковинный, все более изысканный. С тех пор как духи “Живанши III” сняли с производства из-за запрета на использование дубового мха, она стала пользоваться „31 Rue Cambon” от Шанель. Она и сама такая – чуть-чуть перечная, чуть-чуть древесная… Она сама – концентрированный шипр. Глубокая, зеленая, волшебная – таким откроется тебе берег далекого озера. Таким будет то, что позволит тебе… нет, подтолкнет тебя ко всему, чего ты только… А сразу за порогом – там, где витают предобеденные запахи шоколада, фруктов и свежесмолотых специй, – Чарли слышит чей-то плач: возможно, это Бриония. Его сестра Клем никогда не плачет. А потом раздается голос Флёр:
– Я подумала, что нужно сообщить тебе как можно раньше.
– Да нет, конечно, я очень рада за тебя. Но почему?
– Ну, я думаю… Конечно, мне немного неловко.
– Но ведь, положа руку на сердце, наши мужья действительно захотели бы его продать.
– Джеймс мечтает о своем чертовом лесе.
– Олли и сам не знает, о чем мечтает. И о чем мечтаю я. Но вот о деньгах он мечтает точно.
– Видимо, вот и ответ на вопрос – почему.
Итак, Флёр унаследовала “Дом Намасте”. Ну что ж. Значит, Олеандра знала. Наверняка знала, что Флёр – дочь Августуса. Но почему бы ей не оставить доли наследства кому-нибудь еще? Чарли представляет, как Флёр закусывает губу так, как закусывает ее только она одна, пытаясь объяснить, придумать, как сообщить самым старым своим друзьям, что отныне она сказочно богата, а они – нет, а не наоборот, как ожидалось. Но ведь они должны ценить то, что почти пятнадцать лет она работала здесь бесплатно, полагаясь на свою странную, кроткую интуицию, чтобы оградить Олеандру от опасности банкротства. И… ну, в самом деле, черт возьми, неужели можно было этого не замечать? Ведь семейное сходство настолько очевидно, что даже неловко. Точнее, стало бы очевидно, если бы кому-нибудь пришло в голову приглядеться. Они с Чарли похожи, как близнецы, потерянные в далеких джунглях лет двадцать назад и обнаруженные там прижавшимися друг к другу. В джунглях или, может, в универмаге “Хэрродс”. Так или иначе, если оставить близнецов одних – вдвоем – на такой долгий срок, то они, наверное, неизбежно… Да и потом, они уже давно не вместе, а все остальные так поглощены собой, что никто, пожалуй, никогда ничего не заметит и не узнает. От этой мысли Чарли не по себе, больно как-то, у него в голове не укладывается…
– Ты хочешь сказать, потому, что Олли такой идиот?
– Нет! Ну конечно же, нет! Наверное, я смогу все здесь сохранить, как было, – стану заботиться о Кетки и Ише, о Блюбелл и Пророке, никогда их не брошу. Олеандра знала, что на меня можно положиться. Она учила меня столько лет – да каких там лет, всю жизнь. Я ни за что не продам “Дом Намасте”, ведь забота о нем – единственное, что я умею делать.
– Но она не говорила тебе, что планирует…
– Нет. Ну, во всяком случае, прямым текстом не говорила. Ты же ее знаешь. Но и о том, что она всем нам даст по стручку с семенами, она мне тоже не говорила. И о том, что Куинн оставил дневник. И еще этот потрясающий охотничий домик на Джуре. Я понятия не имела, что у нас – у нее – он вообще есть. Вам с Чарли нужно решить, как этим всем распорядиться. Ведь домик, наверное, тоже стоит кучу денег, да? С виду он даже больше, чем “Намасте”. Представляю, как вам там понравится! Так что в конечном итоге все мы в выигрыше, хотя, конечно, нельзя такого говорить, ведь понятно же, что вместо наследства все мы предпочли бы, чтобы нам вернули Олеандру… Но все-таки странно, что она…
Да, странно, думает Чарли. Но Олеандра наверняка знала. Знала все об Августусе и Розе и об их дочери, которую они утаили. Никто не счел странным, что Олеандра оставила Флёр жить у себя, когда мать девочки пропала без вести. Флёр ведь тут выросла. Куда же еще ей было идти? И где бы еще Олеандра нашла преподавателя йоги, которому не нужно платить? Но теперь-то понятно, почему она вешала на Флёр столько дел и обязанностей. И королевский подарок в виде коттеджа во дворе “Дома Намасте” при таком раскладе тоже ничуть не удивляет. Она, видимо, с самого начала знала, что Флёр – член их семьи, что в ее жилах течет кровь Гарднеров. Но оставить ей весь “Дом Намасте”, весь бизнес? Это же черт знает что такое! Чарли, конечно же, рад за Флёр, но что скажут Беатрикс и Августус? И на кой им – молодому поколению, тем, кто остался тут куковать, – эти стручки, полные семян? Что она хотела этим сказать? Пойдите и убейте себя об стену? Может быть, в дневнике Куинна найдется объяснение? Но, если Олеандра знала что-то важное, зачем же было скрывать все это больше двадцати лет? Клем уже спросила разрешения прочитать дневник, и Бриония пожала плечами и сказала: да, разумеется, но она хотела бы прочитать его первой, ведь, в конце концов, Куинн был ее отцом. Так что, по правде говоря, Бриония ответила “нет”. Что же до охотничьего домика на Джуре, которым они с Клем и Брионией отныне владеют и который Флёр пытается описать так, будто он еще лучше и восхитительнее, чем “Намасте”, – никто понятия не имеет, откуда он вообще взялся. Они уже решили, что в июле поедут на него взглянуть. До острова лететь на двух самолетах, он находится посреди архипелага Внутренние Гебриды (если, конечно, такие вообще существуют на свете), к западу от Шотландии. А тут еще (не было печали!) на похоронах объявилась эта странная женщина, Ина, с Внешних Гебридов… Она уже и раньше толковала про ладанное дерево, а теперь…
