Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов
– Городской совет рассовывает простых людей вроде нас по таким домам и забывает о них. – Голос мамы дрожал, она стояла на коленях и водила по подоконнику металлической щеткой.
Как же я ненавидел этот звук! Одним пальцем я нарисовал картинку на запотевшем оконном стекле. Мама перестала тереть подоконник и положила полотенце на полу у стены, чтобы ловить падающие капли.
– Я не говорю, что мне нужен Букингемский дворец. Мне вполне подойдет дом, где нас не убьют оголенные провода. – Она вытерла лоб тыльной стороной ладони. – Наказание. Вот что это такое.
– Наказание за что?
Мама убрала длинные розовые пряди волос за ухо. Клочок пены застыл на другом ее ухе, как облако.
– За то, что мы не идеальные граждане. За то, что живем на пособие. За то, что напоминаем истеблишменту о его провале.
– Кто такой истеблишмент?
Мама наклонилась, чтобы макнуть щетку в ведро, потом вытерла другую сторону лица и повесила клочок пены на второе ухо. Я прилагал все силы, чтобы не рассмеяться.
– Кстати, – она повернулась ко мне, – вчера вечером я видела, как Толстяк Мэттьюс разговаривал с тобой в магазине на углу.
Я попытался вспомнить вчерашний вечер. Понятия не имел, кто такой Толстяк Мэттьюс. Я покупал молоко, и какой-то крупный лысый толстый мужчина подошел ко мне и начал спрашивать о школе.
– Ты скажешь мне, хорошо? – говорила она. – Потому что этот порошок – не тальк. Не бери, даже если он предложит тебе кучу денег.
Я кивнул и закончил рисунок на стекле. Через несколько минут мама отклонилась назад, посмотрела на рисунок, и на ее лице отразилось недоумение.
– Это что, Алекс?
Она встала, и с металлической щетки на пол полетела пена.
– Твоя картина. Что это?
Я посмотрел на рисунок и подумал: «Черт, мама не знает, кто такой Руэн». Уже решил солгать, но мама пристально смотрела на меня.
– Человек.
– Вижу. Почему ты его нарисовал?
Я долго стоял с открытым ртом, прежде чем ответить: «Потому что мне стало скучно», – но она уже вытирала лицо и встала передо мной на колени.
– Алекс, есть что-то такое, о чем ты хочешь со мной поговорить?
Я покачал головой, потом придумал кое-что получше:
– Я голоден.
Мама сжала мои руки.
– Ты знаешь, что делал папа… к тебе это не имеет никакого отношения.
Я уже думал о том, чтобы попросить у Руэна бургер. Не нужен мне никакой велосипед. Недавно я видел через витрину кафе, как кто-то ел бургер, с двумя толстыми сочными котлетами, и с салатом, и с розовым ломтем ветчины, и с сыром. Такой высокий, что кто-нибудь мог водрузить на нем флаг, как на горе Эверест.
– И с чипсами! – вырвалось у меня. Мама замолчала и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Мы с ней становились похожими, когда она так делала, потому что обычно глаза у нее маленькие, опухшие и грустные.
– Алекс, ты слышал, что я сказала?
Мои руки болели там, где она их сжимала. Я кивнул.
– Повтори.
Я попытался вспомнить, хотя мой желудок сильно урчал, и я буквально чувствовал запах этого бургера. Она продолжала просить меня повторить, и слова выплыли из подсознания, как во фритюрнице чипсы выплывают на поверхность толстого слоя масла: полиция, и папа, и кровь, и получил то, чего заслуживал.
– Есть много такого, чего ты в силу своего возраста понять не можешь. – Голос мамы смягчился, и я глубоко вздохнул, потому что она наконец-то отпустила мои руки. Но потом подняла руку ко рту, и ее глаза наполнились слезами.
– Ох, Алекс. Мне так жаль.
Я посмотрел вниз и увидел на каждой руке по большой красной отметине. Она попыталась растереть отметины ладонями, но они никуда не делись. Тогда мама потянула меня к себе, и моя голова оказалась между ее шеей и плечом, и она гладила меня по спине. Я чувствовал запах табачного дыма в ее волосах и пота, но еще и запах мамы, такой приятный. Прошло много времени, прежде чем она подалась назад, посмотрела на меня, и ее лицо сияло широкой улыбкой, что случается очень редко.
– Если бы ты мог пожелать самое-самое, то что бы это было?
– Бургер с ломтем ветчины и сыром.
– А если серьезно, Алекс?
Я посмотрел на картинки, нарисованные мною на стекле, которые вроде бы начали таять. «Чтобы папа вернулся», – подумал я, но промолчал, зная, что маму это расстроит.
– А чего хочешь ты? – спросил я.
На ее лице отразилось изумление.
– Никто никогда меня об этом не спрашивал, – произнесла она.
– Новый дом – вот что она тогда сказала. – Да, новый, с иголочки, дом. С садом-огородом. И три… нет, четыре спальни. Одна для гостей. Может, и с тренажерным залом.
Мама зашагала взад-вперед, рассказывая о каждой комнате в мельчайших подробностях, вплоть до того, что не будет у нас чердака, воняющего плесенью, и вещей мертвеца, разбросанных по всему дому, и мышей, и соседей, приторговывающих наркотиками.
В тот же день я объяснил Руэну, какой дом нам нужен: с садом, чтобы мы могли позагорать в солнечный день, с большой кухней, где легко разойдутся два человека, с работающей духовкой, с кранами, чистым туалетом и стенами, которые не выглядят так, словно предыдущий жилец порубил их топором.
– Считай, все устроено.
– Что?
Он прищурился, одарил меня взглядом «Алекс глупый».
– Я все организую, Алекс.
– Как? – удивился я. – У тебя много денег?
Руэн улыбнулся и подмигнул.
– Я обладаю возможностями, о которых ты даже не подозреваешь. Дом – сущий пустяк, мой мальчик. Если бы ты попросил планету, на это ушло бы какое-то время. Но я бы решил и эту задачу.
Я рассмеялся. «Планету», – подумал я. Для чего мне планета? Но Руэн, он такой. Немого сноб, особенно в облике Старика. Закатывает глаза, когда я играю в футбол, и говорит, что мои рисунки скелетов абсурдные, то есть полное дерьмо. Согласно Руэну, мне следует читать что-то, именуемое «Чехов», и я очень некультурный, потому что не учусь играть на пианино.
Но затем он пытается сделать то, что и все другие демоны: предлагает, чтобы я совершил что-нибудь плохое, например сбросил прожектор в театре на голову мамы Кейти. Я слишком боязливый, чтобы отважиться на такое. Потом он мне сказал, что я поступил глупо, не сделав этого, поскольку прожектор сбросил бы Тэрри. И мать Кейти того заслуживает, ведь она бьет дочь, когда пьяная и ревнует Кейти.
– Как мать может ревновать собственную дочь? – удивляюсь я, и вновь Руэн смотрит на меня так, будто я глупый.
Вскоре Кейти пришла на репетицию и сказала Джо-Джо, что не может остаться. Я увидел ее у двери, с большим черным синяком на щеке и опухшим лицом. Джо-Джо обняла ее, прижала к груди. Кейти махнула мне рукой и убежала. Я посмотрел вверх на прожектор и подумал: «Руэн был прав». Иногда с плохими людьми должно случиться нечто плохое, иначе плохое будет продолжаться.
Вряд ли я когда-нибудь сделал бы что-нибудь такое, о чем просит меня Руэн. Не знаю, зачем рассказал Ане, кто он, когда он меня об этом попросил. Иногда его друзья приходят ко мне и тоже о чем-то просят, например украсть деньги из кошелька мамы, чтобы купить ей открытку ко Дню матери, или однажды один из них долго объяснял мне, как я могу поквитаться с нашими соседями, которые разбили нам окно. Я сказал им, чтобы они отвалили и оставили меня в покое. Я разрешаю Руэну изучать меня, но это не означает, что у меня нет мозгов, и я стану делать все, что он говорит, будто я глупый осел.
Кстати, мне известно, что случилось с мамой. Не думаю, что Руэн это осознает, а я ему не сообщаю. Но иногда, когда ей грустно, я вижу, как демоны окружают ее и говорят с ней, и чем больше они говорят, тем печальнее она становится. Я прошу их убраться. Обычно они лишь смеются надо мной.
Я очень боюсь, что они будут говорить и говорить с мамой, а она – принимать и принимать таблетки и когда-нибудь не проснется. Я хочу обсудить это с Аней, но не знаю, как она воспримет.
Однако, когда Аня приходит в наш дом, я действительно счастлив. Готовлю ей лук на гренке, наливаю стакан молока и ставлю перед ней, словно она гость. Тетя Бев тоже улыбается. Грозит мне пальчиком и произносит:
– Сегодня он выглядит вылитым Чаплином, правда?
Аня оглядывает мою одежду.
– Какой красивый костюм, Алекс, и галстук-бабочка очень к нему подходит.
– Алекс одевается сам, – прошептала тетя Бев Ане, но я расслышал. – Я нашла целый гардероб вещей, оставшихся после старика, который раньше здесь жил. Алекс комбинирует свою одежду со старыми костюмами. Завтра я собираюсь проехаться с ним по магазинам.
«С ним», – думаю я. Это невежливо, говорить обо мне так, будто меня тут и нет. Я смотрю на серебристую перекладину в дверной арке и пытаюсь ухватиться за нее, но не достаю. Тогда залезаю на диван, с него перебираюсь на маленький столик у дверной арки, держась за дверной косяк, перебрасываю ногу через перекладину, чтобы повиснуть, как летучая мышь, на манер тети Бев.
– Алекс?
Я вижу тетю Бев и Аню, но вверх ногами. Наш обеденный стол напоминает плот, синий стул стоит ножками на потолке, и все выглядит так необычно, что я начинаю смеяться.
