Кэролин Джесс-Кук - Мальчик, который видел демонов
Я надеваю талисман и отправляюсь в город пешком, добираюсь до рынка Сент-Джордж, расположенного вблизи набережной, когда звонит мой мобильник. Это Майкл. Я раздумываю, может, не принимать вызов. Не хочется видеться с ним вновь, учитывая наш конфликт из-за Алекса. Несколько секунд смотрю на дисплей, потом все-таки нажимаю на кнопку «Ответ».
– Как же быстро вы ходите, – говорит Майкл. Он тяжело дышит, и я слышу шум транспорта.
– Где вы?
– Можете секунду постоять на месте? Я уже рядом.
Я оглядываюсь. Высокий блондин в длинном черном плаще машет мне с другой стороны улицы. Майкл. Я хмурюсь и сама машу рукой. Когда автомобили останавливаются на красный свет, он трусцой перебегает дорогу, его лицо сияет. Не то что при нашем общении в больнице. Хотя, по мере приближения, улыбка тает, теперь он выглядит так, будто за что-то извиняется. Майкл протягивает руку, а когда я пожимаю ее, он мягко тянет меня к себе и чмокает в щеку.
– Как вы? Лучше, чем при нашей последней встрече?
– Намного.
Его глаза изучают мое лицо.
– Я знаю, как этот мальчик важен для вас. И хочу заверить, что буду действовать исключительно в интересах Алекса.
Он кивает.
– Я знаю, что в Эдинбурге многое гораздо проще. Но здесь ситуация иная. По моим наблюдениям, для детей, которых отрывали от семьи, жизнь изменялась только к худшему.
Мы уже идем бок о бок, его голос тонет в шуме рынка. Мы сворачиваем на боковую улицу, она ведет к муниципалитету. На ней поет какой-то мужчина. Майкл останавливается, чтобы бросить несколько монет в маленькую красную кружку. Мужчина начинает петь громче.
– Может, вы меня не слышали, когда я сказала, что нет у меня стремления разлучать Алекса и Синди, – возвращаюсь я к щекотливой теме. – И я говорила серьезно. Но период времени, проведенный в Макнайс-Хаусе, поможет назначить Алексу правильное лечение.
Майкл смотрит вперед, руки держа в карманах.
– Обжегшись на молоке, дуешь на воду, – замечает он.
– О чем вы?
Он мнется, покусывает нижнюю губу.
– Несколько лет назад тут работал один парень, на вашей должности. Мэнсон. Я курировал двенадцатилетнюю девочку. Нину. Симпатичную блондинку. Она страдала синдромом Аспергера, а также редкой болезнью, которая называлась «Сигаретные ожоги». Ее отец потом признался, что это его работа. Мать выгнала его, умоляла нас оставить ей Нину. Но Мэнсон, закончив лечение, сразу отправил ее в приемную семью.
Мы приближаемся к концу боковой улицы, шум транспортного потока усиливается. Я останавливаюсь, чтобы Майкл мог закончить рассказ.
– Ее вернули матери?
– Да, но сколько это принесло ненужной головной боли. И я, наверное, теперь стал скептиком. Эти детки многое выдумывают, желая привлечь к себе внимание.
В этот момент сердце у меня падает. Команда, призванная определить, как и чем нужно помочь Алексу, состоит из веселого, одержимого пончиками трудотерапевта Говарда Дунгара, который всегда остается в тени, ставя подпись на уже готовом документе; Урсулы, чье участие в обсуждениях выражается ледяным неодобрительным молчанием, поскольку думает она исключительно о стремлении выйти на пенсию; и Майкла-скептика, не верящего в то, что я делаю.
– А как вы здесь оказались? – спрашивает он, заставляя себя улыбнуться.
– Осматриваю достопримечательности.
– Достопримечательности? Я полагал, вы выросли в Белфасте.
– Значит, охочусь на демона, – улыбаюсь я. – Я обследую окружающую среду Алекса.
Майкл шагает к бордюрному камню, вытягивает руку, и через несколько секунд мы уже сидим в такси.
– Прямо по дороге, пожалуйста, – говорит он водителю.
– Куда мы едем? – спрашиваю я.
Зеленые глаза Майкла серьезны, в них нет и тени улыбки.
– Вы сказали, что хотели поохотиться на демонов. Мы охотимся на демонов.
Такси объезжает парадный вход в муниципалитет, и мы катим к выезду из города, по широким, застроенным домами улицам, с большими стенными росписями на каждой стороне, некоторые растягиваются на три или четыре здания. Майкл наклоняется через меня, всматривается в магазины и жилые дома.
– Старая школа Алекса где-то здесь, – говорит он.
– Мы едем в старую школу Алекса?
Он качает головой. Я улавливаю запах лосьона после бритья, когда Майкл наклоняется совсем близко. И от одежды пахнет табаком. Приятное, ободряющее сочетание.
– Это маршрут, по которому он ходил в школу. Взгляните.
Он похлопывает водителя по плечу и просит остановиться. Перебегает дорогу, направляясь к одной из самых больших настенных росписей. Середину занимает огромный овал с надписью «За Бога и Ольстер». Над овалом пять портретов с фамилиями. Ниже – четыре вооруженные фигуры, без лиц, одетые в черное. Еще одна фигура заставляет меня вздрогнуть. Демон, держащий автомат, скалящийся на того, кто смотрит на роспись, и бегущий по могилам убитых республиканцев.
– Вы не видели этого раньше?
– Подобные настенные росписи по всему городу. Я видела десятки.
– Но без демонов?
Я смотрю на роспись. Безусловно, впечатляет. И такой демон мог оставить след в душе мальчика с богатым воображением.
– Это еще не все.
Майкл берет меня под руку и ведет обратно к такси. В салоне наклоняется и объясняет водителю, куда ехать. Тот резко разворачивается и везет нас по улицам, где ведется перестройка: старые, исписанные граффити стены методично разрушаются. Видны комнаты, словно разрубленные топором великана: ближней половины нет, дальняя сохранилась, кое-где даже с мебелью. На месте старых домов возводятся новые, размером поменьше, зато с художественной отделкой. Я не могу понять, хорошо это или плохо.
Наконец мы останавливаемся у паба на улице с интенсивным движением, и тут же недовольный водитель, который ехал следом, жмет на клаксон.
– Пойдемте со мной, – говорит Майкл, выпрыгивая из салона. Обегает такси, открывает дверцу, чтобы я могла выйти с другой стороны. Ничего не могу с собой поделать, его галантность располагает.
– И что вы думаете? – Он указывает на стену передо мной.
Еще одна роспись. Портрет Маргарет Тэтчер во всю стену. Только у нее красные глаза, а из уголков рта течет кровь. Еще один демон.
* * *– Могу я задать личный вопрос? – спрашивает Майкл, потянувшись за сахарницей.
Мы в кафе на набережной, окна выходят на реку Лаган, и стаи птиц, как всегда, кружат над мостом Альберта. Чашечка кофе ранним вечером – еще один шаг, который я готова сделать навстречу нашим профессиональным отношениям.
Я помешиваю кофе и наблюдаю, в удивлении, как много сахара Майкл насыпает в свою чашку.
– Пожалуйста.
– Что побудило вас стать детским психиатром?
Я глотаю кофе. Он очень горячий.
– Вы так говорите, будто я укротительница тигров.
– Близко к этому. – Майкл улыбается и ставит сахарницу на стол.
– Это всеобщее предположение? Будто мы, психиатры, пытаемся приручить дикое воображение психически больных детей…
– Нет, просто я… – Он ослабляет галстук, сунув большой палец под зеленый узел на шее. – Мои родители отправили меня к мозгоправу, когда я еще под стол пешком ходил. С тех пор с подозрительностью отношусь к этой профессии. – Майкл откашливается и кладет ногу на ногу.
– С подозрительностью в том смысле, что не верите в мои возможности помочь Алексу?
Он бросает на меня взгляд.
– Нет, верю. Просто… если говорить о лечении, я склонен согласиться с теми, кто считает, что лекарства помогают в короткий период. Если говорить о долгосрочной перспективе, если мы хотим, чтобы у Алекса было будущее в обществе, тогда, уверен, мы должны работать с ним и Синди. И с его тетей Бев. Я нисколько не сомневаюсь, что отныне тетя Бев будет играть важную роль в его жизни.
– Ей нет нужды возвращаться в Корк?
– Вы не ответили на мой вопрос.
Я задумалась.
– Длинная история. Я получила стипендию на обучение в медицинской школе, а потом необходимые средства на диплом по детской психиатрии.
– То есть у вас два диплома?
– Три. – Обычно я принижаю свои заслуги, но не по части дипломов.
– Неужели?
– Я выросла в Тигровой бухте.
Майкл присвистнул, его брови взлетели вверх. Мне такая реакция грела душу. Тигровая бухта ничего не значила для жителей Эдинбурга. Для уроженца Белфаста это что-то вроде Бронкса в Нью-Йорке или Южного центрального округа в Лос-Анджелесе. И означало это, что мне прямой путь на другой край социальной шкалы. По правде говоря, самоуважением я обязана исключительно своему детству. Или проявленной решимости выбраться из дыры, где родилась и росла.
– Как же получилось, что девочка из Тигровой бухты стала детским психиатром? – Майкл сжимает пальцами голову, словно боится, что она взорвется.
– Государство старалось помогать детям матерей-одиночек из Северного Белфаста чуть ли не с начальной школы. Сначала я получила стипендию на обучение в медицинской школе Эдинбургского университета. Потом стипендию на цикл психиатрии и специализацию по детской психиатрии.
