Донна Тартт - Маленький друг
– А надо бы. Вот в чем твоя беда, Гарриет, у тебя слишком много свободного времени. Я в твоем возрасте, – продолжала Эди, – ездила верхом, играла на скрипке и сама себе всю одежду шила. Научись ты шить, глядишь, и своему внешнему виду станешь уделять побольше внимания.
– Отвезешь меня к “Напасти”? – вдруг спросила Гарриет.
Эди изумленно на нее взглянула:
– Да там и смотреть не на что.
– Ну, на то место, где он стоял. Пожалуйста! Покажешь, где это? Эди молчала. Она глядела куда-то поверх головы Гарриет отсутствующим взглядом. На дороге, сорвавшись с места, взревела машина, Гарриет оглянулась и увидела, как она, серебристо полыхнув на солнце, исчезла за углом.
– Ошиблись домом, – сказала Эди и чихнула – ап-чхи! – Слава богу. Нет, – она заморгала, вытащила из кармана салфетку, – там, возле “Напасти”, и смотреть больше не на что. Нынешний владелец – фермер, кур разводит, он нас, наверное, даже к тому месту, где дом стоял, не подпустит.
– Почему?
– Потому что он жирный старый мерзавец. Там ничегошеньки не осталось, – она рассеянно похлопала Гарриет по спине. – Ну а теперь беги-ка домой, Эди страсть как хочется поскорее снять каблуки.
– А если они переедут в Нэшвилл, можно я останусь у тебя жить?
– Гарриет! – воскликнула Эди после изумленной паузы. – Ты что же, не хочешь жить с мамой и Эллисон?
– Нет, мэм, – Гарриет внимательно глядела на Эди.
Но Эди только брови вскинула, как будто ее это все позабавило. В своей отвратительно бодрой манере сказала:
– Ох, да пройдет неделя-другая, и ты передумаешь.
У Гарриет в глазах вскипели слезы.
– Не передумаю! – завопила она, обиженно, недовольно помолчав. – Ты всегда так говоришь! Почему? Я знаю, чего я хочу, я никогда не…
– Вот поживем и увидим, – сказала Эди. – Знаешь, я тут недавно читала, как Томас Джефферсон, уже состарившись, писал Джону Адамсу о том, что многое из того, чего он всю жизнь страшился, так и не случилось. “Сколько же горя приносят нам воображаемые беды”. Или что-то в этом роде, – она глянула на часы. – Если тебя это хоть сколько утешит, то, как по мне, твою мать из этого дома торпедой не вышибешь, но это только мое мнение. Ну все, беги-беги, – поторопила она Гарриет, которая сердито глядела на нее покрасневшими глазами.
Едва они завернули за угол, как Дэнни притормозил – возле пресвитерианской церкви.
– Ухтыбожемой, – сказал Фариш. Он шумно задышал. – Это она была?
Дэнни был под таким мощным кайфом, что и слова сказать не мог, кивнул только. Ему отовсюду слышались тихенькие, пугающие звуки: дышали деревья, пели провода, похрустывая, росла трава.
Фариш развернулся, глянул в заднее окно.
– Черт, я ж тебе говорил, отыщи девчонку. Хочешь сказать, что раньше она тебе не глаза не попадалась?
– Нет, – резко ответил Дэнни.
Его аж затрясло от того, как внезапно эта девчонка на них выскочила, он ее и углядел как-то вскользь, краем глаза, как тогда, возле водонапорной башни (хотя про башню он Фаришу сказать не мог, нечего ему было делать возле башни). И вот теперь они петляли по городу без особой цели (меняй маршрут, твердил ему Фариш, всегда выезжай в разное время, поглядывай в зеркало), он завернул за угол и кого же увидел? Девчонку, которая стояла на крыльце.
Отзвуки разного эхо. Дыхание свет движение. На верхушках деревьев поблескивает тысяча зеркал. А старуха кто такая? Когда он сбавил скорость, их взгляды встретились – вспышкой, с растерянным любопытством – она поглядела на него в упор, и глаза у нее были точь-в-точь как у девчонки… На миг все вокруг исчезло.
– Поехали! – Фариш хлопнул по приборной доске, но когда они свернули за угол, Дэнни пришлось остановиться, потому что от кайфа его как-то уж слишком сильно забирало, потому что творилась какая-то чертовщина, какая-то выносящая мозг многоуровневая скоростная экстрасенсорика (эскалаторы ездили вверх-вниз, на каждом этаже крутились диско-шары), и они оба это чувствовали, им и говорить ничего не надо было, Дэнни на Фариша даже взглянуть не мог, потому что знал: оба они думают об одной и той же до ужаса странной штуке, которая с ними приключилась нынче утром, часов в шесть, когда Фариш (который всю ночь не ложился) вошел в комнату в одних трусах и с пакетом молока в руках, и ровно в эту же секунду в телевизоре появился мультяшный бородач в трусах и с пакетом молока.
Фариш остановился – и бородач остановился.
Видишь? спросил Фариш.
Вижу, ответил Дэнни.
Он весь взмок. Они с Фаришем переглянулись. Когда они снова посмотрели в телевизор, там уже была другая картинка.
Они сидели в душной машине, и сердца у них колотились так, что казалось вот-вот – и будет слышен стук.
– Заметил, – вдруг спросил Фариш, – что все грузовики, которые мы по пути сюда видели, были черными?
– Чего?
– Они что-то перевозят. Вот только не знаю, что именно.
Дэнни молчал. С одной стороны, он понимал, что все это чушь собачья, что Фариш просто параноит, но, с другой стороны, что-то в этом было. Вчера ночью звонил телефон – три раза, с интервалом ровно в час, но трубку вешали, не говоря ни слова. Потом Фариш нашел стреляную гильзу на подоконнике в лаборатории. Это вообще как понимать?
А теперь еще и это – девчонка, снова девчонка. Влажная, буйная трава на газоне возле пресвитерианской церкви отливала зеленоватой синевой в тени декоративных елей, извилистые дорожки выложены кирпичом, самшитовые кусты подстрижены, все такое аккуратненькое и блестящее, будто игрушечная железная дорога.
– Я только вот чего понять не могу, кто ж она, черт подери, такая? – спросил Фариш, нашаривая в кармане дозу. – Не надо было тебе ее отпускать.
– Ее Юджин отпустил, не я.
Дэнни пожевал губу. Нет, ему не показалось – после несчастья с Гам девчонка как сквозь землю провалилась, он неделями ее искал, ездил по всему городу. А теперь стоит о ней подумать, стоит о ней только заговорить, как она тут как тут, вспыхивает на горизонте – черные, остриженные, как у китайца, волосы, злобные глаза.
Они оба нюхнули, чуток подуспокоились.
– Кто-то, – Дэнни сделал глубокий вдох, – кто-то поручил этой девчонке за нами шпионить.
Он хоть и под кайфом был, но тотчас же пожалел, что это сказал. Фариш нахмурился.
– Что-о? Да если кто-то, – прорычал он, вытирая нос тыльной стороной ладони, – если кто-то этой соплячке велел за мной шпионить, я ее разорву на части.
– Она что-то знает, – сказал Дэнни.
Почему он так решил? Потому что она поглядела на него из окна катафалка. Потому что она проникла в его сны. Потому что она преследовала его, охотилась за ним, всю голову ему задурила.
– Да и мне бы хотелось знать, что она тогда делала возле дома Юджина. Ну, если эта сучка мне фары побила…
Как-то уж очень театрально он это сказал, Дэнни насторожился.
– Если она фары побила, – сказал он, старательно не глядя Фаришу в глаза, – как думаешь, зачем она тогда к нам постучалась и рассказала?
Фариш пожал плечами. Он ковырял какое-то засохшее пятно на штанине, вдруг ни с того ни с сего страшно им заинтересовался, и Дэнни – разом – уверился, что Фариш про девчонку (да и про все происходящее) знает куда больше, чем говорит.
Да нет, глупости, и все равно – что-то тут неладно. Вдалеке слышался собачий лай.
– Кто-то, – вдруг сказал Фариш, заерзав, – кто-то, значит, к Юджину влез и змей всех повыпускал. Окна все закрыты были, кроме того, которое в ванной. А туда только ребенок пролезть мог.
– Я с ней потолкую, – сказал Дэнни.
Мне у нее много чего узнать надо. Почему, например, я тебя в жизни раньше не видел, а теперь ты повсюду? Почему, например, ты мелькаешь у меня за окном и бьешься в стекло, будто та бабочка, “мертвая голова”?
Он так долго не спал, что, стоило ему закрыть глаза, как он уносился куда-то к водорослям, темным озерам и прохудившимся плоскодонкам, которые покачивались в тинистой воде. И там, во влажном полумраке, среди стрекота цикад была она – пыльцевато-белое личико, черные перья волос, – она что-то шептала, и он даже вроде понимал что, но никак не мог…
Я тебя не слышу, сказал он.
– Чего ты не слышишь?
Дзынь: черная приборная доска, голубые пресвитерианские ели, на пассажирском сиденье сидит Фариш, глядит на него.
– Чего не слышишь? – повторил он.
Дэнни моргнул, вытер пот со лба.
– Неважно, – ответил он.
Он был весь в испарине.
– До чего опасные паршивки были девчонки-минерши во Вьетнаме, – весело сказал Фариш. – Сорвут чеку с гранаты, бегут с ней, все им игрушки. Ребенка можно на такие фокусы подбить, за какие ни один взрослый не возьмется, если только он не чокнутый.
– Точняк, – согласился Дэнни.
Это у Фариша была любимая теория. Когда Дэнни был маленький, Фариш только ей и следовал, заставляя Дэнни, Юджина, Майка или Рики Ли делать за него всю грязную работу, лазить, например, в чужие окна, пока сам Фариш сидел в машине, жевал пышки и нюхал наркоту.
