Донна Тартт - Маленький друг
– Солнышко!
Гарриет подскочила. Пули высыпались из коробки. Гарриет сгребла их дрожащими руками, рассовала по карманам.
– Ты где?
Гарриет едва-едва успела запихнуть все под кресло и вскочить, как в гостиную вошла мать. Лицо у нее опять блестело, нос покраснел, в глазах стояли слезы, и Гарриет с удивлением увидела, что в руках она держит мягкую атласную вешалку, на которой болтается черный птичий костюмчик Робина – такой черный, такой крохотный и потрепанный, будто тень Питера Пэна, которую он пытался мылом приклеить к пяткам.
Мать хотела что-то сказать, но передумала и с любопытством уставилась на Гарриет.
– Чем занимаешься? – спросила она.
Гарриет с тревогой глядела на костюмчик.
– А зачем?.. – начала было она, но, не сумев договорить, просто кивнула в его сторону.
Мать Гарриет, вздрогнув, посмотрела на костюм так, будто только сейчас его заметила.
– А, это, – она промокнула глаза салфеткой. – Эди сказала, что Том Френч просил его одолжить для ребенка. У них завтра матч, команда называется “Вороны” или как-то так, жена Тома подумала, что будет здорово, если ребенок наденет этот костюм и выбежит на поле вместе с чирлидерами.
– Если не хочешь его отдавать, так и скажи, что не дашь.
Мать даже слегка удивилась. На долгий, странный миг их взгляды встретились.
Мать прокашлялась.
– Когда мы с тобой поедем в Мемфис покупать одежду к школе? – спросила она.
– А подшивать ее кто будет?
– Что-что?
– Все школьные платья мне Ида подшивала.
Мать Гарриет явно хотела что-то сказать, но потом покачала головой, будто отгоняя неприятные мысли.
– И когда только ты это все из головы выкинешь?
Гарриет сердито уставилась себе под ноги.
“Никогда”, – думала она.
– Солнышко… Я знаю, как ты любила Иду, правда, я, может быть, не догадывалась, насколько сильно.
Молчание.
– Но. моя дорогая, Ида сама захотела уйти.
– Она бы осталась, если б ты ее попросила.
Мать Гарриет снова прокашлялась:
– Малыш мой, я и сама из-за этого расстроилась, но Ида не хотела оставаться. Твой папа постоянно на нее жаловался, говорил, что она мало работает. Знаешь, мы с ним из-за этого все время ругались по телефону. – Она подняла глаза к потолку. – Он считал, что за те деньги, которые мы ей платили, она могла бы и получше работать…
– Вы ей гроши платили!
– Гарриет, по-моему, Иде у нас было плохо уже. уже очень давно. Она найдет другое место, где ей будут платить получше. Да и вы с Эллисон выросли, у меня больше нет в ней надобности.
Ледяное молчание.
– Ида так долго у нас проработала, что я, похоже, просто-напросто внушила себе, будто не обойдусь без нее, но. мы же справляемся, верно?
Гарриет закусила верхнюю губу, упрямо уставилась в угол – везде беспорядок, столик в углу завален авторучками, конвертами, подставками и грязными носовыми платками, на стопке журналов стоит доверху набитая пепельница.
– Верно ведь? Справляемся же? – мать беспомощно огляделась по сторонам. – Ну, как ты не поймешь, Ида меня просто подавляла!
Еще одна долгая пауза, Гарриет уголком глаза заметила, что проглядела одну пулю и она валяется на ковре под столом.
– Не пойми меня неправильно. С вами маленькими я бы без Иды не справилась. Она мне здорово помогла. Особенно с. – мать вздохнула. – Но в последнее время ей тут было ничем не угодить. К вам-то, я думаю, она хорошо относилась, но вот ко мне. До чего же она меня презирала, встанет, руки сложит и смотрит так осуждающе.
Гарриет не отрывала взгляда от пули. Она заскучала, уже не особенно вслушиваясь в то, что говорила мать, разглядывала ковер под ногами и вскоре уже грезила наяву на излюбленную тему. Машина времени вот-вот отправится, она едет на Северный полюс, везет припасы для экспедиции капитана Скотта, только она может всех спасти. Он так готовился, так готовился и все равно взял с собой все не то. Но они будут стоять намертво, до самой последней галеты… Она им поможет, она доставит им вещи из будущего: растворимый какао, растворимый витамин С в таблетках, банки сухого спирта, арахисовое масло, бензин для саней, свежие овощи из огорода и фонари на батарейках.
Внезапно голос матери стал как будто тише и Гарриет очнулась. Подняла голову. Мать стояла в дверях.
– Я все делаю не так, да? – сказала она.
Она вышла из комнаты. Еще и десяти утра не было. В гостиной еще стоял прохладный полумрак, коридор за дверью темнел унылым туннелем. В пыльном воздухе висел слабенький фруктовый аромат материнских духов.
В шкафу с верхней одеждой зашелестели, зазвякали вешалки. Гарриет не двинулась с места, но прошло несколько минут, а мать все скреблась где-то внизу, и тогда Гарриет прокралась к лежавшей под столом пуле и ногой затолкала ее под диван. Присела на краешек Идиного кресла, подождала. Наконец, когда прошло довольно много времени, она осмелилась спуститься вниз и увидела, что мать стоит возле раскрытого шкафа и заново складывает – не слишком аккуратно – простыни, которые она вытащила с верхней полки.
Мать улыбнулась, будто бы ничего и не случилось. Потешно вздохнув, она отошла от разгромленного шкафа и сказала:
– Господи боже. Мне иногда кажется, что нам просто надо запрыгнуть в машину и уехать жить к твоему отцу.
Она скосила глаза на Гарриет.
– Ну? – весело спросила она, будто на праздник ее звала. – И что ты об этом думаешь?
“Она все равно поступит по-своему, – с отчаянием думала Гарриет. – Неважно, что я скажу”.
– Не знаю, как ты, – мать снова принялась складывать простыни, – а я думаю, нам уже пора вспомнить о том, что мы – одна семья, и вести себя соответственно.
– Зачем? – спросила Гарриет, растерянно помолчав.
Услышав от матери про семью, она насторожилась. Обычно отец Гарриет, перед тем как выдвинуть очередное нелепое требование, заводил: “Не забывайте, что мы все тут – одна семья”.
– Ну, тяжело все-таки, – сонно протянула мать, – двух девочек одной воспитывать.
Гарриет поднялась к себе в спальню, уселась на подоконник и стала глядеть в окно. На улице было жарко, пусто. По небу целый день проносились облачка. Вечером, в четыре часа Гарриет отправилась к Эди, уселась у нее на парадном крыльце, подперев кулаком подбородок, и так и сидела до тех пор, пока часов около пяти не вернулась Эди.
Гарриет кинулась к машине. Эди побарабанила по оконному стеклу, улыбнулась. Ее темно-синий костюм уже не казался таким строгим и поизмялся от жары, да вылезла Эди из машины медленно, с трудом разогнувшись. Пока Эди шла к двери, Гарриет скакала вокруг нее и, захлебываясь, рассказывала о том, как мать предложила им перебраться в Нэшвилл, но, к ее превеликому удивлению, Эди, услышав это, только глубоко вздохнула и покачала головой.
– Что ж, – сказала она, – может, так оно и лучше будет.
Гарриет молчала, ждала, что она еще скажет.
– Если твоя мать хочет остаться замужней женщиной, уж ничего не поделаешь, ей придется к этому хоть какие-то усилия прилагать. – Эди остановилась, вздохнула, потом отперла дверь. – Так больше продолжаться не может.
– Но почему-у? – провыла Гарриет.
Эди остановилась, прикрыла глаза – будто у нее голова разболелась.
– Гарриет, он твой отец.
– Но я его не люблю!
– А я люблю, что ли? – огрызнулась Эди. – Но если они хотят и дальше быть мужем и женой, то неплохо бы им и жить хотя бы в одном штате, как думаешь?
Ужаснувшись, Гарриет замолчала, потом сказала:
– Папе все равно. Его все устраивает.
Эди фыркнула:
– Конечно, устраивает.
– А разве ты не будешь по мне скучать? Если мы переедем?
– Не все в жизни получается так, как нам бы того хотелось, – сказала Эди, будто сообщая ей какой-то утешительный, но малоизвестный факт. – Когда ты пойдешь в школу…
“Где? – думала Гарриет. – Здесь или в Теннесси?”
– поднажми на учебу. Это тебя отвлечет.
“Она скоро умрет”, – думала Гарриет, разглядывая руки Эди – с распухшими костяшками, испещренные темно-коричневыми пятнышками, будто птичьи яйца. У Либби руки были схожей формы, но белее, изящнее, с голубыми венками на тыльной стороне ладоней.
Она встряхнулась, подняла голову и, вздрогнув, увидела, что Эди пристально смотрит на нее холодным, оценивающим взглядом.
– Зря ты бросила уроки фортепиано, – сказала она.
– Это Эллисон была! – Гарриет страшно возмущало, когда Эди вот так их путала. – Я не ходила на фортепиано!
– А надо бы. Вот в чем твоя беда, Гарриет, у тебя слишком много свободного времени. Я в твоем возрасте, – продолжала Эди, – ездила верхом, играла на скрипке и сама себе всю одежду шила. Научись ты шить, глядишь, и своему внешнему виду станешь уделять побольше внимания.
– Отвезешь меня к “Напасти”? – вдруг спросила Гарриет.
