Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная
– Миссис Уикс, – произнес наконец Джонатан, – вы все-таки пришли.
– Как вы могли в этом сомневаться? – отозвалась Рейчел.
– Когда я вас в последний раз видел, вы от меня убегали.
– Я… была очень расстроена. Тем, что вы мне сказали… о моей сестре и об Элис. Я подумала… подумала…
– Я понимаю, о чем вы подумали.
– А вы знаете, что мне теперь все известно?
– Да. Пташка мне рассказала.
– Значит, вы теперь друзья. Я очень рада.
Рейчел глубоко вздохнула.
– Друзья? Думаю, да. Нам давно следовало выяснить отношения, чтобы оказаться на одной стороне. Наш разлад был вызван подозрениями и совершенными ошибками. А ложь и молчание окончательно вбили между нами клин. Но Элис считала ее своей сестрой. Так что, наверное, и мне она приходится не чужим человеком. Занятый собственными печалями, я никогда не думал о том, в каком положении оказалась Пташка, в то время как она нуждалась в моей защите. Я был эгоистом и очень виноват перед ней.
– Для вас это было время тяжелых испытаний, и это многое оправдывает. Знаю, Пташка сможет простить ваше бездействие. Для нее будет достаточно того, что вы любили Элис и никогда не причиняли ей зла.
– А как насчет вас, миссис Уикс? Сможете ли вы меня простить?
– За что? Ведь я осудила вас зря. Это я подвергла вас опасности, я стала виновницей вашего нынешнего состояния. Я должна сама просить о снисхождении, а не прощать.
– Но я же убийца. Насчет этого вы не ошиблись, – мрачно произнес Джонатан.
Рейчел подошла ближе к его постели, а он не отрываясь смотрел на нее.
– Как вы себя чувствуете? Рана у вас на голове выглядит довольно… устрашающе, – проговорила она.
Джонатан поморщился:
– Она не опасна. Конечно, не следовало снимать повязку, но бинты так давили на лоб и было так жарко, что я ее сорвал. По правде сказать, в моей голове стоит гул, как от артиллерийской канонады.
– Я лучше уйду, чтобы вы отдохнули. Поспите, и вам станет легче.
– Мне делается легче, когда я вижу вас, – ответил Джонатан. – Не уходите пока.
Рейчел попробовала улыбнуться, но тут же снова нахмурилась.
– Преступником оказался мой муж. Все это время он скрывал, что убил Элис, – сказала Рейчел.
Джонатан опустил глаза и посмотрел на свои руки.
– Знаю. Но он не один виновен в ее смерти. Ее пульс… Или, к примеру, вы знаете, что Элис не различала цвета? Во всяком случае, некоторые из них? Я догадался, хоть она от меня это скрывала. Как будто подобный недостаток мог заставить меня меньше ее ценить. Элис страдала дальтонизмом, и у нее было слабое сердце. Она часто падала в обморок, от волнения или возбуждения. Пташка сказала… это то, что ее погубило в конечном счете. Дик Уикс лишь ударил Элис, и ее сердце не выдержало, она умерла от ужаса, – закончил Джонатан дрожащим от гнева голосом.
– Да. Пташка сказала, что, по словам мистера Уикса, он не собирался отнимать у нее жизнь.
– Но все-таки он это сделал, хоть и не совсем по своей воле. Во всяком случае, вина лежит не на нем одном. Когда-то вы увидели на моих полках книги по медицине, миссис Уикс. Я тогда сказал, что в свое время изучал ее, и в особенности анатомию, чтобы… выяснить, как работает человеческий организм. Узнать, что нами движет, где находится душа и можно ли ее потерять.
– Да, помню.
– Так я узнал, что у родителей, которые… находятся в слишком близком родстве… потомство рождается слабым и с физическими недостатками. Дети умирают в юном возрасте. А еще в таких случаях часто случаются выкидыши. То же касается и животных. Поэтому фермеры ведут специальные книги, чтобы не допускать кровосмешения среди своих подопечных.
Он замолчал и покачал головой.
– Вы хотите сказать, что… состояние здоровья Элис было результатом… странных обстоятельств ее рождения?
– Как я однажды уже говорил вам, миссис Уикс, мы мало чем отличаемся от зверей, и к нам относятся те же законы, которые Бог учредил для всех своих тварей.
– Так вы знаете, что Элис была с вашим дедом… в родстве? – проговорила Рейчел и внимательно посмотрела на Джонатана.
Он поднял глаза, и на его лице отобразилось страдание.
– И с ним, и с моей матерью. И со мной тоже. Пташка рассказала мне все.
Джонатан нахмурился, его брови сошлись, и это заставило его поморщиться от боли.
– Как все? Поистине у нее нет сердца! – воскликнула Рейчел. – Ей не следовало…
– Нет, это было необходимо. Мне нужно было все узнать, – прервал ее Джонатан.
– И что вы теперь намерены делать? – прошептала Рейчел.
– Делать? Вы говорите об убийстве Элис? Увы, теперь уже ничего не докажешь. Единственный человек, который мог свидетельствовать против моей матери, теперь мертв. Так мне сказала Пташка. Утонул в реке. – Тут Джонатан смутился, вспомнив, что покойный приходится Рейчел мужем. – Простите меня за черствость, – сказал он.
– Тут нечего прощать. Но он действительно мертв. Я… собственными глазами видела его тело у гробовщика.
– Примите мои соболезнования, миссис Уикс, – осторожно сказал Джонатан.
Рейчел на секунду задумалась.
– Я… в моей душе нет горя, – тихо призналась она.
«И я свободна».
– Его отец, Дункан Уикс, сможет свидетельствовать против моей матери, если я попрошу. И конечно, если мне удастся убедить власти начать расследование. Он много знает о… моей семье… такого, что до сих пор не было никому известно. Вы, кажется, с ним очень сблизились? Я не ошибся? Как вы думаете, он смог бы… – Джонатан снова нахмурился. – Хотя кто поверит этому вечно пьяному бедняку? Что стоит его слово против слова самой миссис Аллейн?
– Дункан Уикс лежит рядом со своим сыном. Болезнь и бедность ускорили его конец.
При этих словах слезы затуманили взор Рейчел, и она почувствовала себя виноватой.
– А вот о нем вы печалитесь, – проговорил Джонатан. – Несчастный старик.
– Он был хорошим человеком, если не брать в расчет его слабости. И он действительно был несчастен.
– Тогда, – сказал Джонатан, немного подумав, – тогда действительно ничего не поделаешь. Но я больше не желаю видеть свою мать. Уже одно это станет для нее достаточным наказанием.
– Она ждет за дверью. Стоит рядом, словно часовой на посту.
– Я больше ее не увижу.
– Она… она сделала это, желая защитить вас.
– И уберечь себя от молвы. Скрыть свои грехи. Не просите меня о снисхождении к ней.
– Я ни о чем не прошу. Я лишь хочу сказать… что иметь семью – это благословение, и от нее нельзя отказываться, не подумав.
– Увы, моя семья кажется мне проклятием. Вы очень великодушны, миссис Уикс, я это давно понял. Но вам не следует расточать свое великодушие бездумно, направо и налево. Люди должны платить за свои преступления.
– Конечно, – согласилась Рейчел. – Но вы, мистер Аллейн, за свои расплатились сполна. Я видела Кассандру Саттон.
Джонатан на мгновение закрыл глаза, он выглядел больным.
– Пташка… Пташка рассказала и об этом, – проговорил он. – Но вы все равно не можете меня простить. Вы даже не знаете, что я сделал.
– Но я знаю, чем все закончилось! Я видела эту живую, здоровую девочку…
– Дочь убитой мной женщины. Дитя, оторванное от матери.
– У Кассандры Саттон есть и мать, и отец. Послушайте, что я вам скажу. У нее есть мать и отец, которые очень ее любят. Она умная, милая, и о ней хорошо заботятся. Она ничего не потеряла. Она счастлива, и вы этим вправе гордиться.
– Гордиться? – грустно усмехнулся Джонатан. – От того времени, от войны, не осталось ничего, чем я мог бы гордиться.
– Мне известно, как вы спасли Кассандру. Капитан Саттон сказал…
– Капитан Саттон ни о чем не знает. Его не было в той церкви. То, что там случилось, касается матери девочки. И вы не можете меня простить, потому что вам неизвестно, что там произошло.
– Тогда… расскажите, мистер Аллейн. Расскажите мне.
Джонатан устремил на нее долгий взгляд, и в какой-то момент ей показалось, что он так и не решится заговорить. «Он должен. Иного выхода нет». Неожиданно она поняла, что это последний шаг в долгом и мучительном восхождении. После этого дорога пойдет под уклон, и идти станет гораздо легче. «Пускай это свершится». Рейчел села на стул у кровати и наклонилась вперед, чтобы прикоснуться к его руке.
– Вы должны мне рассказать о том, что произошло в Бадахосе, – попросила она.
– В Бадахосе, – выдохнул Джонатан, словно сдаваясь на милость победителя, а потом снова закрыл глаза и заговорил.
Минуло три года после того, как он вернулся из Батгемптона. Элис исчезла, и его сердце было разбито. Эти три года он жил словно по инерции и сражался с молчаливой, угрюмой отрешенностью. После бегства английских войск из Коруньи французы опять наводнили отвоеванную ими Португалию, но в апреле 1809 года сэр Артур Уэлсли вернулся в Лисабон и начал военные действия, в результате которых французы снова были оттеснены к испанской границе. Джонатан и другие офицеры тратили немало сил, поддерживая дисциплину, потому что солдаты стали беспокойными и не желали подчиняться. После каждой битвы они превращались в агрессивных, жестоких животных. Джонатан заметил, что при этом их глаза становятся пустыми. Впрочем, он знал, что с ним происходит то же самое. В нем самом появилось что-то звериное. Уэлсли называл солдат отребьем и подонками. Он вешал их за малейшую провинность, но это не помогало. Джонатан солдатам своей роты нравился, так как понимал их злобу, их страх и то, что они переставали быть самими собой. Джонатан не осуждал их за то, что они вели себя как живодеры, когда война требовала, чтобы они превратились именно в живодеров.
