Фатерлянд - Мураками Рю
— Конечно, эта северокорейская банда, что засела в Фукуоке, весьма сильна, — сказал он, заходя за барную стойку, где вновь наполнил свой стакан. — В плане дипломатии эти ребята настоящие профессионалы. Они ходят по канату, что натянут между Россией и Китаем, и заигрывают с Америкой. Они поигрывают ядерной бомбой, чтобы заключить взаимное соглашение о ненападении. Быть дипломатом в Северной Корее означает, что в случае твоего промаха под раздачу попадешь не только ты один, а и вся твоя семья. Сошлют для «дисциплинарного исправления». То же самое и в области финансов.
Для страны, семьдесят процентов граждан которой голодают, — продолжал Санзё, — им все же удалось занять свое место в мире посредством манипулирования информацией, устранения неугодных и выклянчивания денег у других государств. Мне горько от этой мысли, но они действительно стали хорошими политиками. Когда же дело доходит до пропаганды, никто не может сравниться с ними. «Бескомпромиссный ум, щедрый, как солнце, и твердый, как сталь!» — в свое время они придумали целых тридцать восемь прославляющих Ким Ир Сена лозунгов. А это не так-то просто, уверяю вас. Каждое слово должно быть строго на своем месте, чтобы охватить умы огромного количества человек. А если самому генералиссимусу или кому-нибудь из его окружения что-то не понравится, то ответственный за пропаганду вместе с семьей отправится в лагеря. О, это общество со стальными яйцами! Их спецназ проходит сквозь страшные испытательные программы и получает прекрасное довольствие. У чиновников Кюсю против них кишка тонка. Но северные корейцы недостаточно цивилизованны. Именно из-за этого проиграли нацисты и Пол Пот.
Все слушали и кивали. Из колонок теперь доносилась пьеса Билла Эванса «Му foolish heart». Бас Скотта Ла Фаро выводил задумчивую мелодию.
— Так кто-нибудь будет дыню? — спросил Санзё.
— Мы! — дуэтом воскликнули обе женщины, подняв правые руки, как школьницы на уроке.
Хозяин бара, напевая себе под нос, принес коробку и ножом открыл ее. Женщины встали и подошли ближе, ахая: «Какой запах!»
— Думаю, наших политиков нельзя обвинять в установлении блокады. Возможно, это было ошибкой, но сейчас-то легко говорить. Когда приходится принимать важные решения, трудно предугадать, что на самом деле получится, — сказала одна из женщин.
Санзё перестал напевать и заметил, что каждому школьнику ясно, что это действительно была ошибка.
— Ах, я не разбираюсь в политике, — вздохнула вдова, расстилая на коленях носовой платок. — Но самое страшное — это то, что погибли или ранены люди! А пока этого не случилось, оккупация или блокада — какая разница?
— Последняя дыня из Миядзаки!
Санзё вонзил в дыню нож. Он уже успел накрыть стол, поставив на него тарелки от «Херенд» с узором в виде бабочки и бутылку портвейна. Поливать дыню портвейном научила его вдова.
— Итак, предлагается открыть эту бутылку в честь жителей Кюсю!
Портвейн был «Тэйлор», 1928 года.
— О, это хороший урожай! — сказала галерейщица, наклоняясь вперед. — Вы уверены, что хотите открыть такую бутылку?
Санзё осторожно ввинтил штопор, чтобы не сломать пробку. Разлив вино, раскрыл дыню пополам, явив ее влажную мякоть. Пока он удалял семечки, вокруг распространился сильный аромат. Немного сока пролилось на тарелку.
— Извините мою несдержанность, но…
Вдова протянула к дыне указательный палец, обмакнула в сок и облизала. Ее накрашенные алые губы блестели от влаги.
7. Брожение умов
8 апреля 2011 года
Чо Су Ём направлялся в офис телекомпании «Эн-эйч-кей». Каждое утро в восемь тридцать выходила очередная пропагандистская программа. В первый день трансляция велась напрямую, но теперь решено было записываться во второй половине дня. Это давало время для редактуры, что, конечно, было на руку Чо. Запись должна была начаться в шестнадцать ноль-ноль, но перед этим предстояло производственное совещание, и поэтому Чо вышел из командного центра в два часа пополудни. За ним должна была подъехать машина.
Хан Сон Чин посоветовал ему приобрести в соседнем магазине-ателье гражданский костюм, чтобы избавить зрителей от гнетущего лицезрения военной формы. Чо послушался, и с него сняли мерки. Но пока костюм шили, ему пришлось довольствоваться серой курткой, рубашкой-поло и джинсами — то есть той же самой одеждой, в которой он и прибыл на Кюсю.
— Н-да, товарищ Чо, — пошутил один из его сослуживцев, увидев его в вестибюле отеля, — если так и дальше пойдет, ты у нас всех местных женщин поотбиваешь!
Поскольку армейский пистолет был слишком велик, чтобы уместиться под одеждой, Чо выдали маленький плоский ПСМ советского образца, который прекрасно можно было спрятать во внутреннем кармане куртки.
Был четвертый день выхода программы. До вчерашнего дня Чо из соображений безопасности сопровождали трое сотрудников Специальной полиции. На этот раз ему выделили лишь уоррент-офицера Ли Сон Су, поскольку после инцидента в парке Охори и последовавшей за ним резкой критикой японского правительства командование решило, что риск нападения и провокации будет минимальным. Кроме того, вместе с Чо в студии присутствовали и журналисты «Эн-эйч-кей», а это означало, что ни Силы самообороны, ни японская полиция тем более не предпримут никаких враждебных действий. Сокращение охраны Чо было весьма приятной новостью для Специальной полиции, которой очень не хватало сотрудников для проведения арестов, особенно после того, как они потеряли убитыми Чхве Хён Ира и еще нескольких офицеров и солдат Экспедиционного корпуса.
— Доброе утро!
Дверь длинного черного автомобиля распахнулась, и Чо увидел Огаву — главного редактора секции новостей «Эн-эйч-кей Фукуока». Он знал, что телевизионщики имеют привычку обмениваться «утренними» приветствиями вне зависимости от времени суток.
— О, да я вижу, вы не в камуфляже! — одобрительно произнес Огава. — А что, хорошая мысль. В нашем деле самое важное — это создать привлекательный образ!
В свои пятьдесят шесть лет Огава был четвертым по значимости в фукуокском филиале «Эн-эйч-кей». Выше среднего роста, он неизменно носил черный или темно-синий костюм, галстук и подходящий по цвету платок в нагрудном кармане. Чо пропустил вперед Ли, у которого на плече висел чешский автомат «скорпион», затем сел сам. Тот факт, что Ли попал в подразделение спецназа, являясь родственником перебежчика в Южную Корею, свидетельствовал о его высоких личных достоинствах и абсолютной лояльности.
Сидевший на левом переднем сиденье Огава оглянулся и весело сказал, что новостная продукция телекомпании еще никогда не достигала такого высокого рейтинга. При этих словах водитель автомобиля улыбнулся и кивнул в знак согласия. Чо видел его уже не первый раз. На голове водителя была фуражка темно-синего цвета, напоминавшая те, что носили некогда хунвейбины.
Огава всегда был приветлив и улыбчив. Чо понимал, что его слова были наполовину правдой, а наполовину лестью. Огава вел себя таким образом, чтобы по прибытии дополнительных сил Корё остаться в фаворе, но это было не всё. Вчера за чашкой кофе, после записи программы, он намекнул о своей неприязни по отношению к официальному Токио и о том, что его чувства разделяют многие местные служащие. Возможно, это было проявлением ощущения провинциальной неполноценности. В отдаленных районах Республики тоже наблюдались подобные настроения по отношению к Пхеньяну. Понимание местных умонастроений являлось залогом успешного управления Фукуокой, и Чо сразу же сделал себе в уме заметку, чтобы впоследствии надавить на Огаву для получения более подробных сведений.
Студия «Эн-эйч-кей» находилась чуть южнее парка Охори. С одной его стороны находился синтоистский храм, а с другой — располагалась частная школа. Как только они доехали до парка, читавший хвалебные отзывы телезрителей Огава сначала понизил голос, а потом и вовсе замолк. То, что осталось от сожженных автобусов, уже успели вывезти прочь, но здание ресторана живо напоминало о случившемся. В оконных проемах блестели осколки стекол, часть второго этажа была полностью разрушена. Если не считать двух-трех молодых людей, которые фотографировали развалины, местность была совершенно пустынна, несмотря на прекрасную погоду. И хотя никто не запрещал посещать эти места, люди, вероятно, просто не хотели вновь видеть место кровавой бойни, о которой не переставая трещали все телеканалы. В перестрелке погибли более семидесяти японцев, включая оперативников Штурмовой группы, офицеров полиции и случайных прохожих. У корейцев погибли трое: лейтенант Чхве Хён Ир, уоррент-офицер снайпер На Юн Хак и сержант первого класса Ким Кён Ку, участник боксерских боев в полусреднем весе и претендент на выступление на Олимпийских играх. Еще трое служащих ЭКК получили тяжелые ранения: уоррент-офицер Тхак Чоль Хван был ранен в правое плечо; сержант первого класса Сон Па У в результате ранения в бедро потерял ногу, а сержант Ким Хан Ёль находился на грани жизни и смерти из-за многочисленных ранений в плечи и живот.
