Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2011)
— Интересно при этом, что Юрий Кузнецов в современной ему поэзии выделял почти исключительно только Василия Казанцева (то есть — вас) и Николая Тряпкина.
— Да. Кузнецов, да. Вот Кузнецов — поэт крупнее, чем Тряпкин”.
“Они сделали великое дело — и Евтушенко, и Вознесенский. Их надо за это ценить. А находятся сейчас люди, которые полностью отрицают. Вот, например, Кожинов говорил, что это ничего не стоит, что это мальчики, которые, так сказать... И он их не любил. И они его страшно не любили. И это неправильно! Надо было ценить и их”.
Составитель Андрей Василевский
“Бельские просторы”, “Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Знамя”,
“Иностранная литература”, “История”, “Литература”, “Новый город”, “Фома”
Питер Акройд. Человек по имени Уильям Блейк. Перевод с англиского Светланы Лихачевой. — “Иностранная литература”, 2011, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
“Кто-то может усмотреть в жизни Уильяма Блейка достаточно пафоса и скорби, чтобы назвать ее трагедией. Но самому ему жизнь представлялась иначе: скорее, как воплощение одного из его видений, как ожившее искусство. Потому, возможно, будет уместно завершить наш рассказ о Блейке как человеке одним из его лучших неопубликованных описаний — „Зададимся вопросом: ‘А что, когда встает солнце, разве не видишь ты круглый огненный диск, нечто вроде гинеи?‘ О нет, нет, вижу я сонмы небесных ангелов, распевающих: ‘Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель‘””.
Этот специальный номер “ИЛ” посвящен “старой доброй Англии”.
Джон Бетджемен. Стихи. Перевод с английского и вступление О. Мишутина. — “Иностранная литература”, 2011, № 3.
“Важной особенностью поэтического метода Бетджемена является амбивалентность отношения ко многим явлениям. Религия, патриотизм, прогресс рассматриваются им стереоскопически, в перекрестных лучах любви и ненависти. <…>
В 1969 году поэт получил рыцарское звание и стал сэром Джоном Бетджеменом, а в 1972-м, после смерти Сесила Дэй-Льюиса, был назначен поэтом-лауреатом. В последние годы жизни общественная и литературная деятельность Бетджемена была практически сведена на нет болезнью Паркинсона.
Могила поэта находится на кладбище церкви Святого Энодока в деревне Требетерик, графство Корнуолл. Празднование столетия со дня рождения Бетджемена в 2006 году показало, что на сегодняшний день он понятен и близок англичанам как мало кто из современных литераторов”.
В красном глухом городке по садовой тропинке
Выйдешь к шелковице с охристо-бурой корой,
Ляжешь на землю и станешь смотреть на крупинки
Тутовых ягод, нагретых вечерней жарой.
Сливы подставят свои загорелые спинки;
Воздух наполнится мошками и детворой.
Musca domestica (муха домашняя), ради
Тутовой тени оставив качели лучей,
Недоуменно повиснет на липкой преграде,
Сотканной в кроне одним из туземных ткачей.
Ни безнадежной борьбы, ни по жертве-награде
Сшитого савана взгляд не оценит ничей.
Кто мне расскажет, в какой захолустной больнице
Ждет меня койка над гулкой паркетной корой,
Что под ногами дежурных сиделок лоснится?
Стану ли, на простыне извиваясь сырой,
Криком кричать, или мне напоследок приснится
Воздух, наполненный мошками и детворой?
(“Провинциальная больница”)
Герман Баканов. Огненные годы. Предисловие и публикация Татьяны Бакановой. — “Бельские просторы”, Уфа, 2011, № 5 <http://bp01.ru> .
Бесценные воспоминания фронтовика, оборонявшего Севастополь. В почти безнадежном бою за Херсонесский мыс он был ранен; оглушенный, попал в плен. Перед тем страшная сцена: офицер, не успевший эвакуировать семью, убивает жену с трехлетним ребенком и кончает с собой.
Сергей Гандлевский. Заметки о Льве Лосеве. — “Знамя”, 2011, № 5 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“<…> авторское самообладание у него было нечастое для нашего нервического цеха. Петр Вайль рассказывал, что однажды в Нью-Йорке на выступлении Лосева в зале сидело всего четыре человека: Вайль с женой и Генис с женой. Лосев уважительно и невозмутимо отчитал всю программу, после чего повел приятелей в ресторан — обмывать свой „триумф”.
Я не стану описывать злосчастный приезд Лосева в Москву — он сам описал его с дневниковой скрупулезностью, и я опасаюсь принять его воспоминания за свои. Добавлю только, что во время сборов в Переделкине на поиски могилы поэта Владимира Лифшица, отца Лосева, я отговорил Лешу обувать привезенные им из-за океана душераздирающие какие-то жюль-верновские „калоши” с чулками-голенищами по колено. И напрасно: мы вывозились с головы до ног в апрельской глине, пока битых два часа искали и не нашли на скользких кладбищенских склонах отцовское захоронение. К слову сказать, Лёша до старости был любящим сыном, и его, думаю, не могло не расположить ко мне, когда я как-то прочел наизусть несколько строк из „Отступления в Арденнах” В. Лифшица, запавших мне в память смолоду”.
К слову, могила В. Лифшица впоследствии нашлась (ее почти случайно обнаружили сотрудники одного из переделкинских музеев). Льву Владимировичу отправили по “электронке” фотографии отцовского надгробия — он был чрезвычайно рад.
Виталий Каплан. Чудеса массового поражения. Об одной болезни православной прозы. — “Фома”, 2011, № 5 <http://www.foma.ru>.
“Мне кажется, правило номер один — не выдумывать чудес. <…> Правило номер два — поменьше спецэффектов. Чудо вовсе не обязано нарушать законы природы, вовсе не обязано быть чем-то абсолютно невероятным с обыденной точки зрения. <…> В Символе Веры мы недаром исповедуем Бога не только Творцом, но и Вседержителем. Он — не часть мира, но Он присутствует в мире и поддерживает его Своими энергиями. Те законы, которые мы открываем, наблюдая и за природой, и за своим внутренним миром, не есть какие-то железные правила. Они лишь описывают свойства падшего мира — но в падшем мире действует Промысел Божий. А Бог не обязан подчиняться законам — ни законам природы, ни законам причинности.
Что мы называем чудом? Явное вмешательство Божие в нашу жизнь. Но это вмешательство происходит постоянно. К примеру, каждый раз в Таинстве покаяния Господь творит над нами чудо: нарушает закон причинности, согласно которому каждый наш грех неизбежно ведет к страданиям и смерти”.
Ольга Лебедушкина. Покаяние и прощение. Литература как работа памяти и забвения. Заметки по разным поводам. — “Дружба народов”, 2011, № 5 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
“И все же, повторюсь, главное событие последних лет, если продолжить военную тему, — „Воспоминания о войне” Николая Николаевича Никулина. Не случайно они были на моей памяти единственной книгой минувшего десятилетия, которую было трудно, почти невозможно, купить. Казалось, в наши времена абсолютного изобилия книжного дефицита не осталось. Но книга петербургского искусствоведа, выпущенная малым тиражом в Издательстве Государственного Эрмитажа, оказалась раскуплена мгновенно. На ярмарке Нон-фикшн в Москве на стенде издательства только сокрушенно качали головой: „Никулин? Еще вчера закончился… Приезжайте к нам в Петербург, в наших киосках что-то еще осталось…” В Эрмитаже интеллигентные продавцы разводили руками: „Давно уже нет… Ждите новое издание, вроде бы обещали…” На прошлогодней Нон-фикшн все повторилось: второе издание было раскуплено в первые два дня. Прошел слух — Никулин есть в „Фаланстере”, добравшиеся до „Фаланстера” сообщали, что и там уже нет. Не было никаких промоакций, рекламы, „раскрутки”. О книге узнавали по старинке: от друзей и знакомых, разве что сюда же прибавились виртуальные знакомые и друзья”.
“Похоже, сегодня „Воспоминания” Никулина оказались тем самым „отсутствующим звеном”, уничтожающим оппозицию между „старой” и „новой”, современной, военной прозой и одновременно соединяющим век XXI с XIX, напрямую с Толстым, с его определением войны как „противного человеческому разуму и всей человеческой природе события”: „Война — самое большое свинство, которое когда-либо изобрел род человеческий. Подавляет на войне не только сознание неизбежности смерти. Подавляет мелкая несправедливость, подлость ближнего, разгул пороков и господство грубой силы... Опухший от голода, ты хлебаешь пустую баланду — вода с водою, а рядом офицер жрет масло. Ему полагается спецпаек, да для него же каптенармус ворует продукты из солдатского котла. На тридцатиградусном морозе ты строишь теплую землянку для начальства, а сам мерзнешь на снегу. Под пули ты обязан лезть первым и т. д. и т. п. Но ко всему этому быстро привыкаешь, это выглядит страшным лишь после гражданской изнеженности”.
