Джонатан Франзен - Безгрешность
– К полуночи вы будете дома, – говорил он между тем. – Можете сочинить любую историю. Сломанный зуб, внезапная стоматологическая проблема – что хотите. Коллин останется вашей подругой.
Педро открыл перед ней дверь машины.
– Погодите, – сказала Пип. – Можно я немного полежу у себя в номере? Час, не больше. Голова слегка кружится.
Андреас посмотрел на часы. Ясно было – он хочет, чтобы она поехала сразу; но не менее ясно было, что он теперь не может ей приказывать.
– Час, не больше, – повторила она. – Не хочется, чтобы меня затошнило в пути.
Он нехотя кивнул.
– Максимум час.
Когда она поднялась в номер, ее тут же затошнило и вырвало. Потом она выпила кока-колы из мини-бара и почувствовала себя намного лучше. Но вниз не пошла; села на кровать и принялась тянуть время. Заставлять Андреаса испытывать нетерпение выглядело единственной доступной формой сопротивления, единственным способом дать отпор ложке. Но действительно ли она хотела сопротивляться? Чем дольше ждала, тем более эротичным казалось это ожидание. Сам факт пребывания в номере отеля подразумевал секс – для чего же еще предназначены эти номера?
Когда зазвонил телефон, она не стала брать трубку. Он прозвонил пятнадцать раз и умолк. Минуту спустя раздался стук в дверь. Пип встала и открыла, боясь, что это Педро, но это был Андреас. Бледный, сжавший губы, разгневанный.
– Прошло полтора часа, – сказал он. – Вы не слышали, как я звонил?
– Зайдите на секунду.
Он бросил взгляд в обе стороны коридора и вошел.
– Мне надо иметь основания вам доверять, – сказал он, запирая дверь. – Не слишком хорошее начало.
– Может быть, у вас и не появится для этого оснований.
– Неприемлемый вариант.
– Я не умею себя контролировать. Это установленный факт. Вы знали, с кем имеете дело.
По-прежнему бледный, по-прежнему злой, он двинулся к ней, заставляя ее отступить в угол, за телевизор. Он схватил ее за руки. Ее кожа отреагировала чутко, но она не отваживалась шевельнуться.
– Что вы собираетесь сделать? – спросила она. – Задушить меня?
Он мог бы найти это смешным, но не нашел.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Чего хотят от вас все девушки?
Это, похоже, позабавило его. Он отпустил ее руки и печально улыбнулся.
– Они хотят делиться со мной своими секретами.
– Это не про меня: у меня их попросту нет.
– Вы открытая книга.
– Более или менее.
Он отошел к кровати и сел на нее.
– Честно говоря, – сказал он, – довольно трудно доверять человеку без секретов.
– А мне вообще трудно доверять людям.
– Педро знает, что я у вас, и меня это не радует. Но раз уж я у вас, мы не выйдем отсюда, пока я не буду знать, что могу вам доверять.
– Тогда нам, наверно, долго придется тут пробыть.
– Хотите послушать, какая у меня теория насчет секретов?
– Разве у меня есть выбор?
– Моя теория состоит в том, что личность формируется двумя противоречивыми побуждениями.
– Какими?
– Есть побуждение хранить секреты, и есть побуждение делиться ими. Как вы убеждаетесь, что вы личность, отдельная от других людей? Тем, что некоторые вещи от них утаиваете. Вы оберегаете их от посторонних, потому что в противном случае не будет разницы между внутренним и внешним. Иметь секреты – это способ знать, что у вас есть внутренний мир. Радикальный эксгибиционист – это человек, отказавшийся от своей личности. Но личность в вакууме тоже бессмысленна. Рано или поздно вашему внутреннему миру нужно, чтобы кто-то в него заглянул. Иначе вы просто корова, кошка, камень – всего лишь вещь в мире, предмет, запертый в своей предметности. Чтобы быть личностью, нужна вера в то, что существуют и другие личности. Нужна близость с другими людьми. А чем эта близость создается? Тем, что делятся секретами. Коллин знает, чтó вы втайне думаете об Уиллоу. Вы знаете, чтó Коллин втайне думает о Флор. Ваша личность существует на пересечении этих линий доверия. Вы видите какой-то смысл в том, что я говорю?
– Какой-то вижу, – сказала Пип. – Но довольно странно, что эту теорию проповедует человек, чья профессия – выставлять напоказ чужие секреты.
– Вы что, не слушали меня в ресторане? Я занимаюсь этим не по своей воле. Я в ловушке. Я ненавижу интернет так же сильно, как ненавидел свою родину.
– Будем считать, что я прослушала.
– Вы себя-то хоть слушаете? Я не потому этим занимаюсь, что по-прежнему верю во что-то. Нет, теперь это я сам. Моя личность.
Он сделал жест, в котором читалось отвращение к себе.
– Не знаю, что вам сказать, – промолвила Пип. – Я уже открыла вам свой секрет. Вы знаете мое настоящее имя.
– В вашем имени нет ничего стыдного.
– В средних классах у меня был период, когда я воровала в магазинах. В десять лет сильно увлеклась мастурбацией.
– Разве это не у всех бывает?
– Ладно, выходит – ничего нет. Я скучная и обыкновенная. Повторяю, вы знали, с кем имеете дело.
Вдруг – она даже плохо поняла, как он преодолел разделявшее их расстояние, – он снова зажал ее в углу. Его губы были у ее уха, ладонь втиснулась между ее ног. Настал странный, насыщенный предчувствием промежуточный момент. Сама не в силах дышать, она слышала его тяжелое дыхание. Потом его рука двинулась вверх, коснулась ее живота и опустилась в джинсы и трусы.
– А это у вас что? – прошептал он ей на ухо. – Разве не тайное местечко?
– Довольно-таки тайное, – подтвердила она с бьющимся сердцем.
– Не это ли путь к тому, чтобы я вам доверял?
Она не могла поверить, что это происходит. Кончик его пальца внедрялся в нее, и не сказать чтобы ее тело говорило “нет”.
– Не знаю, – прошептала она. – Может быть.
– Вы мне это разрешаете?
– Гм…
– Просто скажите мне, чего вам хочется.
Она не знала, что сказать, но что-то сказать, вероятно, следовало, ибо в отсутствие возражений он свободной рукой расстегивал ей джинсы.
– Я знаю, что я на это напрашивалась, – прошептала она. – Но…
Он откинул голову назад. Его глаза блестели алчущим блеском.
– Но что?
– Ну… – произнесла она со смущением. – Разве не принято до того, как лезть в девушку пальцем, поцеловать ее?
– Вам этого хочется? Поцелуя?
– Ну, вот прямо сейчас, если выбирать между одним и другим, пожалуй, да.
Он поднял ладони и сложил их чашечкой вокруг ее щек. Она почувствовала свой собственный интимный запах и, кроме него, его мужской телесный дух, не неприятный, в котором чудилось что-то европейское. Она закрыла глаза для поцелуя. Но когда получила его, он не вызвал в ней отклика. Почему-то оказался не тем, чего ей хотелось. Ее веки поднялись, и она увидела, что он глядит ей в глаза.
