Джонатан Франзен - Безгрешность
Она скинула туфли, бросилась на кровать и перекатилась, наслаждаясь чистотой наволочек. Закрыла глаза и увидела шоссе в тропиках с rompemuelles. Она ожидала скорого звонка, но телефон молчал, поэтому она лежала и слушала Арету Франклин. Пыталась смотреть мыльные оперы, но с ее испанским толку было мало. Выпила пива, взяв бутылку из мини-бара, и в конце концов принялась за роман Барбары Кингсолвер[60], который навязала ей Уиллоу. Солнечный свет за окном, смягчаясь, приобретал абрикосовый оттенок, когда позвонил Андреас.
– Очень хорошо, вы на месте.
– Да, – подтвердила Пип. После часов, проведенных в кровати гостиничного номера, ее голос прозвучал чувственно. Уже в том, что он заставил ее немалую часть дня пробыть в постели, было нечто от деревянной ложки.
– У меня был очень долгий разговор с помощником министра обороны.
– Впечатляет. О чем вы говорили?
– Я буду в баре. Вы не могли бы спуститься?
Когда она клала трубку, руки у нее дрожали – целиком, от самых плеч. Вновь ощущение, что понятия не имеешь, где находишься. Она почти видела то, о чем ей говорила мать: нехорошую подоплеку интереса Андреаса к ней. Казалось, все происходит само, помимо ее воли – до того стремительно настал этот момент, до того прямой была линия от анкеты Аннагрет до номера в отеле “Кортес”. Но ведь никто не принуждал ее послать Андреасу электронное письмо. Для приезда в Боливию у нее были свои личные причины, и, если честно, ничего выдающегося, ничего сверхпривлекательного в ней нет. Что, просто-напросто самая слабая овечка в отаре?
Андреас сидел за столом в углу бара и печатал на планшете. По пути к нему до Пип донеслись от стола, где сидели три бизнесмена-американца, слова: “Тони Филд”. Американцы смотрели на Андреаса, и это усугубляло ее смущение, когда она, никому не известная, садилась рядом с ним. Он печатал еще несколько секунд, потом поднял глаза от планшета и улыбнулся ей.
– Итак, – сказал он.
– Вот именно: итак, – отозвалась Пип. – Все это крайне необычно.
– Хотите выпить?
– Нас не выгонят отсюда, если я не буду?
– Конечно, нет.
Она скрестила руки на груди, чтобы они не дрожали, но вместо них теперь задрожал подбородок. Она чувствовала себя абсолютно потерянной.
– У вас страшно испуганный вид, – сказал Андреас. – Пожалуйста, не пугайтесь. Я понимаю, вам все это кажется странным, но поверьте, я вызвал вас сюда исключительно по делу. Мне надо с вами поговорить, но там я не могу. Там целая сеть наблюдения и прослушки, которую я же и создал.
– Всегда есть лес, – возразила Пип. – Кроме меня, там, по-моему, никто не гуляет.
– Доверьтесь мне. Так будет лучше.
– Доверие – пожалуй, противоположное тому, что я чувствую сейчас.
– Повторяю: это по делу, и только. Как вам нравится работать с Уиллоу?
– С Уиллоу? – Она оглянулась через плечо на американцев. Один из них все еще смотрел на Андреаса. – Все как вы обещали. Она ко мне искренне добра. Правда, не уверена, что она сохранит ко мне теплые чувства после того, как я побуду с вами в этом отеле. Коллин точно не сохранит. Я уже здорово скомпрометирована этой поездкой.
Андреас взглянул на американцев и легонько им помахал.
– Тут за углом есть милая churrasquería[61]. В это время дня там почти никого. Хотите перекусить?
– И да и нет.
Идя по улице со Светоносцем, она ощущала за плечами свой глупый рюкзачок и чувствовала себя глупой деревенской девчонкой из долины Сан-Лоренсо. Над головой, перекрикивая шум автобусов и мотороллеров, стайкой пролетели оранжево-зеленые попугаи. Она жалела, что не может улететь с ними. В churrasquería, в уединенном угловом отсеке, Андреас заказал бутылку вина. Она знала, что ей не стоит пить, но не могла воспротивиться.
– Честно вам скажу, – призналась она, когда вино было налито. – Мне неизвестно, почему я здесь, но я не хочу этого узнавать.
– Вы были вольны решать, – сказал он. – Вы не обязаны были ехать.
– Как это – вольна решать? Вы начальник, вы платите мой долг. У вас вся власть. Вы владеете всем, я ничем. Но это не значит, что я хочу быть у вас на особом счету.
Он смотрел, как она пьет, но сам не пил.
– Разве это плохо – быть на особом счету?
– Вы смотрели последнее время какие-нибудь детские фильмы?
– Я высидел “Холодное сердце” с женщиной, с которой встречался.
– Там всё каждый раз крутится вокруг того, что кто-то особый, избранный. “Только ты можешь спасти мир от Зла” – в таком роде. И плевать, что эта избранность теряет всякий смысл, если все мальчики и девочки избранные. Я смотрела эти фильмы и думала про всех неизбранных, про участников массовки. Про тех, кто просто живет в обществе, – ведь это трудная работа. Вот кто для меня близкие люди. Кино надо снимать о них.
Он усмехнулся.
– Вам надо было родиться в Восточной Германии.
– Может быть!
– Вы хотите быть как все. Но что, если это окажется несбыточной мечтой?
– Поймите наконец, если вы действительно хотите мне помочь – оставьте меня в покое. Не заставляйте меня целый день ждать вас в номере отеля. Я предпочитаю быть в общей массе.
– Сожалею, что причинил вам неудобство, – сказал он. – Я очень хорошо вас понимаю. Но и мне нужна помощь с вашей стороны.
Пип снова наполнила свой бокал.
– Так. Догадываюсь, на очереди у нас план “Б”.
– Я хочу признаться вам в том, в чем за всю жизнь признался только одному человеку. И прошу вас, когда вы это услышите, подумать, кто из нас двоих теперь имеет власть над другим. Я намерен дать вам власть, которой, вы говорите, у вас нет. Хотите ее получить?
– О господи. Еще одна порция правды?
– Да, еще одна. – Он оглядел пустой ресторан. Официант вытирал бокалы; снаружи темнело. – Можно вам доверять?
– Я никому не сказала про вас и вашу голую мать.
– Это были цветочки. А вот ягодки.
Он поднял свой бокал, подержал перед глазами и осушил.
– Я убил человека, – сказал он. – Когда мне было двадцать семь. Лопатой. Я тщательно все спланировал и сделал это хладнокровно.
Опять деревянная ложка в голове, и на этот раз хуже, потому что на этот раз чувство было такое, словно смятение идет от него, из его головы. Его лицо выражало муку.
– Я полжизни уже с этим живу, – проговорил он. – Никуда не уходит.
То, что он сказал, никак не могло быть правдой, но вид у него был до того несчастный – вид рядового человека, страдающего и нисколько не похожего на знаменитость, – что она потянулась через стол и сжала его руку.
– Это был отчим Аннагрет, – сказал он. – Ей было пятнадцать, он ее домогался. Он работал в Штази, и ей неоткуда было ждать помощи. Она пришла в церковь, где я работал. Я убил его, чтобы избавить ее.
