Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
— Ну вот, раз мы все в сборе, — сказал он, словно призывая собрание к порядку, — я думаю, что мы должны приветствовать Криса и Берта, возвратившихся к нам после боевых схваток с врагом.
— Прекрасно сказано, папочка.
Мистер Бантинг и сам находил, что сказано неплохо. Экспромтом. Он заметно повеселел; жаль, что ему не пришло в голову припасти бутылочку портвейна. Он уже собирался подкрепить свой небольшой ораторский успех кое-какими заимствованиями из речей мистера Черчилля, по тут миссис Бантинг, не догадываясь, что он только сделал многозначительную паузу, предложила ему разрезать пирог.
Эти слова привлекли его внимание к столу и к пирогу — от Бленкинсона, он готов был поклясться, заметив превосходно пропеченную румяную корочку.
— Кусочек пирога, Берт. Пирог с начинкой из дохлой свиньи.
— Джордж!
— Ну да, а разве не так? Спроси Джули.
Джули метнула на него убийственный взгляд, затем, решив изобразить оскорбленную невинность, холодно и высокомерно подняла брови. Робкие потуги мистера Бантинга на остроумие частенько сводились к тому, что он повторял те шутки, которые запрещал говорить другим.
— Ну, как дела на войне, Крис?
О войне Крис мог сказать очень мало. Если ему задавали вопрос, он отвечал кратко и односложно. Да, он летает на «Спитфайре»; да, восемь пулеметов. Он видел немецкие самолеты. Их «Мессершмитты» очень приличные машины; да, чем выше поднимаешься, тем становится холодней. Он отвечал на эти вопросы, точно выполнял служебную обязанность: лично его гораздо больше интересовало, какие фильмы идут сейчас в килвортских кино.
Потерпев неудачу с Крисом, мистер Бантинг повернулся к Берту, положил ему на тарелку еще кусок пирога рядом с остатками первой гигантской порции и спросил, как назвал он свой новый танк.
— Надеюсь, ты не забыл дать ему какое-нибудь ядовитое название? — спросила Джули. — «Оса», например. Я бы его назвала... да, как же его назвать? — И она прижала пальчик ко лбу. Не достигнув никаких результатов, кроме очаровательной гримасы недоумений, она вышла из положения, заявив: — Впрочем, ты, я думаю, уже назвал его.
Смущенный вид Берта говорил, что он не забыл еще, какой критике он подвергся, когда окрестил свой первый танк «Нарциссом». Все семейство Бантингов горело желанием узнать, как же назван новый танк, повидимому, считая, что Берт должен дать ему такое имя, которое вполне удовлетворило бы их. Миссис Бантинг пришла ему на помощь.
— Не говори им, Берт! Опять поднимут спор.
— Правильно, — согласился мистер Бантинг. — Что имя... как сказал поэт. — Он хотел припомнить, что сказал поэт дальше, но не смог и снова занялся едой.
— Приятно, что все мы опять вместе. И ты, Эви, с нами. — Он посмотрел в ее зеленовато-карие глаза, темные и блестящие, всегда словно манившие заглянуть в них поглубже. — Жаль, что Эрнеста нет. Не придется послушать музыку.
— Мы с Моникой думали пойти сегодня в «Одеон»,— слишком торопливо вставил Крис.
У мистера Бантинга сдавило горло, «из чистейшего эгоизма», — сказал он себе поспешно. Но ему так хотелось хоть пять минут побыть с Крисом. Он мечтал об этом со страстным нетерпением, что было неразумно, ребячливо, даже просто глупо, — он сам это понимал. У него было какое-то странное чувство, что он еще не повидался с Крисом, не ощутил его присутствия по-настоящему. А между тем, что могло быть естественней желания Криса провести вечер с Моникой? Она, а не родители, была для него сейчас на первом плане. Крису, конечно, и в голову не приходило, что его отца обуревают такие глупые чувства.
— Ну, конечно, ступайте развлекайтесь, — сказал он и подумал о Берте. Крис и Моника будут далеко не в восторге, если Берт увяжется за ними; но Берт был лишен такта. Это было его самой ярко выраженной чертой характера, если не считать совершенно чудовищного аппетита. За столом мистер Бантинг, откровенно говоря, все время наблюдал за Бертом — не из-за недостатка гостеприимства, а просто из любопытства, которое естественно возникает у человека при виде всякого из ряда вон выходящего явления.
Он закурил трубку, обычно следовавшую за каждым принятием пищи, и, стоя на коврике перед камином рядом с Бертом, занимавшим около трех четвертей пространства, принялся обдумывать способ, как бы избавить от него Криса и Монику. Необходим стратегический прием; нужно задержать его здесь, пока Крис и Моника не уйдут. Можно, например, поводить его по саду, так сказать, поводить за нос.
— Я, пожалуй, пойду поговорю с мисс Бантинг.
Мистер Бантинг посмотрел на него в полной растерянности; затем лицо его прояснилось. — То есть с Джули? Она в саду. Скажи ей, чтоб она показала тебе огород. — Он предупредительно распахнул перед ним дверь и легонько подтолкнул его к выходу.
Джули в саду срезала розы, являя собой весьма живописное зрелище. Она всецело была поглощена этим занятием. Она тщательно составляла букет, с большим вкусом подбирая цветы и не гнушаясь иной раз перегнуться через забор и позаимствовать недостающий для полного эффекта цветок с кустов мистера Оски. Берт уже давно определил, что она — художественная натура, и при этом новом доказательстве его охватили робость и боязнь помешать занятию, в котором он чувствовал себя профаном. Поэтому он был приятно удивлен, когда, не поднимая головы, она встретила его вопросом.
— Берт, как же ты назвал свой новый танк?
До чего женщины любопытны! Как часто приходилось ему с этим сталкиваться — словно булавку воткнут в тебя в ту минуту, когда ты подходишь к ним с самыми дружескими чувствами.
— Может быть, ты назвал его «Мститель»? Или каким-нибудь хищным зверем или птицей, «Коршун», например, или «Филин»?
— Ну, брось это.
Она взглянула на него, прижав букет к, груди, — очаровательная поза. — Ну, Берт, скажи мне.
— Видишь ли, вот это как вышло, — начал он, заранее приготовляясь к защите. Однако, обнаружив, что это довольно сложное дело, он махнул рукой и в порыве безрассудной откровенности выпалил: — Я назвал его «Джули».
Она выпрямилась. — Вот как! Даже не «Чудовище», а просто «Джули»?
— Послушай! Ты меня не поняла.
— У тебя много знакомых девушек по имени Джули?
Берт почувствовал, что краснеет, но все же кое-как выдавил из себя: — Только ты одна.
— Хм! — произнесла она, положила на ладонь рядышком две розы и с той неожиданной сменой настроения, которая всегда ставила его в тупик, добавила: — Это очень мило с твоей стороны, Берт. Я польщена. Я удивлена, конечно, но все же я польщена.
— Значит, все в порядке, — сказал он великодушно и, почувствовав под ногами твердую почву, принял более непринужденную позу. Он вытащил трубку, совсем новую, еще пахнущую деревом больше, чем табаком, и раскурил ее. Но вспомнив, что курение всегда вызывало в нем желание плеваться, сунул ее обратно в карман. Надо бы завести себе такую, как у Криса, с патентованным фильтром в чубуке.
— Может, прокатить тебя в «кортон-дэвиде»?
— С удовольствием. Только не сейчас.
— А когда?
Она пожала плечами. — Как-нибудь в другой раз.
Они пошли по газону, направляясь к воротам. Ему показалось, что его выпроваживают вон. Не очень-то гостеприимно, принимая во внимание то, что он ей сказал, подумал он, если, конечно, она не обиделась. Крис и Моника уже ушли, так что оставаться, в сущности, было незачем. Конечно, можно пойти к Молли Филлин, она «обожала», когда ее катали в «кортон-дэвиде». Она обожала сотни всяких вещей, которые Берт находил довольно разорительными; по правде говоря, он уже давно открыл, что она настоящая маленькая вертлявая пиявка.
Джули подошла к изгороди и облокотилась о нее, устремив взгляд на дорогу. Момент был самый подходящий для интимной беседы. Берт тоже облокотился об изгородь: что-то похожее на близость возникало между ними. Вдруг она оживилась.
— Посмотри, Берт, твой приятель собачник.
Конечно, это был он, в кепке и обмотках, — никаких сомнений. Подмышкой он держал черного, как уголь, щенка; голова у щенка моталась из стороны в сторону, как у фарфорового китайского мандарина, нос с фырканьем обнюхивал прижимавший его локоть, а короткие передние лапы беспомощно болтались в воздухе. Необыкновенно живое, милое создание, с первого взгляда внушающее к себе любовь.
Приятное предчувствие охватило Джули. Она приподнялась на цыпочки и следила, как человек с щенком внимательно изучает дощечки на всех воротах, решив, повидимому, во что бы то ни стало доставить щенка по назначению.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Берт, отодвигая свои сапоги на несколько дюймов в сторону.
— Нет, не уходи. Это шотландский террьер. Я уверена, что это для меня. Видишь, он идет сюда.
Берт, как видно, тоже был уверен в этом; его смущение выдавало его. В эту минуту она подумала: какой он все-таки милый, такой большой, нескладный, косноязычный. И то, что он хотел убежать от ее благодарности, делало его еще более милым, — она еле удержалась, чтобы не сказать ему об этом.
