Джон О'Хара - Жажда жить
— Вы очень хорошо себя вели, — заговорила она. — Извините, что не взяла вас с собой, но нам приходится думать о других. И дело не только в том, что мы можем подхватить вирус, — я даже поцеловать вас не могу, потому что была рядом с папой и Билли. Мне очень жаль, ведь мама так вас любит и так вами гордится.
— Ну, меня ты можешь поцеловать, я вируса не боюсь, — сказал Альфред.
— Я тоже, но, может, мы уже заразились и теперь можем заразить маму, — возразила Анна.
— Вряд ли, — улыбнулась Грейс, — хотя, конечно, все может быть. Всем нам надо быть очень острожными. Не знаю уж, сколько мы пробудем здесь на карантине, и следует быть очень терпеливыми и добрыми друг к другу, потому что мы будем все время одни, никаких гостей. И не только потому, что в нас может сидеть вирус. По-моему, я вчера уже говорила вам, что доктор О’Брайан считает, что в одной семье может заболеть только один ребенок. Так что тут нам можно не волноваться. Но помните, как в прошлом году мы все боялись от кого-нибудь заразиться?
— Да, все боялись, — подтвердила девочка. — Даже школу закрыли.
— Вот именно, — продолжала Грейс. — Ну а теперь боятся нас. В графстве зарегистрирован только один случай детского паралича, где-то на ферме, в нескольких десятках миль к югу от нас, да и то об этом никто не знает, я случайно услышала от доктора О’Брайана. Так что нужно делать, как велит закон. Папа был очень известный человек, и теперь о нем снова все говорят, и когда станет известно про Билли, нас будут какое-то время сторониться. И вести себя необычно, когда откроются школы, но это ненадолго. Когда увидят, что с нами все в порядке, перестанут бояться. И еще одно. Вы уже взрослые. Вы стали взрослыми и разумными детьми после того, как заболел папа. И должны понять меня. У нас перед другими есть некоторые преимущества, в том числе и перед многими из друзей. Помнишь, Анна, когда ты была помладше, ты спросила, отчего у Уоллов нет большой машины вроде «пирса», тогда мне пришлось ответить, что, может, она им просто не нравится. Но дело, конечно, не в этом. У нас больше денег. Почему больше? Видите ли, дедушка Колдуэлл покупал разные вещи и продавал их с выгодой, большей, чем другие, и заработал гораздо больше других. А до того так же поступал его отец. Что касается другого вашего дедушки, нью-йоркского, Тейта, он сам все заработал, у него было свое дело, и он стал богаче многих. Так после смерти дедушки Тейта его деньги достались папе, а нам с дядей Броком — деньги дедушки Колдуэлла. Понимаете?
— Конечно.
— А мне достанутся папины деньги точно так же, как ему достались бы мои, если бы я умерла раньше. А однажды, когда меня не будет, все перейдет к вам… Ну, ну, не грустите, ребятки. Умереть суждено всем. Всем без исключения. Всем, кого вы знаете, всем, кого хоть раз видели. Представьте себе большую ярмарку, на ней полно народа — и все когда-нибудь умрут. И все, кто ходит по тротуарам Филадельфии. Все и каждый. Ужасно, когда умирает кто-то из любимых, вот так, как у нас с вами, когда один за другим, так быстро, ушли двое, кого мы очень, очень, очень любим и всегда будем любить. Не у всех так бывает, и мне остается только надеяться, что после такого горя мы станем лучше. А всякое испытание, которое делает лучше, — не только беда. Согласны?
— По-моему, несправедливо, когда умирает отец, а сразу следом за ним младший брат, — сказал Альфред.
— Нам, верно, кажется, что это несправедливо, но у Бога свои понятия, что справедливо, а что нет, — вздохнула Грейс.
— Ну-у…
— Мне тоже кажется это несправедливым, — сказала Анна. — Но мало ли вокруг несправедливого? Разве хорошо, что одни люди черные, а другие белые? Черные всегда бедные. У них нет машин, или…
— У некоторых есть, — возразил Альфред. — На прошлой неделе я видел семерых черных в большом «хадсоне супер-6». Бедные на таких машинах не ездят.
— Анна права, — перебила его Грейс. — На свете много несправедливого, хотя бы потому, что нам так кажется. Но я о другом начала вам говорить. Мы, то есть я, миссис Тейт, и ты, Альфред Тейт, и ты, Анна Тейт, мы все живем в Форт-Пенне, и все окружающие знают, что у нас есть некоторые преимущества из-за денег.
— Ну, это я знаю, это я давно слышал, нас называют богатыми, — заметил мальчик. — В этом ничего нового нет.
— Что ж, если слышал, то и правда ничего нового, — продолжала Грейс. — И все же…
— Это влечет ответственность.
— Что?
— Это влечет ответственность. Так папа говорил. Если у тебя есть преимущества, это влечет ответственность. Я попросил его давать мне больше карманных, а он сказал, что деньги влекут ответственность, а я спросил, а если меньше карманных, чем у других ребят, значит ли это, что ответственности меньше, он сказал, нет, но разве есть такие, у кого больше карманных, и я сказал, да, у некоторых ребят из нашего класса карманных больше, и он сказал, хорошо, добавлю, у тебя будет не меньше, чем у них, чтобы и ответственности было не меньше, но нельзя, говорит, чтобы у тебя было больше денег просто потому, что у него больше, чем у других отцов.
— Ясно, — сказала Грейс. — А он объяснил тебе, что такое ответственность?
— Нет.
— Может, ты сам знаешь, что это такое?
— Да.
— А сестре можешь объяснить?
— Да. — Альфред повернулся к Анне. — Деньги влекут ответственность. Если у нас есть деньги, это еще не значит, что мы можем нарушать закон. Поэтому мы и сидим дома.
— О Господи, — Грейс всплеснула руками и привстала со стула. — Нет, нет, поцеловать тебя я не могу, но ты хороший мальчик, настоящий мужчина. Я так горжусь тобой.
— Мужчина — это папа, — проговорил Альфред. — И Билли был такой чудесный.
Грейс громко всхлипнула.
Анна вскочила на ноги, подбежала к матери и закинула ей руки за шею.
— Нельзя заставлять маму плакать, — сказала девочка.
— Вы и не заставляете, — вытерла слезы Грейс. — Я так рада, что вы у меня есть.
Раздался стук в дверь.
— Это миссис Баркер, — догадалась Анна.
— Войдите, — пригласила Грейс.
Миссис Баркер вошла в гостиную и обвела взглядом присутствующих.
— Дети, наверх, мама устала, — скомандовала она.
— Да ничуть они меня не утомляют, миссис Баркер, разве что пора… ванну принимать?
— Чай, миссис Тейт, — покачала головой миссис Баркер. — Мы обычно пьем чай вместе, ну, я и подумала, что, пока карантин, нам стоит собираться, как и раньше.
— Прекрасно, — согласилась Грейс. Дети вышли, а миссис Баркер задержалась в комнате.
— Чай — это только предлог, миссис Тейт, — пояснила она. — Мне не хотелось бы упускать детей из виду в эти дни. Скажем, Альфред может сразу после обеда куда-нибудь убежать, и четыре-пять часов я его вообще не увижу. То ли на лошадь сядет, то ли на реку отправится, да разве ж уследишь? А вдруг, не дай Бог, признаки детского паралича появятся, а меня рядом не будет. Как раз после обеда — нос потечет или еще что, — а мы эти четыре-пять часов потеряем перед тем, как врача вызвать. Не то чтобы он большую пользу принес, но, во всяком случае, диагноз поставит, и ребенка — пациента — можно было бы вовремя изолировать от остальных. Ну вот, я и собираю их утром, около десяти, и даю лимонад с пирожными. А днем — ранний чай.
— Все правильно, миссис Баркер, — улыбнулась Грейс. — Как всегда, все основательно, все продумано, четко расставлено по местам. Вы знаете, как я признательна вам за поддержку, которую вы оказывали мне в эти последние несколько дней. Ведь помимо всего прочего, вы в это время стали хозяйкой в доме, и уже в следующем чеке это будет учтено. Но деньги — не единственная форма моей благодарности. Я вам искренне и глубоко признательна по-человечески, миссис Баркер.
— Миссис Тейт, такого прекрасного человека и отца, как был мистер Тейт, во всем мире не найдется, а что касается маленького Билли, то это ребенок, которого, к счастью, не успел коснуться мир. Может, на следующий год он был бы уже другим, но мы того не знаем. Нам известно только то, что есть. Билли — не маленький лорд Фаунтлерой, глядишь, каким-нибудь шалопаем бы вырос. Сам себе роль бы придумал, не обязательно ведь, чтобы другие это сделали за него. Но главное — мир его не испортил. Вы можете навсегда сохранить память об этом. Лично я сохраню.
— Я тоже, и ваших слов никогда не забуду, — сказала Грейс.
— Глаза у меня сухие, потому что все слезы уже выплакала. Не хотелось, чтобы вы считали меня бессердечной.
— Бессердечной! Да что вы говорите, такое и в голову никому прийти не может.
— Еще как может, в том числе в этом доме. Но из того, что я ирландка, еще не следует, что нужно всем демонстрировать свои чувства.
— А я не знала, что вы ирландка, — удивилась Грейс.
— Ну да, вы привыкли называть меня миссис Баркер, но до того я была Мэри Ши, из Бостона, — улыбнулась она. — Знаете, говорят, что католики любят макрель, а протестанты треску. Так вот я любительница макрели, но не из тех, что видят в треске только дурное. Понимаете?
