Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
— Поди-ка сюда. Ты что, спятил? Я же просила тебя не выходить!
Угву взял у нее из рук корзину и промямлил:
— Простите, мэм.
— Где Малышка?
— В комнате Аданны.
— Дай мне ключ.
— Хозяин дома, мэм.
Оденигбо никогда не возвращался с работы так рано. Он сидел на кровати сгорбившись, неподвижно, только плечи поднимались и опускались.
— Что случилось? — Оланна бросилась к нему.
— Я слишком мало делал для мамы, — выдохнул он и зарыдал в голос. Каждый всхлип напоминал Оланне Малышку; Оденигбо плакал, как его дочь.
— Ничего, — прошептала Оланна. Она тоже жалела, что не очень-то старалась поладить с его матерью, избрала легкий путь обиды и отчуждения. Жаль, что уже ничего не исправишь.
— Мы никогда по-настоящему не помним о смерти. Мы жили бы совсем иначе, если б помнили, что все умрем. Все мы умрем.
Оланна крепче прижала его к себе.
— Я подумываю об армии, нкем, — продолжал Оденигбо. — Пожалуй, мне надо вступить в новую бригаду Его Превосходительства.
Оланна долго не отвечала, борясь с желанием вцепиться ему в бороду, выдрать клок с мясом.
— Если уж ты решил покончить с собой, Оденигбо, найди лучше веревку покрепче и дерево потолще.
Не глядя на него, Оланна встала и включила погромче радио, наполнив комнату звуками песни «Биттлз».
— Надо построить бункер, — сказал Оденигбо и пошел к дверям. — Здесь необходим бункер.
Его пустые, стеклянные глаза, поникшие плечи тревожили Оланну, но если он рвется что-то сделать, пусть лучше строит бункер, чем уходит в армию.
У ворот дома Оденигбо что-то обсуждал с дядюшкой Оджи и еще несколькими мужчинами.
— Видите банановые заросли? — спрашивал дядюшка Оджи. — Все бомбежки мы в них пережидали — и ничего. Не нужен нам бункер. В банановой роще ни пули, ни бомбы не страшны.
Взгляд Оденигбо был холоден, как и его ответ:
— Что может дезертир смыслить в бункерах?
Оденигбо принялся вместе с Угву размечать площадку за домом и рыть яму. Вскоре подоспела на помощь молодежь, а к закату взялись за работу и старики, в их числе и дядюшка Оджи. Оланна следила за их работой, гадая про себя, что думают они об Оденигбо. Все вокруг смеялись и отпускали шуточки, кроме него. Он говорил только о деле. Его потная майка прилипла к телу, и Оланна впервые заметила, как он исхудал.
В ту ночь они лежали щека к щеке. Оденигбо молчал. Она поцеловала его в шею, в ухо — в те ночи, когда Угву спал на веранде, такие поцелуи неизменно заставляли Оденигбо льнуть к ней. Но на этот раз он отвел ее руку со словами, которых она прежде от него не слышала: «Я устал, нкем». От него пахло несвежим потом, и Оланну пронзила тоска по «Олд Спайс», оставшемуся в Нсукке.
Даже блестящая операция под Абаганой не порадовала Оденигбо. В прежние времена они бы праздновали ее, как его личное достижение, а теперь, услышав объявление по радио, он лишь сказал: «Отлично, отлично» — и безучастно глядел на танцующих соседей.
Тетушка Оджи завела песню: «Опуе ga-enwe mmeri?» — а соседки подхватили: «Biafra ga-enwe mmeri, igba!»[86] Все встали в круг и притопывали, покачиваясь, при каждом слове «igba». Вдохновленная патриотической песней, встала в круг и Оланна, жалея, что Оденигбо сидит в стороне с равнодушным лицом.
— Оланна танцует, как белые! — засмеялась тетушка Оджи. — Разучилась крутить задом!
В первый раз за все время Оланна увидела, как она смеется. На веранде во всю мочь орали приемники. Сообщение передавали снова и снова, и каждый раз многие из соседей повторяли вслед за диктором: «Спасти Биафру для свободного мира — вот задача, которую необходимо выполнить!» Эти слова знала наизусть даже Малышка. Из всех жильцов не вышла во двор одна Элис. Оланне оставалось только гадать, чем та занята.
— Элис гордячка каких свет не видывал, — ворчала тетушка Оджи. — Вот вы — совсем другое дело. Всем известно, что вы дочь Большого Человека. Но вы-то к людям относитесь по-людски. Что она о себе такое возомнила?
— Может, она спит?
— Да уж, спит! Лазутчица она, эта Элис. По лицу видно. Она работает на врага.
— С каких это пор у людей на лбу написано, что они лазутчики? — усмехнулась Оланна.
Тетушка Оджи пожала плечами, не считая нужным уверять Оланну в том, что и так ясно.
Спустя несколько часов, когда веселье во дворе поутихло, приехал шофер профессора Эзеки. Протянув Оланне записку, он открыл багажник и достал две коробки. Угву, подхватив их, поспешил в дом.
— Спасибо, — поблагодарила Оланна. — Привет хозяину.
— Да, мэм. — Шофер застыл возле машины.
— Что-нибудь еще?
— Пожалуйста, мэм, проверьте, все ли на месте, а я подожду.
На одной стороне листка каракулями профессора Эзеки был нацарапан список всех его подарков. На обратной стороне приписка: «Проверьте, пожалуйста, не стянул ли чего шофер». Оланна зашла в дом пересчитать банки сухого молока, чая, печенья, молочного коктейля, сардин, пакетики сахара, соли — и ахнула при виде туалетной бумаги. Больше не придется Малышке подтираться старыми газетами. Оланна набросала несколько слов восторга и благодарности и отдала шоферу; даже если Эзека хотел покрасоваться, это нисколько не омрачило ее радости. А Угву радовался еще сильнее, чем она.
— Прямо как в Нсукке, мэм! — ликовал он. — Одни сардины чего стоят!
— Отсыпь, пожалуйста, в мешочек немного соли. Четверть этой пачки.
— Мэм! Для кого? — Во взгляде Угву мелькнуло подозрение.
— Для Элис. И не рассказывай соседям, что нам привезли. Будут расспрашивать — скажи, старый друг передал хозяину книги.
— Да, мэм.
Провожаемая недовольным взглядом Угву, Оланна понесла мешочек Элис. На ее стук не ответили. Оланна уже собралась уходить, когда Элис открыла дверь.
— Друг передал нам продукты. — Оланна протянула мешочек соли.
— Ой! Куда мне столько? — сказала Элис, протягивая руку за солью. — Спасибо. Ах, спасибо большое!
— Мы с ним давно не виделись. И вот, пожалуйста, сюрприз!
— Вы и обо мне побеспокоились. Не стоило, право. — Элис прижимала мешочек к груди. Глаза ее были обведены темными кругами, под прозрачной кожей просвечивали вены.
Но вечером, когда Элис вышла на веранду и уселась рядом с Оланной на полу, вытянув ноги с крохотными ступнями, она казалась свежее, здоровее. Лицо было слегка припудрено, от нее пахло знакомым кремом для тела. Аданна-старшая, проходя мимо, удивилась: «Надо же, Элис, в первый раз вижу тебя на веранде», и легкая улыбка тронула губы Элис. Возле банановых зарослей молился пастор Амброз. Его алое одеяние с длинными рукавами пламенело в закатных лучах. «О великий Иегова, порази вандалов священным огнем! О великий Иегова, сражайся за нас!»
