Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Океома, метнув виноватый взгляд на Оланну, отвечал:
— Опрокидывает девиц прямо на улице, на виду у солдат, не выпуская из рук мешка с деньгами. — Он отхлебнул из горлышка, поморщился. — Мы бы запросто отвоевали Энугу, если бы он нас слушал, но он мнит, что знает нашу страну лучше нас. Начал конфисковывать машины с гуманитарной помощью. А на той неделе грозился Его Превосходительству уйти, если ему не заплатят. — Океома снова хлебнул из бутылки. — Два дня назад я вышел в штатском, так на дороге меня остановил ополченец и назвал дезертиром. Я ему пригрозил: еще раз услышу — узнаешь, чем коммандос отличаются от обычных солдат! Я ушел, а он смеялся мне вдогонку. Представляете? В прежние времена никто бы не посмел потешаться над коммандос. Надо срочно что-то менять, иначе потеряем престиж.
— Зачем платить белым, чтобы сражались за нас? — Оденигбо откинулся в кресле. — Среди нас немало истинных бойцов, готовых отдать жизнь за Биафру.
Оланна встала.
— Давайте поедим, — предложила она. — Ты уж прости, Океома, что суп у нас без мяса.
— «Прости, что суп без мяса», — передразнил Океома. — Я ведь не в мясную лавку пришел.
Угву расставил тарелки с гарри.
— Океома, сними, пожалуйста, гранату, раз уж мы за столом, — попросила Оланна.
Океома отстегнул с пояса гранату и положил в угол.
Сначала ели молча, лепили из гарри шарики, макали в суп.
— Откуда у тебя шрам? — спросила Оланна.
— Пустяки. — Океома тронул бугристый шрам. — С виду страшный, а на самом деле ерунда.
— Тебе надо вступить в Лигу биафрийских писателей. Будешь ездить за границу, рассказывать о нашей борьбе.
Не дослушав, Океома возразил:
— Я солдат.
— Ну хотя бы одно стихотворение для нас у тебя есть в запасе?
Океома проглотил шарик гарри и покачал головой:
— Нет.
После обеда Оденигбо ушел в спальню. Океома, прикончив виски, пил бокал за бокалом пальмовое вино, пока не уснул на стуле в гостиной. Дышал он тяжело, что-то бормотал во сне и пару раз взмахивал руками, будто отбиваясь от невидимых противников. Оланна потрясла его за плечо:
— Пойдем в комнату, ляжешь на кровать.
Океома открыл покрасневшие, испуганные глаза.
— Я не сплю. — И подавил зевок. — А стихи у меня в запасе все-таки есть.
Темнокожая,
В мерцанье, словно в рыбьей чешуе,
Появляется она,
Неся серебряный рассвет;
И солнце сопутствует ей,
Русалке,
Что никогда не станет моей.
— Оденигбо сказал бы: «Голос поколения!» — улыбнулась Оланна.
— А ты что скажешь?
— Голос мужчины.
Океома сконфузился, и Оланна вспомнила, как Оденигбо посмеивался, говоря, что Океома тайно влюблен в нее. Стихи были о ней, и Океома этого не скрывал. Они сидели молча, пока глаза его не стали слипаться. Оланна смотрела на Океому, гадая, что ему снится. Океома все еще спал, что-то бормоча во сне, когда пришел профессор Ачара.
— А-а, ваш друг-коммандо здесь, — сказал он. — Позовите, пожалуйста, Оденигбо. Выйдем на веранду.
Сели на скамью. Профессор Ачара, глядя в пол, сжимал и разжимал кулаки.
— У меня плохие новости, — выдавил он.
Страх сдавил грудь Оланны: что-то случилось с Кайнене, и профессору поручили ей сообщить. Пусть бы он ушел сию минуту, ни слова не говоря.
— В чем дело? — резко спросил Оденигбо.
— Я пытался уговорить домовладельца. Я сделал все, что в моих силах. Но он отказался. Просит вас съехать через две недели.
— Боюсь, я не совсем понял, — сказал Оденигбо.
Но Оланна была уверена, что он все прекрасно понял. Их просят освободить дом, потому что хозяин нашел других жильцов, готовых платить вдвое, а то и втрое больше.
— Мне очень жаль, Оденигбо. Вообще-то он человек здравый, да только время сейчас безумное. Я помогу вам подыскать другое жилье.
Им удалось найти комнату — по нынешним временам, когда Умуахию заполонили беженцы, роскошь. В доме с длинным коридором было девять комнат, двери выходили на узенькую веранду. Кухня располагалась в одном конце, ванная — в другом, рядом с банановой рощицей. Их комната была ближе к ванной. В первый раз увидев ее, Оланна не могла поверить, что ей предстоит жить здесь с Оденигбо, Малышкой и Угву, есть, одеваться, заниматься любовью — и все в одной комнате. Оденигбо взялся отгородить угол для сна занавеской, и позже, глянув на провисшую веревку, привязанную к вбитым в стену гвоздям, Оланна вспомнила комнату дяди Мбези и тети Ифеки в Кано и расплакалась.
— Не переживай так, нкем. Мы скоро найдем что-нибудь поприличней, — утешал ее Оденигбо, а Оланна молча кивнула, не признавшись, что плачет не только из-за комнаты.
Через стенку жила тетушка Оджи. Лицо у нее было суровое, а от немигающего взгляда Оланне во время их первого разговора сделалось не по себе.
— Добро пожаловать, цно, — сказала тетушка Оджи. — Ваш муж дома?
— На работе.
— Я хотела его повидать прежде всех остальных, поговорить насчет моих детей.
— Насчет детей?
— Домовладелец называл его «доктор».
— Ах, нет, он не врач. Он доктор наук.
Тетушка Оджи сверлила Оланну холодным, непонимающим взглядом.
— Он доктор-ученый. Больных не лечит.
— Вон что. У всех моих детей астма. С начала войны трое умерли. А трое остались.
— Сочувствую вашему горю, ндо, — сказала Оланна.
Тетушка Оджи, пожав плечами, сообщила Оланне, что все соседи — воры со стажем. Оставишь на кухне канистру керосина — найдешь ее пустой. Забудешь в ванной мыло — убежит. Развесишь без присмотра одежду — улетит с веревки.
— Будьте начеку, — наставляла Оланну тетушка Оджи. — И запирайте дверь на ключ, даже когда выходите в туалет.
Оланна поблагодарила ее, жалея, что Оденигбо — доктор наук, а не врач. Благодарила она и других соседей, заходивших познакомиться и посудачить. Здесь было как в муравейнике — через стенку от Оджи жила семья из шестнадцати человек. Пол в ванной был склизким от грязи, смывавшейся с десятков тел, а в туалете стояла вонь. Влажными вечерами, когда острее чувствовались запахи, Оланна мечтала о вентиляторе, об электричестве. В их прежнем доме, в другой части города, электричество отключали в восемь вечера, здесь же, в отдаленном районе, его не было вовсе. Оланна купила самодельные масляные светильники из консервных банок. Когда Угву их зажигал, Малышка с визгом отскакивала от открытого огня. Глядя на нее, Оланна благодарила судьбу, что Малышка восприняла очередной переезд, очередную перемену в жизни как должное, что она день-деньской играет с новой подружкой Аданной, с криком «В убежище!» бросается в банановые заросли, смеясь, прячется от воображаемых самолетов. Правда, Оланна боялась, что Малышка переймет у новой подружки местный говор, или подцепит какую-нибудь заразу от волдырей на руках у Аданны, или нахватается блох от ее шелудивого пса Бинго.
