Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Тамошние американцы порой с гордостью объявляют, что их нога не ступала за пределы компаунда с тех пор, как их встретили в Кабульском аэропорту, и не сделает этого до тех пор, пока не придет время возвращаться домой. В этом нет необходимости. Посольство США, кажется, постоянно расширяется, и трава в «зеленой зоне» воистину зеленее, ибо там никогда не бывает недостатка в воде. Пыль внутри периметра выметают так старательно, что кажется, будто там легче дышать, чем во все остальном Кабуле, где тысячи детей ежегодно умирают от респираторных заболеваний, вызванных горящими мусорными свалками, выхлопами машин, ездящих на дешевом топливе, и микробами, распространяемыми открытыми сточными канавами.
Как хорошо быть иностранцем в Афганистане – это прекрасно известно тем, кто вместе напивается по четвергам по всему Кабулу. Не имеет значения, кто они такие у себя дома, к какому социальному классу принадлежат; в Кабуле иностранец мгновенно становится членом высшего, правящего класса. Как и любая военная зона, эта страна – место, где можно создать себя заново, можно вылепить себе новую, улучшенную маску, временно стерев прежнюю, поскольку требования и социальные коды внешнего мира переведены здесь в «режим ожидания». Присоединение к клике экспатов в Афганистане – эффективное прикрытие, которое дарит человеку власть и доступ куда угодно.
За примерно полтора дня ожидания в этом «караван-сарае», как обзывает раздраженная Сетарех то, что происходит внутри ангара, я уже успела перепробовать весь ассортимент киоска, где продают иностранные и афганские деликатесы, а она от большей его части отказалась. Мы приходим к выводу, что не принадлежим ни к чьему списку предпочтительных пассажиров, и если в принципе хотим встретиться с отцом Азиты, то должны признать свое поражение и добираться до Бадгиса самостоятельно.
Так что мы вылетаем в Герат рейсом одной из местных афганских авиалиний и в конечном счете с помощью родственников Азиты и Сетарех находим вертолетную команду афганской армии, которая готова забросить нас в глубь этой провинции. Когда мы прибываем на авиабазу в такси, отделанном искусственным мехом, нас встречают завтраком, который приходится Сетарех больше по вкусу: сладкий чай, тягучая лепешка и шелковичный джем.
Местный командующий предостерегает: хоть он и может отвезти нас в Бадгис, есть вероятность, что мы оттуда не выберемся, поскольку он в ближайшее время не планирует никого туда посылать. Но Сетарех уже обдумала наш отъезд по наземным дорогам: она сделала вылазку в город, купила две светло-синие бурки и уложила их в свой черный чемодан на колесиках, снова фыркнув по поводу моего рюкзака.
Для своего планируемого пребывания в Бадгисе, от которого рукой подать до Ирана, мы, кроме прочего, пошли и прикупили себе еще немного черной одежды. Сетарех одета в то, что мы стали называть «гератским платьем», – очень широкую простыню из черной ткани, которая заматывается вокруг головы, спускаясь вниз до самых пят, делая ее похожей на маленькое дружелюбное привидение с серьезным личиком. Я предпочла полный хиджаб «в иранском стиле». В черном плаще с головы до пят и тщательно заколотом булавками головном платке с солнечными очками я – сплошной дух и никакого тела. Если уж даже это…
В вертолете нас усаживают на пол в стеклянном колпаке рядом с пилотами, и земля движется прямо под нами.
Первый пилот, Азизи, учился еще при русских. Кириллица внутри кокпита – проблема для постоянно сменяющих друг друга молодых американцев, которые прибывают на базу, чтобы совершенствовать навыки Азизи. После множества путаных разговоров по радио американцы теперь позволяют ему в основном молчать в эфире, когда он поднимается в воздух. Они снабдили его новехоньким компактным GPS для навигации; он гордо носит его пристегнутым к ноге. Когда мы парим над выжженными до желтизны пшеничными полями и кучками фисташковых рощ, он дает себе задание не смотреть на прибор. Он знает, куда летит.
Как и отец Захры, Азизи тоже фанат американцев. Они – достойные люди. К тому же их имена легко произносятся: Билл, Джо, Хэнк. Они обмениваются рассказами о детях и родителях. Большинство моложе Азизи, но кое с кем он подружился. Он для них полезен: переводит русские надписи на панелях управления прочных и довольно надежных вертолетов, на которых летает его подразделение. Он пытается научить их русским техническим терминам, которые знает. Американцы, в свою очередь, пытаются научить его английским. Но уже не раз обнаруживалось, что у букв и звуков нет эквивалента в другом языке, так что афгано-американское воинское братство общается в основном на «ринглише» (помеси русского с английским через персидский) и «пинглише» (максимально близкие английские версии персидских слов на дарийском диалекте Азизи).
Как выяснил Азизи, американцы отличаются не только языком, но и способом выражения. Они прямо, подробно и настойчиво излагают свои идеи. Афганцы предпочитают окольные пути. Плохие новости или иное мнение редко высказываются без предварительных танцев на цыпочках – или просто остаются невысказанными: пусть каждый домысливает самостоятельно. Азизи уже научился правильно себя вести, когда американцы просят чего-то невозможного. Ему не хочется казаться неуступчивым; к тому же, насколько он уяснил, американцы со временем все равно поймут, что возможно, а что – нет, поэтому он всегда говорит «да» или «нет проблем».
Пока Азизи позволяют подниматься в воздух, ему вообще-то все равно, с кем работать. Он отлично ладил с русскими; его только слегка раздражала их манера всегда стараться навязать ему свои политические взгляды. Нужно было быть членом партии, чтобы продвинуться вперед. Как и большинство афганцев, которых я опрашивала, Азизи отказывается говорить, действительно ли он тогда вступил в коммунистическую партию; это было очень давно. Однако он полагает, что ему больше нравятся американцы: они не пытаются разговаривать с ним о политике: «Они просто солдаты, совсем как я».
Когда американцы уйдут, Азизи будет летать для тех, кто придет после них. Когда пришли американцы, в ангаре электрические розетки с двумя входами сменились на розетки с тремя. Если их поменяют еще раз, его это не особенно озаботит. Он умеет приспосабливаться.
Если бы не проносящийся внизу ландшафт, могло бы показаться, что Азизи ведет светскую беседу за послеполуденным чаем. По мере того как мы медленно и невесомо пересекаем иссохшую землю, которая напоминает растрескавшуюся пятку человеческой ступни, он рулит прямо к каждому крутому горному склону, вздымающемуся перед нами, пока не покажется, что лопасти винтов вот-вот коснутся камня. Только тогда, совершив едва уловимое движение кистью руки, он заставляет свою машину горизонтально подняться над горным склоном, всякий раз вознаграждая себя широкой ухмылкой, когда мы взмываем в открытое небо.
