Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Если бы не проносящийся внизу ландшафт, могло бы показаться, что Азизи ведет светскую беседу за послеполуденным чаем. По мере того как мы медленно и невесомо пересекаем иссохшую землю, которая напоминает растрескавшуюся пятку человеческой ступни, он рулит прямо к каждому крутому горному склону, вздымающемуся перед нами, пока не покажется, что лопасти винтов вот-вот коснутся камня. Только тогда, совершив едва уловимое движение кистью руки, он заставляет свою машину горизонтально подняться над горным склоном, всякий раз вознаграждая себя широкой ухмылкой, когда мы взмываем в открытое небо.
«БЬЕНВЕНИДО А КАЛАЙИ НАУ». Это приветствие выведено краской из баллончика поперек мешков с песком, возле которых мы приземляемся в пыльном вихре. Это Северо-Западный Афганистан, граничащий с Ираном, со своим собственным выборным афганским губернатором. Но именно испанские войска построили здесь скромное летное поле, когда их отправили в провинцию Бадгис. Они разместили свою «команду реконструкции» в ее маленькой столице и развернули темно-синие флаги НАТО рядом с испанскими, желто-красными. Для черно-красно-зеленого флага Исламской республики Афганистан не осталось ни одного флагштока.
Вертолет, наконец, приземляется с грацией растолстевшего водяного клопа. Наши соседи-пассажиры, сплошь афганские военные офицеры с ухоженными черными усами и в пустынном камуфляже, выбираются наружу. Это пустыня, дополненная песчаными дюнами и редкими соснами, окружающими глинобитные домики, тянущиеся к городу с похожей на капкейк бирюзовой мечетью в центре.
До 2001 г. это и городом-то нельзя было назвать, говорит помощник губернатора, который приветствует нас, зажав под мышкой розовый блокнот с обложкой, украшенной мультяшными персонажами с косичками. Что касается офисных принадлежностей, здесь приходится пользоваться тем, что есть.
Отелей в городе нет, но губернатор согласился поселить нас в своем гостевом домике при условии, что мы не будем чересчур активно разгуливать по городу и не сообщим никому, что здесь остановились женщины. Когда мы въезжаем в сам Калайи Нау, город по-прежнему больше напоминает деревню с разбросанными там и сям глинобитными домами, окруженными низкими стенами. Все здесь низкорослое и бурое, тон в тон самой пустыне. На главной улице красуется по шесть магазинов с каждой стороны, расположенных в одно-двухэтажных зданиях. Здесь есть женский рынок, где прикрытые с ног до головы или одетые в бурки женщины могут заниматься покупками в обществе исключительно других женщин, в то время как мужчины ждут их на другой стороне.
На мужской стороне рынка на продажу выставлены запчасти разобранных автомобилей, подержанные сотовые телефоны и ковры. Женская его часть в основном состоит из лотков с сушеными продуктами, детской одеждой и свадебными принадлежностями. Ярко окрашенные гирлянды из бумаги и нейлоновых тканей висят снаружи, раскачиваясь на сильном пыльном ветру. Почти все импортируется из Пакистана, хотя до Ирана ближе. Иностранные войска, возглавляемые американцами, решительно препятствуют ввозу иранских товаров везде, где сами контролируют границу. Здесь язык, который я знаю под названием «дари», называют «кабули» и говорят на ином, больше похожем на иранский, персидском диалекте, близком к фарси.
Несколько агентств ООН и Агентство международного развития США помогали строить то, что губернатор называет «очень современным» городом – по сравнению с тем, как он выглядел десять лет назад. Многие люди по-прежнему берут воду из колодцев, но по крайней мере эти колодцы теперь не заражены. И женщины по-прежнему рожают дома, но все же в городе есть одна акушерка-стажер, которая помогает тем, кто готов воспользоваться ее услугами. Туберкулез, малярия и дифтерия по-прежнему привольно чувствуют себя в провинции, несмотря на достигнутые испанцами значительные улучшения в области санитарии и избавления от мусора. Теперь здесь есть несколько небольших школ, пара клиник и даже система канализации, созданная испанским эквивалентом армейского инженерного корпуса, который прорыл каналы под землей.
Гостевой домик губернатора окрашен в розовый цвет; со своими персиковыми занавесками и мягкими коврами он являет собой самое роскошное жилище в городе. Электроснабжение работает по несколько часов каждый день, и здесь есть внутренние ванные комнаты, хоть и без проточной воды. Нам выделяют маленькую комнатку, заваленную вещами двух гостей-мужчин, которым в силу гендерной дискриминации, работающей сейчас в нашу пользу, велено убраться оттуда и ночевать на крыше. Поверх импровизированных кроватей лежат матрасы, на которых до сих пор осталась нетронутой пластиковая упаковка производителя. Сетарех выуживает из чемодана свою блестящую голубую бурку и расстилает ее на кровати, прежде чем лечь, но тут же вскакивает, вдохнув ароматы, оставленные предыдущими гостями, которые спали здесь в 37-градусной летней жаре.
Мы проведем в этой маленькой комнатке с розовыми стенами и персиковым светом, струящимся сквозь занавески, не один день, ожидая встречи.
Кажется, все здесь знают отца Азиты, поскольку он по-прежнему остается одним из считаных жителей провинции с университетским дипломом. Но нам сообщают, что он стар, устал от жизни и не питает интереса к обсуждению прошлого.
Тем временем наши старания быть тише воды ниже травы и одеваться приемлемо – Сетарех в свою «простыню», а я в черный плащ, полностью убрав волосы и так зачернив веки сурьмой, что никакие влажные салфетки не способны оттереть ее по вечерам, – заслуживают неожиданную похвалу из уст наших соседей по дому. Спустя пару дней Сетарех случайно подслушивает разговор мужчин, остановившихся в соседней с нами комнате. Мы, презирающие всякие общепринятые любезности и глядящие в пол, когда проходим мимо них, всегда абсолютно безмолвные и с почти полностью закрытыми лицами, кажется, заслужили их одобрение. «Эти иранка и хазарка, – делают они вывод, – очень хорошие девушки. Очень хорошо прикрытые и очень стеснительные».
Наша скромность настолько импонирует одному из мужчин, что он решает, что мы обе ему «очень нравимся». Он даже с минуту раздумывает, не попросить ли каждую из нас попозировать вместе с ним для снимка на сотовый телефон. Но, пожалуй, это было бы слишком большим нахальством, говорит он другу, да к тому же хорошие и порядочные девушки все равно на такое никогда не согласятся.
Когда Сетарех переводит мне бормотание наших соседей, мы с ней объявляем успешными мои попытки стать женщиной. Лишившись своего тела, голоса и большей части лица, я наконец достигла этой цели.
