Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Когда Сетарех переводит мне бормотание наших соседей, мы с ней объявляем успешными мои попытки стать женщиной. Лишившись своего тела, голоса и большей части лица, я наконец достигла этой цели.
Деревня, где по-прежнему живет свекровь Азиты, расположена примерно в десяти минутах езды от городского центра. Она стоит у неширокой дороги, вдоль которой осела группа кочевников-кучи – преимущественно пуштунского меньшинства, – и их красно-зеленые тканевые шатры подрагивают на ветру, а маленькие дети пасут костлявых коз. Из склона горы вырастает узкий мост, который помогли укрепить испанские военные – заслуга Азиты в том, что она убедила их это сделать. В деревне, как говорят, около тысячи домов, но мы насчитали на склоне не больше нескольких десятков.
Здесь есть несколько небольших зеленых полей, на которых крестьянские семьи живут в палатках или под навесами из брезента с логотипом ЮНИСЕФ. Когда мы равняемся с ними, женщины отворачиваются и прячут лица под широкими полотнищами чадори. Этот брезент продается на рынке, так же как и семена, раздаваемые женщинам другой негосударственной организацией. На одном поле, откуда неожиданно доносится афганская поп-музыка, зреют баклажаны. Два голых мальчика играют в маленьком ручейке.
Наш водитель, выливший на себя достаточно одеколона, чтобы все население заднего сиденья умерло от удушья, подвозит нас к металлическим воротам. Аромат, окутывающий машину, дополняется вонью из открытой сточной канавы, которая настигает нас, как только мы входим в маленький компаунд.
Вот как выглядит бедность.
Маленькие босые девочки в синтетических платьицах собираются стайкой вокруг нас. Две девочки-подростка держат на руках младенцев, личики которых испятнали ленивые мухи. Эти девушки – уже взрослые. Одна девочка смотрит на меня из-под массы спутанных грязных волос, храня молчание. Ей на вид лет шесть, но ведет она себя с остальными как старшая. Все следующие два часа она будет просто смотреть на нас. Белки ее глаз резко контрастируют с загорелой дочерна кожей.
Одноэтажный дом свекрови Азиты имеет цвет высохшей глины. Ни единое дерево не защищает его от слепящего солнца. Глина и солома, самые дешевые строительные материалы, обеспечивают утепление весь год напролет. Эти органические материалы гораздо более практичны по сравнению со шлакоблоками, из которых военные так любят возводить дома в рамках гуманитарных проектов. Афганцы часто отказываются в таких жить: зимой в них царит леденящий холод, а лето превращает их в настоящую духовку.
Истощенная коза привязана к скобе в каменной стене внутри огороженного двора. Еще один маленький клочок земли отведен под огород. Он огражден колючей проволокой, не дающей животным и детям мародерствовать на грядках помидоров, картофеля и лука. Сверху все растения кажутся одинаково мертвыми. Пищу готовят на улице, на открытом огне. В угол дома встроен маленький тандыр. Электрического отопления нет. Зимой для обогрева дома жгут дрова. Их заготавливают летом у подножия горы, что примерно в двадцати минутах ходьбы отсюда.
Маленькая сгорбленная женщина выступает вперед. Девочки мгновенно расступаются, пропуская ее. Она с ног до головы одета в белое, тонкий белый платок обернут вокруг ее головы на манер тюрбана, защищая от солнца. Ее лицо очень напоминает вид пустыни из нашего вертолета – пережженный бурый пейзаж, прорезанный древними отметинами речных русел.
Она обнимает меня и целует в обе щеки, сопровождая это действие потоком уважительных приветствий. Мы с Сетарех приветствуем ее в ответ. На ее левом плече на английской булавке висит связка маленьких ключиков. Когда она двигается, они тихо позвякивают.
– Я нашла их на дороге. Мне нравится носить их как украшение. Как ювелирное изделие, – поясняет она, когда я спрашиваю, от чего они.
У ее второго сына, деверя Азиты, тоже две жены. Первая, у которой не хватает большинства зубов, – мать семи дочерей. Его второй жене 14 лет, и она только что родила сына, первого внука свекрови.
Эта недавняя свадьба состоялась в согласии с племенной традицией обмена, так что семье не пришлось платить за невесту. Чтобы добыть новую жену, которая сможет понести сына, семья заключила с соседями сделку, в рамках которой им была предложена 13-летняя дочь. Сейчас она замужем (и уже беременна) за 15-летним сыном соседей, которого с гордостью называют знатоком Корана. Как и другим местным, изучающим Коран, ему дает наставления мулла, пересказывая религиозные писания, поскольку сам не умеет ни читать, ни писать.
Внутри дома на всех кухонных шкафах висят замки. Несколько больших ларей для хранения и стеклянный буфет с посудой тоже заперты. Нас приглашают в главную залу – небольшую комнату, стены которой выкрашены ярко-бирюзовой краской. На одной стене висит, обрамленная бумажной гирляндой цвета фуксии, фотография Азиты тех времен, когда она праздновала свое первое избрание в парламент. Это комната, где будут жить дети Азиты вместе со своей матерью, если вернутся в дом ее мужа. Низенькая толстая дверь закрывается почти наглухо, чтобы женщины и дети семьи не могли войти внутрь. Мы находимся в комнате, которая сейчас служит для приема гостей, и сюда позволено входить только свекрови и ее сыну.
Женщины остаются стоять под дверью, с жадным любопытством стараясь хоть одним глазком взглянуть на гостей. Дети наваливаются друг на друга кучей-малой, стараясь разглядеть как можно больше через тоненькую щель в двери. Время от времени одна из малышек пытается силой распахнуть дверь, и бабушка отпихивает ее. Деверь Азиты вносит особое «угощение»: квадратный ящик, наполненный какой-то жидкостью, и большой настольный вентилятор. Он вставляет кислотную батарею в оконный проем и подвешивает вентиляторный винт. Пару секунд спустя нас с Сетарех накрывает густой поток теплого воздуха, дующий прямо в глаза, и приходится говорить громче, чтобы нас расслышали сквозь шум мотора.
Помогая быстрому потоку речи живой жестикуляцией, демонстрируя уцелевшие передние зубы, свекровь Азиты рассказывает, как она управляет всем домом:
– Если бы не я, никто бы ничего не смог! Да, я не могу выходить из дома. Я должна оставаться здесь и заботиться о моем сыне и моем внуке. А моему сыну нужно работать на плантации за домом.
Будучи самой старшей из ныне живущих членов семьи, она привыкла раздавать всем советы, как и что нужно делать. А сколько же ей на самом деле лет?
– Семьдесят или восемьдесят. Я, в общем-то, не знаю.
Ее сын выдвигает другую версию:
