Кемаль Бильбашар - Джемо
У Али глаза заблестели.
— Ай, порадовал нас, ага! А то мы и забыли, какой от ракы дух идет.
Второй жандарм наклонился к нему, что-то на ухо шепчет. Али головой замотал.
— Мемо ашуг, — говорит, — знать, и дядя у него ашуг. От ашуга зла не жди. И то правда, когда еще выпить доведется!
Плеснул дядя ракы из бутылки в бокал, водой разбавил. Побелело зелье, как молоко. Глотнули сперва гости по очереди. Али рукой усы вытер, языком прищелкнул.
— Огонь, а не ракы! Пошли тебе аллах удачи, ага!
Дядя мне бокал протягивает.
— Пей! Не сиди, как сыч. Развей свою тоску!
Я ракы в жизни не пивал. Подношу бокал ко рту — в нос шибануло. Глотнул, — о-о-ох! — всю глотку так жаром и охватило. Ну, думаю, спалит все нутро мне напрочь. Захрипел, заперхал, как овца. А жандармы и дядя со смеху катаются. На третьем глотке чую: теплая волна к голове подступила и камень на сердце словно как растворился. Захотелось мне песни голосить, плясать, смеяться. И Али разомлел: весь красный сидит, глаза сощурил. Уж и языком не ворочает. Одно твердит:
— Ай, курбан! — и дядю обнимать.
Под конец мы до того расходились, что я и думать позабыл, как завтра меня в город под конвоем поведут.
Али песню затянул. Тут дядя снял со стены два саза. Один Али протянул, другой — мне.
— Нате-ко, потешьте нас!
Прошелся Али пальцем по струнам, — сразу мастера видно! — струны так и застонали. И саз мастеру под стать.
Я зачин сделал, Али подхватил. После он начал, я ему ответил. И пошли состязаться, друг перед дружкой щеголять, друг дружку поддерживать. Кончили — встает дядя, нас обоих в лоб целует.
Тут и крестьяне подоспели. Говорят, народ на площади собрался. Всей гурьбой пришли мы на деревенскую площадь.
Выходит на середку давулджу[20] Махо — усы палашами. Гикнул зычным голосом: х-е-е-й! — и пошел игровую отбивать. Я на зурне заиграл. Встали парни рядком, рука об руку, и давай ногами чесать, коленца выкидывать.
До рассвета гуляли. К утру приустали, спать разошлись. Идем мы домой, а Али и говорит дяде:
— Ты теперь для нас все равно что бек. Как прикажешь, так и сделаем. Скажешь: отпустите Мемо. — отпустим.
— Как так?
— А так. Воротимся ни с чем. Вели, мол, парня в город, да по дороге родня его с ружьями налетела, отбила. С нас и взятки гладки.
Дядя по спине его похлопал.
— Не-е! После и Мемо худо будет, и вам не поздоровится. Власти все одно от своего не отступятся, других жандармов пошлют. В горы убежишь — себе врагов наплодишь. Одно дело — с шейхом поцапаться, другое — с властями. Уж лучше все миром уладить. Завтра же с рассветом и отправляйтесь в город.
Утер Али с лица пот рукавом.
— Ну, как знаешь, ага. Как ты порешил, так и будет. Пойдем в город. Там в отделе регистрации земляк мой сидит. Даст бог, подсобит нам, удостоверенье выдаст.
Назавтра купил дядя у крестьян нам всем по мулу, и в путь тронулись. На мулах мы скорехонько до города добрались, часа в четыре пополудни уж там были.
Земляк Али из отдела регистрации метрику мне в два счета обтяпал.
— Если бы, — говорит, — Али не вмешался, тебе эта бумажка не в пять лир обошлась бы. Возраст я тебе двадцать один год положил, а дату старую проставил. Теперь не оштрафуют. Отслужишь срок без надбавки.
Нам тогда и невдомек было, что он возраст-то нарочно набавил, чтоб в армию меня сплавить. Откуда нам было знать, что он уже с шейхом снюхался! Мы еще паразиту и денег дали! Да поздно я об этом узнал…
Сунул дядя писарям в конторе по два меджидие, с легким сердцем на улицу выходим. Али и говорит:
— Теперь у тебя метрика есть, никого не бойся.
— А про какую он там службу плел, Али-ага? — спрашиваю.
— Есть в армии такой закон. Внес сто семьдесят лир — служи полгода, остальное с тебя спишут. Нет у тебя денег — отслужишь полгода, да еще год в штрафниках походишь, на черных работах помаешься, палок отведаешь.
А дядя мой — душа-человек! — ему и отвечает:
— Хоть мы и не богачи, а на выкуп для Мемо наскребем!
Прибыли мы в военный отдел. Повели меня жандармы к начальнику. Подал ему Али мои бумаги, стоит — руки по швам. Тот на бумаги даже и не глянул, ко мне подходит. Усы у него закручены, брови — щетиной, смотрит строго, а мне не страшно.
— Дезертир?
— Был приказ, — говорит Али, — забрать его как дезертира.
— Что за дьявол! Говори толком: дезертир он или нет?
— Не знаю, командир. У него в метрике написано: двадцать один год. Вы велели его забрать, мы и забрали.
Полистал начальник мои бумаги, повертел в руках, поворачивается к жандармам и говорит:
— Ладно, вы идите.
Жандармы каблуками щелкнули, вышли. Начальник подходит ко мне с улыбкой, руку на плечо кладет.
— Молодец, Мемо-ага! Ловко все обделал! Метрика-то совсем новая, а дата — старая. Браво! Я таких шустрых люблю. Есть у тебя кто в провожатых?
— Дядя со мной. У дверей ждет.
— Что ему там стоять! Зови его сюда!
Вышел я к дяде — так и так, начальник и тебя зовет.
Входим к нему вдвоем. Начальник дядю сесть просит. Дядя головой мотнул, на ногах стоять остался. Начальник ко мне оборачивается.
— Ты, дружок, за дверью погоди.
Вышел я. Остались они одни. О чем они говорили между собой, не слыхать было. Потом от дяди я все узнал.
— Ты дядя Мемо? — спрашивает начальник.
— Я.
— Нам доложили, что Мемо уклоняется от военной службы. Теперь по его удостоверению я вижу, что он не является дезертиром.
— Нет, господин мой.
— Но поскольку он достиг призывного возраста, он должен отслужить.
— Должен, господин мой.
— Для него же хорошо, что он отсюда уедет. Я знаю, у него здесь есть враги, они его в покое не оставят.
— Не оставят, господин мой.
— Мемо сейчас в таком опасном возрасте, когда джигиты не думают, как свой глаз от сучка уберечь, сами на рожон лезут.
— Лезут, господин мой.
— Мне рассказали, что Мемо восстановил против себя одного шейха, владельца пятнадцати деревень. Конечно, с таким человеком враждовать бессмысленно. Я на шейха повлиять не могу. Сами знаете, даже наше правительство на них пока управы не нашло. Давайте отдадим Мемо в армию. Таким образом, у него будет возможность быстрее выполнить свой долг перед родиной и заодно избавиться от преследования шейха.
Потеребил дядя бороду.
— Ладно, — говорит. — Пусть послужит. Только мы хотим за него деньги внести.
— Что за дьявол! Зачем вносить деньги? Разве вам их не жалко? Поймите вы: чем дольше он останется в армии, тем лучше для него же самого. Казарма — это школа жизни, казарма — это знания. За полтора года он совсем другим человеком станет. Обучится грамоте, познакомится с новыми законами, изучит права и обязанности гражданина нашей республики, короче говоря, станет разбираться в жизни. Уже сейчас по глазам видно, какой он смышленый. Удача сама ему в руки плывет. Разве можно лишать его такого случая? Потом такую возможность ни за какие деньги не купишь!
— Ладно, я согласен. Только его самого хочу спросить.
Позвали меня. Вошел я.
— Слышь, — говорит мне дядя, — что начальник-то говорит? Денег никаких платить не надобно. Да ты не думай, что я от слова своего отступился. Деньги при мне. Как сам решишь, так и будет.
Я стою молчу. Смотрит на меня начальник из-под густых щетинистых бровей ласково эдак, как отец родной.
— Мемо, — говорит, — откажись ты от этого выкупа. В твоих же интересах уехать от деревни подальше. Ты еще молод, пока отслужишь, все твои беды сами собой забудутся. Отошлем тебя в Диярбекир. Это настоящий рай, сам увидишь. Чем выкуп платить, лучше те деньги на себя потратишь, погуляешь в свое удовольствие.
Задумался я. А что, в самом деле, какая разница: год служить или полгода?
— Согласен, бек мой, — говорю. — Сделаю, как велишь. Пойду без выкупа.
Начальник меня по спине похлопал.
— Молодец, парень! — говорит. — Теперь ты мне еще больше нравишься. Из тебя выйдет хороший солдат. Первое качество для солдата — умение повиноваться. Таких в армии любят. Однако хочу дать тебе совет: как бы офицер к тебе ни относился, как бы ни наказывал — хоть прибей он тебя, хоть в пыль разотри — ты молчок! Кто офицера ослушался, тому прощенья нет. Сразу под трибунал. Расстрелять не расстреляют, а в тюрьме сгноят.
— Не ослушаюсь, бек мой.
— Ну, молодец!
Потом вызывает начальник какого-то солдата. Тот прибежал, каблуками щелкнул.
— Слушаю, командир.
— Документы для отправки Мемо готовы?
— Готовы, командир.
— Давай сюда!
— Слушаюсь, командир.
Начальник ладони потер, довольный. Улыбается, дяде говорит:
— У нас тут дела так и кипят!
Назавтра отправились мы с дядей в Диярбекир. Дядя как обещал начальнику, так и сделал: сдал меня в казарму с рук на руки. Снял я с себя пояс, где деньги зашиты, передал дяде, попрощались мы, и остался я один среди чужих.
