Бернар Вербер - Смех Циклопа
Смех.
– И все равно Дарий – настоящая звезда, а вы просто завистники. И если бы не это шоу в его честь… вас никогда в жизни даже близко к «Олимпии» бы не подпустили!
Выпалив это, девятый клоун на всякий случай отходит подальше от коллег, которые с трудом сдерживают гнев.
С волками жить, по-волчьи выть? Не люблю я этого.
Лукреция смотрит на экран, надеясь, что выступление ее бывшей подруги не увенчается успехом. Но та, может быть желая произвести впечатление на Лукрецию, превосходит саму себя и вызывает гром аплодисментов.
Громкоговоритель объявляет: «Изменения в программе! Дуэт номер девятнадцать выступает вместо клоуна номер восемь. Приготовьтесь».
Исидор и Лукреция застывают от ужаса. Телохранитель-питбуль и не думает уходить. Он спокойно разговаривает с пожарным Франком Тампести.
Мы не можем убежать! Попались, как мыши в мышеловку!
— Лукреция, я подчинился вашей интуиции. Но так, для справки… просто для общего развития… что мы будем делать, очутившись на сцене?
Лукреция смотрит на протянутый ей листок с текстом, но двадцати секунд явно недостаточно, чтобы выучить миниатюру наизусть. Лоб Исидора покрывают крупные капли пота.
За ними уже идут. Ассистент подводит их к сцене, они видят Мари-Анж, произносящую последнюю шутку. Ее награждают взрывом хохота и громкими аплодисментами.
Занавес опускается, Мари-Анж уходит со сцены, на которую, по знаку распорядителя, должен теперь выйти дуэт номер девятнадцать.
– Ни пуха ни пера!
Мари-Анж уходит, чтобы сесть в первом ряду. На освещенной сцене появляется Стефан Крауц и говорит в потрескивающий микрофон:
– А теперь – иностранные гости! Давид и Ванесса Битоновски, которые приехали из Квебека! Они исполнят скетч «Стриптиз». Предупреждаю, это очень необычный номер!
Ассистент заставляет их сделать несколько шагов и встать у белой черты.
– Вам повезло, публика разогрета.
Лукреция и Исидор ждут, стоя посреди сцены перед красным бархатным занавесом.
Как странно, в эту минуту мне вспоминается другая, очень давняя, забытая минута.
Красный бархатный занавес начинает медленно подниматься.
Та давняя минута – это мое появление на свет.
Это было очень давно, я находилась в утробе матери.
Это было очень давно, меня окружала темнота, но вдруг красные стены расступились, и я вышла на свет.
На меня смотрели. На меня смотрели люди. Они чего-то ждали от меня.
Тяжелый занавес «Олимпии» открывается, Исидор и Лукреция оказываются перед переполненным залом. К ним прикованы сотни глаз.
Лукреция видит рядом с прожекторами телекамеры, которые транслируют шоу в прямом эфире для миллионов жителей Франции и всей франкоговорящей части планеты.
Она чувствует, как по ее спине течет ледяной пот. В первом ряду министр культуры, известные политические деятели, знаменитые артисты и семь уже выступивших клоунов. Они доброжелательно улыбаются. Мари-Анж подмигивает.
Справа сидят общественные деятели и журналисты, и среди них Кристиана Тенардье в вечернем платье и колье, похожем на стетоскоп.
В минуту моего рождения что-то шло не так.
Люди смотрели на меня и чего-то ждали.
А я не делала этого.
Справа от Лукреции стоит окаменевший Исидор.
Он слегка улыбается краем губ и мысленно спрашивает ее:
И что теперь делать, дорогая Лукреция?
109
Три человека стоят над могилой друга и обсуждают, что бы им самим хотелось услышать, если бы они лежали в гробу.
Первый говорит:
– Я бы хотел, чтобы обо мне сказали – он был хорошим отцом и мужем.
Второй говорит:
– А я бы хотел, чтобы обо мне сказали – он был блестящим педагогом, ученики так любили его!
А третий, глядя на своего друга в гробу, говорит:
– А я бы хотел услышать: «Смотрите! Он шевелится!»
Отрывок из скетча Дария Возняка «Последнее желание перед прыжком со скалы»
110
Наступает тишина.
– Начинайте! – шепчет ассистент из кулис.
Лукреция и Исидор стоят неподвижно, словно кролики, ослепленные фарами приближающегося грузовика.
Исидор, конечно, будет на меня сердиться, но я чувствую, что происходящее чрезвычайно важно для расследования. И понять это мы сможем, только пережив эмоции выступающего на сцене юмориста.
Она, не моргая, выдерживает пристальный взгляд Исидора.
Во время моего появления на свет они тоже смотрели и ждали. Я не делала того, чего они ожидали, и они волновались…
Они боялись, что я умру.
Она видит взгляды, пронизывающие ее, словно стрелами.
Я умираю.
Смерть – это самое лучшее в данной ситуации. Не нужно думать о будущем. Смерть не вызывает смеха. Может быть, жалость. Почти всегда – уважение. Сейчас сотни зрителей в зале, миллионы людей у телеэкранов спрашивают себя: «Чего она ждет, почему не начинает нас смешить?»
Я больше не существую.
Все в эту минуту смотрят на меня и считают меня ничтожеством. Такого ужасного чувства я не испытывала никогда в жизни.
Даже тогда, первого апреля, меня видели лишь несколько прыщавых девочек-подростков.
А тут тысячи, да что я говорю, миллионы людей…
Я умираю.
Что теперь будет?
Я хочу двигаться и не могу.
Надо дышать медленно, надо заставить сердце продолжать биться. Надо сглотнуть слюну.
Зачем я сюда пришла?
И Тенардье сидит в первом ряду.
И Мари-Анж на меня смотрит.
Вся моя жизнь – это заговор, целью которого была эта минута величайшего позора.
Меня сейчас разорвет. Черная дыра в сердце засосет и тело, и душу.
Я УНИЧТОЖЕНА.
Но я рада, что нахожусь в этой страшной ситуации не одна.
У меня есть товарищ по несчастью. Мы вместе переживаем еще один ужасный опыт.
ЧТО ТЕПЕРЬ БУДЕТ?
Зрители в зале тоже испытывают неловкость.
Кое-кто начинает грызть ногти.
Два клоуна на сцене, высокий толстяк и худенький коротышка, по-прежнему стоят неподвижно и хранят молчание.
В родильном отделении больницы моя собственная мать, которая знала, что нельзя наказывать детей в первую минуту после их появления на свет, преодолела стыд и сочла, что такое убогое существо достойно пощечины.
И Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАСЛУЖИВАЛА ЕЕ.
Меня нужно было отшлепать, чтобы научить вежливости: родившись, надо поздороваться и поблагодарить за подаренную жизнь.
