Канта Ибрагимов - Дом проблем
— Хе-хе, вчера и ты был в Грозном.
Кныша не узнать: если в Грозном он всегда в сером, то здесь — яркий пиджак, даже глаза блестят.
— Познакомьтесь, Мастаев, типичный представитель, можно сказать, олицетворение чеченского народа.
— Вы тоже, — лыбится в ответ Мастаев, — как Россия — всюду.
— Что ты несешь? — посуровело лицо Кныша, и на ухо, вполголоса: — Не в Грозном, мог бы костюм поприличнее надеть.
Иного не было. И Ваха знает, что в некотором месте штаны не раз перештопаны. Неужели видно? От этого он вовсе смутился и уже не мог отстаивать позицию президента по референдуму «Доверяете ли вы Парламенту Чеченской Республики?», и в итоговый бюллетень для голосования внесли еще один вопрос — «Доверяете ли вы Президенту ЧР?», чего требовала оппозиция.
В целом вся центральная избирательная комиссия России, в том числе и представитель республики Мастаев, посчитала такую постановку вопросов демократичной, расписались, и неожиданно для Мастаева еще один вопрос — финансирование референдума. Вот тут Ваха не знал, как ему торговаться, ведь президент назвал ему ориентировочную сумму, а оказалось, выделяют в четыре раза больше, в чем он тоже расписался. А тут выясняется, что перечисление в Грозный невозможно и банковская система Чечни в изоляции, так что везти придется наличными. Это почти три мешка.
— Не волнуйся, — успокаивает его Кныш. — Во-первых, везешь только один. Ну, сам знаешь, и тут хотят есть, и бюллетени, и агитацию здесь будут печатать. А, во-вторых, с оговоренной с президентом суммой мы тебя в Грозный доставим.
— А-а за те деньги я буду отвечать?
— Мы — выделяем, мы — проверяем, мы — списываем. Хе-хе, в том числе и твои грехи. Скоро борт. Улетишь как министр!
— Одна просьба, — о родном думает Ваха. — Сына хотел бы проведать.
— Да, — задумался Кныш. — Дети — святое! По пути, я надеюсь, успеем.
— Вот адрес, — Ваха достал помятый листок.
— Нет-нет, — смотрит записку Кныш. — Они на днях переехали на другую квартиру, снимают, — и видя исказившееся лицо Вахи: — Ну что ты вечно удивляешься?! Мы про вас все должны знать. Хе-хе, видишь, пригодилось, а то зазря мотался бы по Москве и сына бы не повидал.
Ехали долго; в пригороде столицы, как выразился Кныш, — это «ближе к Грозному, чем к Москве», однокомнатная, тесноватая квартира, одним словом, «хрущевка». Сын Макаж вырос, на отца смотрит, как на незнакомого дядю. А Ваха, после цен в Москве, тем более тех сумм, о которых доселе говорили, понимает: сыну он многого дать не может. Пробкой выскочил из подъезда, а Кныш, словно и мысли его читает:
— Мечтаешь сыну купить квартиру в Москве?.. Гм, вот поведешь себя правильно во время референдума, две квартиры даже в центре Москвы купишь.
— Это как? — не перестает удивляться Мастаев.
— Хе-хе, понаглее, по-чеченски, — искоса глянул на него Кныш, и тяжело вздохнув: — Все-таки дурачок ты.
— Да, малограмотный, малознающий, неимущий, — печально согласился Мастаев.
В сумерках над Москвой разразился ливень как из ведра. Оттого, наверное, образовались пробки. На военный аэродром, что был под Москвою, прилично опоздали. Подкатили прямо к трапу, а подняться не разрешили, наоборот, с борта сошли два весьма упитанных генерала и с ходу на Кныша:
— Ты где был, козел? — и как стали материть, будто сержанты новобранца. — Теперь коридор не дают, — генералы, не обращая внимания на моросящий дождь, оставляя запах спиртного, парадно двинулись в дежурную часть. «Волга» уехала, а Кныш и Мастаев попытались укрыться от непогоды под крылом, которое грозно дрожало в амплитуде работающего на холостом ходу мотора.
— Побежали туда, покурим, — криком предложил Кныш. Ежась от сырой ветреной погоды, они примостились под полуразвалившимся пожарным щитом, где для тушения пожара уже ничего не осталось:
— Всюду бардак, все грабят, — прикуривая, сказал Кныш, а Мастаев, как всегда, ляпнул, что на уме:
— В Чечне вы бог и царь, вы всюду и везде, а здесь? — еще более сутулясь, присосавшись к сигарете, Кныш, словно признавая это, долго молчал, а потом выдал:
— Я не лечу с вами.
— А-а как референдум без вас?
— У-у! — словно от боли, коротко простонал Кныш, и исподлобья глянув на Мастаева: — Я козел, ты дурак. Оба мы — нищие, хренов пролетариат! А о свободе даже не мечтай. И референдума не будет. Я подал рапорт в запас, и тебе советую лучше податься в горы на время.
— А референдума почему не будет?
— Мастаев, — раздражен голос Кныша. — Я и так много выболтал. Ты молчи, а то нам обоим плохо будет.
В это время двигатели самолета стали набирать мощь. Генералы появились из дежурки, а Кныш дернул к себе Мастаева:
— Может, более не увидимся. Ты там береги себя, — он как всегда при расставании крепко обнял Ваху, — не поминай лихом. И еще, вот письмо, — он очень бережно достал красочный конверт, — мог бы передать Виктории Дибировой на восьмое марта.
Когда они подошли к трапу, генералы уже поднялись, дождь почти перестал, от двигателей моторов — ветер. Прощаясь, подали руки, и тут Мастаева угораздило с усмешкой крикнуть на ухо провожающему:
— Вы очень странный человек. Никогда — ни адреса, ни телефона, расставаясь.
От этих слов Кныш, удивляя Ваху, до боли сжал кисть, в свете прожекторов попытался заглянуть в глаза южанина, а потом тоже на ухо крикнул:
— Во-первых, по службе не мог. А вообще, — нет у меня ни адреса, ни телефона. Лишь дряхлая мать в деревне и взбалмошная в угаре сестра. Я тоже неимущий, понял? — еще крепче он сжал кисть Вахи. — Однако врагу не сдается наш гордый «Варяг»! Мы вооружены марксистско-ленинской теорией, и скоро «скоро грянет буря!» «Объективное положение в мировой политике революционно, из него реформами не выйдешь. Спасти от гибели в состоянии только революционный пролетариат». ПСС, том 32, страница 386 — как Отче наш с удовольствием процитировал любимого вождя Кныш, а Мастаев в тон ему сказал:
— Значит, время плебейской революции в России настало?
— Хоть и дурак, а кое-что соображаешь. И в одном ты абсолютно прав: Ленин — не только лидер вооруженного восстания, Ленин, прежде всего, — гениальный полководец, повторивший путь Чингисхана в обратном направлении.
— Вперед к средневековью! — крикнул Ваха.
Эта дискуссия, наверно, продолжилась бы, да в это время от КПП свет фар, иномарка со свистом подкатила к трапу. Это не генералы, а тоже два вальяжных, по манерам надменных чеченца, которые даже не поздоровались, а как к себе, прямо вошли в самолет. По требованию пилота и Мастаев поднялся.
Четырехмоторный военно-транспортный самолет тяжело пошел на взлет, а Ваха конечно же многого не знает, да в Афгане служил, к тому же, крановщик, и на лету вес определяет: борт перегружен. Кабина для пассажиров куцая. Мастаев в самом конце, в углу. А генералы и чеченцы, как только борт набрал высоту, видно, что не впервой, умело разместили посередине какой-то ящик, на него выложили коньяк и всякую снедь. Они не только и не столько пили и ели, сколько что-то упорно подсчитывали, порой спорили, торговались. Наконец, наверное, в итоге сошлись, и тогда сытый, раскатистый смех.
