Канта Ибрагимов - Дом проблем
В Конституции СССР, последующей Российской Федерации и вроде бы независимой Чеченской Республики — референдум как свободное волеизъявление граждан прописан. Более того, немного лет назад, еще в бытность СССР, Всесоюзный референдум был, и народ высказался абсолютным большинством за сохранение Союза ССР. Но вопреки гласу народа Советский Союз по воле партийных лидеров распался… И вот референдум в небольшой Чеченской Республике. Это, конечно, испытание, экзамен на зрелость, и, понятно, это цивилизационный и национальный рост, диалектика… А готово ли чеченское общество к таким демократическим процедурам? Конечно, готово, потому что есть историческая память. И если в СССР никакой свободы, кроме как на бумаге, не было, то даже во времена царской колониальной политики на Кавказе, в Чечне, и только в Чечне, разумеется, не без давления и интриг русской администрации, да все же периодически, по традиции свободного общества, происходили и опросы, и выборы старейшин сел, и ежегодной жеребьевкой делили пахоту, сенокосы, пастбища.
…1993 год. Между президентом и парламентом в Чеченской Республике крайне обостряются отношения. Все это при том, что в данном парламенте заседают те сторонники президента, которые, по их мнению, способствовали приходу к власти генерала. Теперь пути вчерашних революционеров диаметрально разошлись. Парламент считает, что «президент-генерал узурпировал власть, имеет диктаторские замашки, ведет агрессивно-провокационную дипломатию с Россией, при этом состоит в тесном общении с военными той же России».
Президент раз за разом накладывает «вето» на решения парламента самопровозглашенной Чеченской Республики, в конце концов он этот парламент с помощью своей гвардии распускает, точнее, разгоняет. А в телеэфире народу объясняет: «Этот парламент нелегитимен. При его избрании участвовало всего десять-двенадцать процентов населения. Выборы проходили всего в шести из четырнадцати районов республики».
Все знают, что выборы этого парламента происходили одновременно с президентскими. Однако это озвучить не могут, в эфир не пускают. Вместе с тем противостояние обостряется. На стороне парламента массы людей. В Грозном снова митинги, как их «окрестил» президент, — митинги пророссийской оппозиции.
А президент-генерал в прямом эфире зачитывает текст:
— Мне говорят — это способ запугивания, вы нас терроризируете. Смешно с моей стороны терроризировать старых революционеров, видевших всякие испытания. Оппозиция твердит: «Появился какой-то (неразборчиво) уклон: президент-генерал быстро и решительно стал бы все это исправлять. Говорят, что нет выборов, демократии, прочее. Есть выбор окончательный и бесповоротный — это диктатура чеченского народа во всей России и в мире! (Бурные аплодисменты за кадром.) Товарищи, не надо теперь оппозиции! Либо тут, либо там, с винтовкой, а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте. Вывод, для оппозиции теперь конец, крышка, теперь довольно нам оппозиции!» (За кадром аплодисменты.) А президент продолжает: «ПСС, том 43, страница 127.»
— Это не надо читать, — тоже голос за кадром, и мало кто узнает этот голос, а Мастаев, смотрящий эту передачу, еще более прислушался, прибавил звук, а генерал продолжает:
— Мы не учитываем прошлое, а настоящее, учитываем изменения взглядов и поведение отдельных лиц, отдельных вождей. Ленин. При чем тут Ленин?.. Ну ладно, великий полководец, революционер. Заканчиваю. ПСС, том 41.
— Это не читайте, — теперь Мастаев узнал закадровый голос Кныша, стал хохотать. В это время он услышал возгласы во дворе, голос своей матери.
Ваха только вышел. Темно, лишь одна лампа — освещение таблички «Образцовый дом» — горит, а перед ним Баппа и мать Альберта Бааева. Увидев Ваху, последняя, что-то ворча, ушла в сторону своего подъезда. Баппа вслед за сыном зашла в чуланчик и на вопросительный взгляд сына сказала:
— На весь двор орет, что из-за твоих каких-то шашней Мария Дибирова не соизволит возвращаться к мужу.
— Какой «муж»? — не сдержался Ваха. — Разве они уже давно не в разводе? — Баппа молча развела руками, а сын взволнован. — И если на то пошло, пусть ее сын со мной поговорит. А что она от тебя хочет?
— Хочет, чтобы ты стер надпись в подъезде Марии.
— Пусть мне это скажут.
— А как тебе сказать? — мать усмехнулась. — Вон, вновь написано «Дом проблем». Видать, вновь какие-то выборы будут, ну и ты, как обычно, председатель избиркома — гарантия демократии — лицо народа.
— Что ты несешь, мать?
— Эта кем-то пущенная молва о тебе давно ходит, а теперь и плакатами развешана.
Пораженный Ваха прямо в тапочках выбежал во двор: действительно, вновь приписано «Образцовый дом проблем», а рядом плакат «Все на референдум», несколько искаженный — его профиль «председатель избиркома — гарантия демократии — лицо народа». И тут же приписано «дурное».
Мастаев попытался было «дурное» стереть, как сзади стук каблуков:
— Надо быть последовательным, — Виктория Оттовна сзади смотрит на него, как на провинившегося ученика. — Тогда и то в подъезде сотрите.
Ваха давно про это забыл, не видел, теперь заглянул, словно вчера написал — ярко: «Мария, я люблю тебя!» под самым потолком, даже трудно теперь представить, как он это написал.
— Кому мешает, пусть и стирает, — резче, чем хотел, огрызнулся Мастаев, хотел уйти.
— Постой, пожалуйста, — Дибирова слегка притронулась к его руке, словно приглаживая: — Пойми, у тебя сын, семья. И я хочу, чтобы Мария жила спокойно, в семье.
— Д-да? — Ваха понимает, что он взведен и не должен так с Викторией Оттовной говорить, да и иначе он сейчас не смог. — Да, как здесь написано, быть может, и я дурачок, зато я и «гарант демократии». Так что, хотя Мария и ваша дочь, а уже взрослая, и пусть самостоятельно принимает решение. А я ее давно не видел, тем более не общался, — выдав это, он хотел уйти, но Дибирова его удержала:
— Пожалуйста, эту надпись в подъезде сотри.
— Она вам мешает?
— Скажу так — смущает.
— Я сделаю так, как скажет Мария.
Хотя в одном дворе живут, а Ваха давно не видел Марию, и верный способ поговорить — телефон — давно не работает. Тем не менее, придя домой, он первым делом поднял трубку — гробовая тишина. Повалившись на диван, особо не вникая, он тупо смотрел, как опять по телевизору президент-генерал обвинял во всех чеченских проблемах руководство России, как вдруг, вспугнув его, зазвонил телефон:
— Мастаев? Совещание, срочно в президентский дворец.
Ваха быстро нажал на рычаг и, пока не отключили, набрал Дибировых.
