Сергей Солоух - Игра в ящик
Р. Р. Подцепа понял, что именно имел в виду и о чем собственно его просил рассказать товарищ старший лейтенант. Игорь Валентинович Пашков.
ЩУК И ХЕК III
Шел по Советской стране поезд. А вернее будет сказать, стоял на каждой маленькой станции, а порой даже и на полустанке с одной только стрелкой да облупившимся домом обходчика. Отъехал он от Москвы три дня назад, а проехал всего ничего. Такой незначительный преодолел путь, который не то что скорый, простой пассажирский поезд пролетает обычно часа за два или три. Только двигался этот состав так медленно не потому, что вез он в своих товарных вагонах с замками и пломбами на дверях тракторы или танки, которых ждут не дождутся колхозники и пограничники во всех дальних и ближних уголках нашей Родины, а потому, что вез этот поезд ненужный Стране Советов человеческий материал. Сотни врагов: троцкистов, вредителей и прочих шпионов, осужденные самым справедливым в мире рабоче-крестьянским революционным судом, лежали на нарах в зеленых телячьих вагонах этого поезда, и машинисту даже жаль было тратить на них уголь. А начальникам станции не хотелось давать воду и зеленый свет.
Конечно, ни машинист, ни стрелочник, ни даже начальники станций просто не знали, что среди отпетых врагов единственного в мире пролетарского государства едут в этом товарняке два настоящих пионера. Два маленьких мальчика Щук и Хек. Которым припаяли пятьдесят восьмую статью только для вида. Только для того, чтобы они смогли уехать за Синее море к Синим горам и там в трудных условиях, в открытом противостоянии с врагами всех мастей выковать из себя будущих вожатых и значкистов ГТО. Далеко-далеко от самого красивого на свете города с красными звездами на башнях стать настоящими большевиками, людьми с большой буквы. Потому, что ведь и нет для этого другого способа. Да и никогда не будет.
Щук и Хек лежали вдвоем на самых верхних нарах и смотрели в маленькое узенькое окошко. Окошко было с решетками, но без стекол, и через него в душный и вонючий вагон тек свежий воздух. Вот почему это место наверху было самым лучшим и очень ценилось у врагов народа. Случалось, что они даже выменивали его на хлеб или валенки. Только на этом этапе никто никому ничего за эти высокие нары не предлагал. Так уж стало жалко зэкам двух совсем маленьких мальчиков, которые едут вместе с ними в зеленом вагоне к Синему морю. И один из них даже взял и своими собственными руками поднял ребятишек наверх, другой погладил их по головкам, а третий поделился сухариком, который ему передали из дома.
Глупые враги рабоче-крестьянского строя, конечно, не знали, что Щук и Хек совсем не простые дети. И едут они за Синие горы с особым ответственным заданием партии. Там, далеко-далеко, у Синего моря, они должны вырасти, возмужать и вернуться через десять лет на большую землю под красные звезды самими главными командирами, председателями и депутатами. Ничего этого зэки не знали. А Щук и Хек ничего им не рассказывали. Потому, что комиссар Гараев и моряк Гейка научили их хранить страшные тайны. От самой простой, вроде тайны сердечного приступа доктора Колокольчикова, до самой главной – для чего нужен подвал и большевики.
Все три дня дети молчали. Они лежали обнявшись, прижавшись друг к другу буденновками, и смотрели в узенькое окошко с решеткой. Только иногда Щук говорил Хеку:
– Дом с петушком. А Хек ему отвечал:
– Паровоз со звездой.
И больше ничего. Ведь за узеньким окошком был декабрь. Кругом лежал снег. А поезд все время стоял на каких-то дальних путях маленьких полустанков, и ничего интересного не было видно. Даже когда так хорошо и удобно лежишь – высоко-высоко, на животе, у самого окошка.
– Березы, – говорил Щук.
– Клены, – отвечал ему Хек.
И все время дети видели разные строения и предметы. И это потому, что как настоящие следопыты и юнармейцы Щук и Хек всегда смотрели в разные стороны. Вели круговой обзор и панорамное наблюдение. И только под вечер третьего дня, когда уже начало темнеть, но еще было все четко и ясно видно, Щук и Хек неожиданно сказали одно и то же.
– Мама, – прошептал Щук.
– Мама, – совсем тихим эхом отозвался Хек.
И это действительно была мама Щука и Хека. Только все стало другим в жизни этой веселой женщины с той самой минуты, как ее полюбил самый главный командир в папиной организации. И лишь одно не изменилось. Квартира из трех комнат с видом на Красную площадь. Ее по-прежнему надо было обставить мебелью. После разоблачения папы, неправильно понимавшего базовые принципы пролетарского правосознания, жилплощадь на восьмом этаже передали маме. Чтобы она там завела абажуры, вазочки, ковры и фортепьяно. И тогда самый большой командир, который только был в папиной организации, мог бы заезжать иной раз в полночь, после трудного допроса, и пить с красивой мамой в культурной обстановке чай. А попив чаю, снова уезжать на свою нелегкую работу, которую, сколько ни трудись, всю все равно никогда не переделаешь.
Главное, чтобы только силы не иссякали и революционное чутье ни на одну секунду не слабело. А не иссякает оно и не слабеет никогда только благодаря короткому, но полноценному отдыху. Вот почему понятливая мама Щука и Хека так старалась сделать квартиру с видом на Красную площадь красивой и уютной. Каждый день она садилась в служебную машину самого большого командира и часами объезжала склады реквизированного имущества. Она не жалела ни времени, ни нервов, ни своего собственного здоровья на поиск радующих глаз и сердце большевика вещей и даже однажды заехала на самый дальний и большой склад на станции Косино.
Тут ее и увидели Щук и Хек. Ведь они лежали на самой верхней полке высокого вагона. А сам вагон стоял на высокой железнодорожной насыпи. Вот почему увидеть маму детям не помешала даже зеленая ограда с гвоздями и колючей проволокой, навитой сверху. Сквозь ее кольца Щук с Хеком разглядели молодую, очень красивую женщину в новой длинной шубе и блестящей меховой шапке. Мама шла по двору бывшего дровяного склада к большой черной легковой машине. А следом за мамой шагал шофер в новой красноармейской форме и бережно нес в руках две коробки. Одну с сервизом на двенадцать, а вторую с сервизом на двадцать шесть персон. Только Щук и Хек, конечно, даже с такой высокой точки обзора не могли сосчитать тарелки и чашки, тем более что их и не видно было внутри коробок. Зато одну-единственную маму они вычислили сразу и безошибочно. И как только вычислили, немедленно с тихого-тихого шепота перешли мальчишки на громкий-громкий, даже отчаянный крик.
– Мама! Мама! – стали звать ребятишки разоблаченного следователя хорошенькую женщину в длиннополой шубе. – Мамочка, мамочка, мы здесь! – кричали они.
Конечно, настоящие пионеры, будущие депутаты и члены ЦК нашей партии ни в коем случае не должны были бы так поступать. Особенно когда их в особом поезде везут через всю страну с секретным заданием. Но только Щук и Хек были еще такими маленькими, что им не сразу стало стыдно. А когда наконец стало, они немедленно замолчали.
– Ты зачем кричал? – спросил Щук Хека. Старший брат первым успел вытереть слезы и теперь строго смотрел на младшего.
– Не знаю, – честно сознался маленький Хек. Ведь он никогда не врал. Потом он высморкался, немного подумал и сказал: – Наверное, если бы мама нас с тобой здесь увидела, она бы очень обрадовалась. И даже, наверное, немного загордилась, что у нее такие особые сыновья.
– Да, – ответил Щук, – наверное. Но только если бы случайно увидела. А вот если бы услышала, как мы с тобой глупо да еще хором орем на весь поезд, то, конечно, гордиться бы вовсе не стала. Даже наоборот.
Конечно. Только зря Щук и Хек беспокоились. Ничего мама не слышала. После всех неожиданных перемен в ее жизни она теперь могла пить сладкого вина столько, сколько хочется, и даже начинать с утра. Никто ее не проверял и не контролировал. Даже бутылку мама могла выпить одна всю целиком. Или, например, две, если точно знала, что самый главный командир в папиной организации сегодня на совещании в каком-нибудь нацрегионе. Никого не допрашивает, сам лично выступает с речью далеко-далеко от Москвы и ночью поэтому внезапно не заявится. Именно в такой вот незанятый день мама и оказалась на станции Косино. А значит, она не то что ничего не слышала в этот вечер, она и видела-то не совсем хорошо. Иначе бы, конечно, вместо второго сервиза взяла новую вазу для цветов.
Только и в другое время, когда мама принимала утром одну лишь рюмочку для поправки, Щук и Хек могли совсем не беспокоиться. Никто, даже со специальным чувствительным прибором, не смог бы расслышать детские, пусть самые отчаянные крики не железнодорожной станции, где непрерывно пускают пар и гудят паровозы. Рокочут краны и стреляют выхлопами грузовики. Разве лишь такие же, как Щук и Хек, зэки в их собственном вагоне на соседних нарах. Только Щук и Хек зэков совсем не стеснялись. Даже не уважали, ведь эти зэки хотели кота съесть.
