Джон О'Хара - Жажда жить
— Да, — кивнула Грейс. — Жаль, что мало кто давал ему это понять, пока он был жив. Сидни казалось, что его у нас не любят.
— Ну, вы же знаете Форт-Пенн.
— Как не знать, — поежилась Грейс. — Итак, он умер?
— Да, — медленно кивнул головой О’Брайан.
— Где он?
— Все еще в своей палате, но вам туда не стоит заходить, Грейс.
— Я и не собираюсь. Я уже видела его, и это было тяжкое зрелище. Бедняга. Хорошо бы он вообще не знал, что я видела его в таком состоянии. Ладно, что дальше?
— Если хотите, я сам всем займусь. Почту за честь, Грейс.
— Вы ведь о похоронных делах, верно?
— Да. Думаю, надо обратиться к Вайнбреннеру?
— Право, не знаю. Мы что, с ним имеем дело?
— Вайнбреннер хоронил ваших родителей. Полагаю, в своем деле он лучший.
— Все правильно, Грейс, — подтвердила Конни, — так оно и есть. Я позвоню Броку.
— Да, скорее всего ваш брат сам захочет заняться похоронами. А вам стоит остаться здесь на ночь и выспаться как следует. Ну а я тем временем переговорю с вашим братом.
— Я только что выпила кофе, — сказала Грейс.
— Ничего, дам снотворного. Думаю, так будет лучше всего. Ложитесь, все равно до утра делать нечего.
— Вы правы, доктор, так будет лучше всего, — вставила Конни.
— Вряд ли я нуждаюсь в снотворном, но все же таблетку приму на всякий случай, — согласилась Грейс. — Только вот что, детям я сама все скажу. Не хочу, чтобы это был кто-то другой. Благодарю вас, доктор О’Брайан. Извините за грубость. Бестактность. Покойной ночи.
— Сейчас сестра принесет снотворное, — сказал О’Брайан.
— Прекрасно. Покойной ночи, — попрощалась Конни.
Грейс присела на край кровати.
— Знаешь, — заговорила она, — у меня какое-то чувство вины перед детьми. Вроде надо бы сейчас быть с ними и все рассказать. Умом-то я понимаю, что им лучше отдохнуть, но что-то подсказывает, надо быть рядом. Мы должны быть вместе. И в то же время — не следует их будить. Остается только Бога молить, чтобы никто из слуг или Брок даже намеком не проговорился. Я все должна сказать сама. Надо бы завтра встать пораньше. — Грейс подняла взгляд на Кони: — Ты настоящий друг, Конни! Я даже не собираюсь просить тебя подняться как можно раньше, знаю, что ты сама все сделаешь как надо.
— Ну конечно, дорогая. Ни о чем не беспокойся, я обо всем позабочусь. Брок и я, мы все сделаем. Хорошо бы, конечно, Хэм был здесь, но, коли его нет, я вместо него. Да, кстати, тебе надо составить список тех, кого бы ты хотела видеть на похоронах. Хочешь, я составлю?
— Пусть это будет самый узкий круг, только семья и несколько друзей.
— В таких случаях родственники всегда хотят обставить все по-семейному. Но Сидни — заметная фигура, многие считают себя его друзьями. И мне кажется, похороны надо сделать как можно более публичными. Это будет дань его памяти. Он всегда считал, что в городе его не любят, и делал вид, что ему все равно, а теперь и действительно все равно. Но знаешь, Грейс, даже если оставить в стороне религию, есть все же жизнь после смерти, и эта жизнь — память, которую люди хранят о тебе. Мне кажется, ты удивишься, увидев, сколько народу придет на кладбище, чтобы отдать Сидни последнюю дань уважения. Мы в долгу перед его памятью. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Наверное.
— И когда все увидят, как много собралось народу, это и сохранит память о нем. И для детей, когда они вырастут, это будет правильно и хорошо. Их отца запомнят как человека, которого высоко ценили в Форт-Пенне.
— Ладно, убедила, — вздохнула Грейс.
— Вот твои таблетки.
— Только не дай мне проспать, ладно? В этом смысле мне и впрямь не на кого больше надеяться.
— Я разбужу тебя в половине восьмого. Ты успеешь собраться и приехать на ферму сразу, как дети позавтракают.
— Ни местечка, которое бы он не поцеловал. — Грейс словно со стороны взглянула на себя. — И у него ни местечка, которое бы я не поцеловала. А теперь все кончено. — Она повернулась к Кони: — Ты, наверное, думаешь, что все кончилось и без того. Но это не так. Он не мог бы жить без меня. И самое плохое в том, что сейчас я это понимаю, а еще вчера ни за что бы не признала. Он вернулся бы, как только понял, что я по-прежнему ему жена. Скажу дочери, что если ее потянет на сторону, пусть это лучше будет в начале семейной жизни. Раньше мне это никогда не приходило в голову, но теперь вижу, что когда давно замужем, залатать дыру труднее.
— Нам никогда не приходило в голову, что браки вообще нуждаются в залатывании дыр, — сказала Конни.
— Я знаю, что бы Сидни сказал на этот счет, — вздохнула Грейс.
— Да ничего они не знают, — сказал Брок. — Единственное, что я им сказал, так это что ты будешь с минуты на минуту. Они спрашивали меня о Сидни, но я ответил, что ты сама все скажешь.
— Спасибо. — Грейс вошла в дом. Дети еще не встали из-за стола. — Доброе утро, дети.
— Как там папа? — спросила Анна. Мальчики предоставили ей право задавать вопросы.
— Ему очень плохо. Доедайте свой завтрак и идите в гостиную. Нам надо поговорить.
— Мы доели, — сказал Билли.
Грейс посмотрела на их тарелки и чашки:
— Не совсем, но ладно, не важно. Пошли.
Дети проследовали за ней в гостиную.
— Садитесь, кто где хочет. Да, Альфред, закрой дверь, пожалуйста. — Мальчик повиновался и сел рядом с другими, перед матерью. — Мне не хотелось говорить об этом в столовой, — начала Грейс. — Чтобы никто из посторонних не услышал. Сейчас мы все вместе, все четверо. Альфред, Анна, Билли и мама. А папы больше с нами нет. Он ушел этой ночью.
— Ушел. Умер? — спросил Билли.
— Да. — Анна обняла младшего брата за плечи, но он сбросил ее руку. Альфред подался к матери, положил ей руку на плечо, она тесно прижала его к себе и поцеловала в щеку. Затем подошли и остальные, тоже поцеловали, но Билли тут же вернулся на диван и пристально посмотрел на мать.
— От чего он умер? — спросил Альфред.
— Сядьте, родные, я сейчас вам все расскажу, — проговорила Грейс. — Помните, в прошлом году закрылись школы и многие заболели и умерли?
— Я помню, — откликнулся Альфред. — Детский паралич.
— Ты просто не дал мне сказать, — бросила Анна.
— Ну вот. А помните, что тогда болели не только дети, но и кое-кто из взрослых? — продолжала Грейс.
— Да, и еще говорили, что взрослые заразились от детей, потому что это детская болезнь и она передается от детей к взрослым, — сказала Анна.
— Верно, — кивнула Грейс. — Только, по-моему, это не так. Любой может заболеть этой болезнью, и взрослый, и ребенок.
— А почему папа заболел? — спросил Билли.
— Не знаю, — покачала головой Грейс. — И никто не знает. Доктора не знают. Некоторые выздоравливают, некоторые нет.
— В школе Джонни Борденер болел, но выздоровел, только вот говорит он теперь как-то не так. Точно у него мокрота в горле, — сказал Альфред.
— А что папа делал, когда умер? — спросил Билли.
— Он спал, а потом просто перестал дышать, — ответила Грейс.
— И ничего не велел тебе передать нам? — настаивал Билли.
— Сказал, что любит вас, всех троих. Хочет, чтобы вы были хорошими детьми и не слишком тосковали о нем. Но конечно, помнили, потому что и он помнит вас.
— А где он? — спросил Билли.
— На небесах, — пояснила Анна.
— Тебе-то откуда знать? Ты ведь там не была.
— Но ведь это так, правда, мама? — сказала Анна.
— Правда.
— А почему он сам не сказал нам? — продолжал Билли.
— Слишком поздно было, сынок, вы уже спали. Он ушел после полуночи.
— А почему мы не могли его увидеть? — настаивал Билли.
— Слишком поздно было, — повторила Грейс. — К тому же вы и так не могли бы подойти к нему.
— Почему?
— Потому что болезнь заразная, — объяснил Альфред. — С заразными больными нельзя видеться, иначе сам заразишься.
— Так, выходит, ты заразилась? — повернулся Билли к матери. — И теперь умрешь?
— Нет, потому что близко я не подходила.
— И даже не поцеловала его? — спросил Билли.
— Нет. Я думала о вас. Если бы поцеловала, то не смогла бы целовать вас долго-долго. Боялась бы, что заболеете.
— А где папа сейчас? — спросил Билли.
— Он… Его готовят к похоронам, — сказала Грейс.
— Я хочу его видеть, — заявил Билли. — Я хочу знать, как он выглядит.
— Ничего не выйдет, потому что сейчас его кладут в гроб, — объяснила Анна.
— Куда кладут?! Я не понимаю, что ты говоришь! — расплакался Билли. — Я хочу видеть папу!
— Иди ко мне, малыш, я попробую тебе все объяснить, — протянула ему руку Грейс.
— Не хочу я, чтобы мне объясняли! Я хочу видеть папу!
— Нельзя, не только тебе, но и никому.
— А как же те, которые кладут его в… эту штуку. Кто это? Кто? Я тебя не понимаю, не понимаю тебя. Я всех вас ненавижу! Тебя, тебя и тебя. — Не переставая кричать, он влепил пощечину сестре, потом брату, а там и матери.
