Майкл Корда - Богатство
– В том, что случилось, нет ничего грязного.
– Но так кажется. И будет чертовски тяжело добиваться официальной должности на фоне крупного процесса. Хотя вы можете сказать, что это не ваша забота. Между прочим, хотя это не мое дело – как относится ко всему этому ваша семья?
Она чувствовали, что ее тянет к нему. Снова, если закрыть глаза, слышался голос Артура. На свой лад она сочувствовала Роберту, – в конце концов, не он оскорблял ее, при том, что известие о смерти отца и его браке, несомненно, пришло в самый неподходящий момент для его политической карьеры.
– У меня только мать. – Это была неправда, но чем меньше сказано о братьях, тем лучше.
Он ободряюще улыбнулся, склонив голову как бы в знак почтения к материнству.
– Полагаю, в ее главах вы не совершаете ошибок. Так уж свойственно считать матерям. – Он прикурил новую сигарету, "Пэлл Мэлл" без фильтра, заметила она. Фальшивая зашита сигаретных фильтров или длинных мундштуков была не для Роберта. Он глубоко затянулся, словно человек, набирающий дыхание перед тем, как нырнугь. Он всегда так курит, гадала она, или просто нервничает.
– Только не моей.
– Вот как? Но она, конечно, должна вам сочувствовать.
– Она считает, что я сама могу позаботиться о себе.
– Да. А вы можете?
– До сих пор удавалось.
– Но ведь не с такими трудностями?
– С худшими.
– Да? – Он не выглядел заинтересованным, но в его синих глазах что-то блеснуло, – Вы отважны. Знаете, может вам понадобиться.
Она рассмеялась.
– Вы имеете в виду – если я проиграю?
– О нет. Если вы победите. Управлять состоянием Баннермэнов – это адский труд – Он посмотрел на нес пристально, его глаза сверлили ее сквозь сигаретный дым. – Как вы думаете, Алекса, мы можем быть друзьями?
– Друзьями? – Для этого было достаточно легко сказать "да", но если она могла принять дружбу Роберта Баннермэна, то сильно сомневалась, что у него было именно это на уме.
– Я бы хотел, чтобы мы были друзьями, – продолжал он, и взял ее за руку. – Мне уже хватает врагов, с которыми я могу справиться.
Его рука казалась слишком горячей. Или это она слишком сильно реагирует на его прикосновение? Вернись мыслями к делу, приказала она себе, желая, чтоб он Был менее привлекателен, меньше похож на своего отца…
– Я котел бы узнать вас лучше, – прошептал он, – Гораздо лучше.
Как его отец… Внезапно она отдернула руку. Как бы ни привлекателен был Роберт – а как ее мог не привлекать почти абсолютный двойник Артура Баннермэна? – он – не Артур. Она была в ярости на себя за то, что даже задумалась о Роберте, и в ярости на Роберта, хотя и в меньшей степени, за то, что он попытался воспользоваться ее слабостью.
– Уверена, что мы прекрасно сработаемся, как только сумеем прийти к соглашению, – сказала она несколько более чопорно, чем намеревалась.
Роберт кивнул. Он убрал руку с видом человека, опробовавшего одну тактику, потерпевшего поражение и занятого перегруппировкой сил.
– Алекса, почему бы вам не взять эти проклятые деньги и не отступить? – произнес он совершенно деловым тоном. – Назовите вашу цену.
– Я уже говорила – я не из тех, кто отступает. Деньги меня не волнуют. И я не продаюсь.
– Вы говорите как Алдоны. Их деньги тоже не волновали, но они были чертовски уверены, что их дочери выйдут замуж за тех, кого деньги волнуют. – Его смех так же громок, как у отца, но она впервые расслышала в нем горечь. – А если серьезно, семья Баннермэнов не место для жизнерадостной девушки с головой на плечах! Я в ней родился, поэтому у меня нет выбора, но зачем при соединяться к нам, когда вы совсем не обязаны это делать? Поверьте мне, быть Баннермэном – совсем не забавно.
– Я так и не думаю, Роберт. Артур… ваш отец… имел очень четкие идеи относительно того, что он хотел сделать с Трестом. Он много об этом размышлял. И это было него важно. Единственное, чего он боялся – что занялся этим слишком поздно, и, к сожалению, оказался прав. Думаю, поэтому он так много мне и рассказывал. И я занялась этим вовсе не ради забавы.
Он вздохнул.
– Позвольте мне угадать. Из чувства долга? Тогда – да, вы, Алекса, встретили подходящую семью. Это фамильное проклятие – долг и вина за то, что мы много богаче всех нормальных людей.
– Вы сгущаете краски.
– Ошибаетесь. Отец приукрасил для вас семейную историю. И, вспомните – к тому времени, как вы познакомились, он уже не пытался что-либо сделать ни для семьи, ни для состояния.
Ее изумило, как плохо Роберт знал своего отца. Неужели истину можно так исказить? И было ли представление Артура о Роберте столь же неправильным.? Ей показалось, что это возможно.
– Вы не правы, – терпеливо сказала она, стремясь убедить Роберта. – Он много и тяжело работал. И беспокоился, может быть, слишком много. Я не говорю, что он не совершал ошибок, но кто их не совершает? И думаю, ему иногда хотелось, чтобы в молодости у него быта больше возможности выбора. Вы знаете, что когда-то он хотел быть художником?
Глаза Роберта расширились в искреннем удивлении.
– Художником! С чего вы взяли?
– Он мне рассказал. Ваш дед ему не позволил.
– Не удивительно. Господи Иисусе! Вы можете представить отца, живущего в какой-нибудь занюханной мансарде в Виллидже? Отец, должно быть, подшутил над вами или бредил.
– Он был совершенно здоров, – сердито сказала она. – И серьезен. И зачем ему было обязательна жить в мансарде? Он мог вести вполне респектабельную жизнь и при этом рисовать. Как Уайетт.
Он задумчиво затянулся.
– То, что вы говорите, очень интересно, если он и вправду желал стать художником. Не понимаю, почему он никогда не упоминал об этом. Это сделало бы его облик гораздо более человечным: наследник состояния Баннермэнов сообщает отцу, что он хотел бы рисовать пейзажи или "ню", или что там еще у него было на уме.
– Возможно, он считал, что вы бы его не поняли.
– Я бы не понял. Я и сейчас не понимаю. Но это действительно трогательная история. – Он рассмеялся. – Знаете, я хотел стать исследователем. Представлял, как возглавляю экспедиции, путешествую по всему миру, называю в свою честь горы и реки – но когда я поделился мыслями с отцом, по его реакции вы могли бы счесть, что я заявил, будто собираюсь стать уличным музыкантом или вступить в монашеский орден. Ни под каким видом!
– Почему именно исследователем?
– А почему нет? Возможно, это в крови. Кир был в своем роде исследователем – во всяком случае, авантюристом. Если б он поехал в Панаму, а не в Калифорнию проверять, что происходит на шахтах, возможно, он никогда бы не нажил свой первый миллион. Его младший брат был китобоем, пару раз ходил в Китай, и кончилось все тем, что его корабль потерпел крушение на Фиджи – а он сам предположительно съеден каннибалами. Был и другой брат, "Доктор" Александр Баннермэн, который уехал на Запад искать золото, но нашел только неприятности, продавая индейцам виски и оружие, н в конце концов был линчеван толпой в Ларами. Подозреваю, вполне заслуженно. – Лицо Роберта смягчилось, – Когда отец приобрел земли н Венесуэле, мне было около пятнадцати. Я провел там одно лето. Главным образом объезжал стада с пастухами, ночевал в джунглях, спускался по реке, чтобы посетить индейские деревни… – Казалось, он разговаривает сам с собой. Его глаза словно видели перед собой некие воображаемые дальние горизонты, а не Алексу. – Конечно, отец состоял в совете "Нэшнл джиографик", Американского музея естественной истории, Клуба естествоиспытателей, так что мне легко было представить себя в какой-нибудь экспедиции. Но мне следовало бы знать, что эти надежды никогда не осуществятся. Существовал непреложный закон: Гарвард, школа бизнеса, затем несколько лет на изучение хитросплетений семейного траста. У меня ушли годы, чтобы понять – чем больше я преуспевал в том, чего он от меня хотел, тем больше он меня ненавидел.
– Он не ненавидел вас.
– Извините, но я знаю лучше. Вы подоспели к развязке сюжета. И выслушали только одну сторону.
– Я не принимаю ничьих сторон.
– Принимаете, и знаете это. – Ослепительная улыбка заставила ее удивиться, как его зубы остаются такими белыми, несмотря на непрерывное курение? Может, он раз в неделю посещает дантиста, чтобы их выбелить, или это просто пример удачного сочетания генов? – Вы приняли сторону отца, во всех отношениях., вплоть до вашего музея.
– Его музея, Роберт.
Он так и не дотронулся до еды. Вытянул из пачки сигарету, размял, закурил, окутавшись облаком дыма, так и не взглянув ей в глаза.
– Его музея? Да, конечно, но он умер, Алекса, поэтому, боюсь, теперь он ваш.
На краткий миг ей померещилось, будто она уловила отблеск открытой враждебности в ясных синих глазах, но, если он и был, Роберт быстро изгнал его.
– Нам нет причины сшибаться рогами, – любезно сказал он. – Давайте придем к соглашению и покончим с этим.
