Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2009)
С ужасом вспоминаешь, как с ней полемизировали, точнее — что о ней говорили, перевирая буквально все утверждения и предложения автора. И были в том трогательно единодушны первый (и последний) президент умирающей квазиимперии и партийные бонзы с мест, примеривающие маски национальных лидеров независимых государств, просвещенные адепты „либерализма и демократии” и столь же просвещенные радетели „патриотизма”. Что уж говорить о тех миллионах подписчиков „Комсомолки” и „Литературки”, которым интереснее (и уже привычнее) было глядеть на перманентные телевизионные ристалища (то трагедию крутят, то цирковое шоу, то из студии, то из Кремля, то с улицы), чем вникать в „посильные соображения””.
Марина Палей. Механизм непролазного умиления. — “Русский Журнал”, 2009, 5 мая <http://russ.ru>.
Резко критический отзыв о рассказе Олеси Николаевой “Эфиоп” (“Новый мир”, 2007, № 11). Среди прочего: “Увы, политологи предсказывают довольно высокую вероятность того, что на вверенной человеку планете, относительно скоро, победит исламский фундаментализм. Почему? Да хотя бы и потому, что у представителей этой идеологии (именно — идеологии) дела со словами не расходятся. А вот, скажем, православный писатель — существо двойственное… То есть ежели и умиляется, глядя на кромешную нищету и унижения (которые, конечно, катализируют обретение „незащищенными слоями” — Царствия Небесного), то почему-то дальше этого умиления не идет, не совершает каких-либо радикальных, сообразных со своими представлениями, действий: не обращается, например, к депутату парламента с предложением, чтобы „слои” — для их же пользы, т. е. для скорейшего обретения Вечного Благоденствия, — голодухой бы поинтенсивней пробрать. А ведь опыт голодомора, казалось бы, даже подспорьем мог бы стать. И уж всяко не расцветают душой они, хронически умиленные , когда обретение Царствия Небесного — посредством нищеты, голодухи, кромешных болезней — начинает вдруг очень активно „светить” — ну, скажем, их чадам и домочадцам. То есть означенная „двойственность” индивидов, склонных к такому роду умилениям, остается для меня загадкой. Другая загадка — сама природа этого непролазного умиления”.
Павел Пепперштейн. Заповедник “Россия”. — “ OpenSpace ”, 2009, 14 мая <http://www.openspace.ru>.
“Мне кажется, что будущее должно занимать каждого. И, честно говоря, меня смущает, что в России о нем мало думают. Перспектива перекрыта. Свободному потоку мысли мешает доминирующая капиталистическая идеология”.
“Идеальное общество должно быть устроено по принципу экосоциализма”.
“Я очень надеюсь, что бизнес-центры Москоу-Сити никогда не будут закончены.
Я обращаюсь к высшим силам с мольбами об этом. Если единственное, что может спасти остатки Москвы, — это усугубление кризиса, то я за кризис”.
Сергей Переслегин. Глобальный мир: предельно неустойчивое развитие. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 5.
Среди прочего: “Индустриальные технические системы никогда не бывают вполне надежны и потому время от времени гибнут. Тот же „Титаник”, например, утонул.
А на Тенерифе, в современном аэропорту, столкнулись два „Боинга-747”, погибло свыше 500 человек. „ДС-10” упал под Парижем из-за дефектного замка грузового люка. И так далее и тому подобное. Поэтому сами катастрофы, разумеется, ничего не маркируют и ничего не значат. <...> А вот реакция общества на эти катастрофы заслуживает внимательного рассмотрения. И в случае с „Челленджером”, и в случае с Чернобыльской АЭС мы имеем одну и ту же картину: в материальном мире — довольно заурядная авария с небольшим числом человеческих жертв, в информационном пространстве — подлинный апокалипсис. В результате — резкое торможение космической программы в США и торможение атомной энергетики во всем мире, кроме Японии, которая после Хиросимы и Нагасаки явно получила „прививку” от радиофобии. Заметим, что ядерная энергетика имела очевидные прагматические перспективы, но случайная катастрофа отбросила ее развитие на поколение, а кое-где, вероятно, и навсегда. Тоже совершенно неиндустриальный исход, неиндустриальная логика развития событий”.
А также: “В течение ближайших двадцати лет нас ждет либо тотальная постиндустриальная катастрофа, либо — постиндустриальный переход с полной перестройкой всех жизненных форматов. Первое, конечно, много вероятнее, хотя заметим, что даже катастрофа имеет множество вариантов и может быть усилена или ослаблена, а также ускорена или замедлена”.
Елена Пиетиляйнен, Фазиль Искандер. “Эпоха отлива?..” — “Север”, Петрозаводск, 2009, № 3-4 <http://sever.karelia.ru>.
С Фазилем Искандером беседует Елена Пиетиляйнен, главный редактор журнала “Север”. Среди прочего Искандер говорит: “Это известный вред отсутствия цензуры. Проявленный интерес государства к писателю свидетельствовал о том, что он чего-то стоит. А раз нет интереса, то простодушные люди не проявляют духовной силы и смелости.
С полным упразднением государственного давления в литературе исчезла социальная страсть. Может быть, это главная причина того, что современная русская литература слабее той, что создавалась 20 лет назад. Мы свободны, но не выработали высшую божественную ответственность за свою свободу. И я смею утверждать, что мое наблюдение объективно”.
А также: “Я — в глубоко пенсионном возрасте. И не вижу никакой помощи со стороны государства”.
Писатель против часовой. Беседу вел Алекс Алехин. — “Эксперт”, 2009, № 16 <http://www.expert.ru>.
Говорит Вячеслав Пьецух: “Главной жизненной задачей каждого культурного человека — и сейчас, и ранее — является самоизоляция от российской действительности”.
“Но все равно выходит, что не коммунисты сволочи, а человек скотина”.
Григорий Померанц. Сквозь облако мифов. — “Искусство кино”, 2009, № 1 <http://www.kinoart.ru>.
“Сегодня важнее всех экономических реформ — хорошая школа (я это повторяю с 1987 года), школа, способная повысить уровень интеллектуальной и нравственной образованности до того минимума, которого еще в XIX веке достигла Дания благодаря народным университетам пастора Грундтвига. Важнее всех реформ — достичь такого уровня диалога, при котором цивилизованный стиль полемики становится опорой общественного порядка, о каких бы предметах ни шел спор. Итогом всех дискуссий, в которых я принимал участие, всех попыток прорваться сквозь облако мифов и туман абстракций был вывод: стиль полемики важнее предметов полемики”.
Поэзия и ее близнец. Беседа Андрея Грицмана с Санджаром Янышевым. — “Интерпоэзия”, 2009, № 1 <http://magazines.russ.ru/interpoezia>.
“ А. Г.: <...> Вот еще вопрос: как вы считаете, душа — какого пола?
С. Я.: У моего любимого Арсения Тарковского душа имеет женское начало. Это — Эвридика.
А. Г.: У Мандельштама: „Душа ведь женщина, ей нравятся безделки...” А как на узбекском?
С. Я.: В узбекском языке нет грамматической категории рода.
А. Г.: В английском — душа среднего рода. Она беспола. Любопытно: когда я брал интервью у замечательной европейской румынской поэтессы Нины Кассиан и задал тот же вопрос, она мне сообщила, что в румынском есть два или три варианта обозначения души — разного пола”.
Захар Прилепин. Игра его была огромна. — “День литературы”, 2009, № 5, май <http://zavtra.ru>.
“Почти вся т. н. почвенническая литература развивалась по путям, проторенным Леоновым и Шолоховым. Но зачастую леоновское влияние можно обнаружить даже там, где оно и не очень ожидается. Так, в 1993 году Никита Михалков снимет фильм „Утомленные солнцем”. Конструкция его, если присмотреться, построена на основе нашумевших в 30-е годы леоновских пьес — „Половчанские сады” и „Волк”. В обеих пьесах Леонова, напомним, изображена большая семья на исходе 30-х годов, в которой неожиданно появляется шпион. Ровно та же коллизия наблюдается в картине Михалкова. Причем в „Половчанских садах” шпион ранее имел отношения с женой главного героя, как опять же в „Утомленных солнцем”. Впрочем, михалковский шпион больше похож на Луку Сандукова в „Волке”: он столь же стремителен и безжалостен, и одновременно есть в нем ощущение загнанности и одиночества. Общая атмосфера и обеих пьес, и фильма мучительно схожа: то же внешнее, бессмысленное какое-то веселье, те же шутки и розыгрыши и то же потайное ожидание скорого ужаса, хаоса, взрыва шаровой молнии. Думается, что на Михалкова Леонов повлиял опосредованно: так случается, что какая-та тема, какое-то ощущение проникают в тебя настолько глубоко, что и годы спустя, забыв о первоначальном импульсе, ты невольно воспроизводишь увиденное многие годы назад”.
