Раймон Кено - Упражнения в стиле
— Я не ваш песик, — отозвался четвероногий. — Я не принадлежу никому, кроме самого себя. Я не домашний пес; если хозяин так думает, он глубоко заблуждается. Что до сахара, то я его люблю и не отказался бы съесть кусочек. Кстати, на комоде стоит полная сахарница; не хочу вас обидеть или побеспокоить, но вы проявили бы большую любезность.
Первое мгновение странник сидел неподвижно и молча, однако на его лице не заметно было следов удивления или страха. Потом он встал, принес кусочек сахара и дал псу, а тот принялся его грызть.
Облизнув морду, пес сказал:
— Меня зовут Дино. Это моя кличка. Дино.
— Очень приятно, — сказал странник. А я Амедей[*] Губернатис, самый молодой депутат во Франции.
— Весьма польщен, — откликнулся пес. — У вас итальянские корни?
— Как и у многих порядочных французов, — ответил депутат.
— Не обижайтесь, пожалуйста, месье Амедей, — сказал пес, — я не расист[50], хотя по линии отца могу претендовать на солидную родословную.
Он улыбнулся и серьезно добавил:
— Вам здесь, наверное, скучно.
— Мне? Вовсе нет, — ответил Амедей. — Мне вообще не бывает скучно.
— Только животным не бывает скучно, — отозвался пес, — или тем индивидам, которые недалеко ушли от естественного образа жизни. Но слышать это от депутата странно.
— У меня в голове всегда какой-нибудь проект, — сказал Амедей, — какой-нибудь план, соображение, закон, декрет.
— Вы, наверное, переутомляетесь, — сказал пес, качая головой.
— Что значит утомляться? Ведь я с тринадцати лет непрестанно работаю, от двенадцати до шестнадцати часов в день.
— Представишь — вздрогнешь, — признался пес. — Вас не затруднит, если я вас опять побеспокою и попрошу еще кусочек сахара?
— Охотно принесу, — ответил Амедей.
Зверь сгрыз сахар, беседа возобновилась.
— Зачем вы столько работаете? — спросил пес.
— Я специалист. Специалист по бюджетным и финансовым вопросам. Я доктор права, закончил факультет политнаук, у меня еще и степень по естествознанию. Таких, как я, не найти; это мое сильное место... одно из моих сильных мест.
— Э, да у вас честолюбие... — заметил пес, перестав облизывать морду.
— Честолюбие... честолюбие... не спешите с выводами... честолюбие.
— Вы думаете о благе народа? подчиненных?
— Безусловно. Ради них я и стал специалистом. В конце концов, не все могут быть такими же сведущими, как я: чтобы им лучше жилось, я сосредоточил в руках такие возможности. Это мое оружие в борьбе за их благо.
— Хм, — хмыкнул пес. — Хм.
— Можете называть это честолюбием, — согласился Амедей. — Сейчас я все равно в отпуске.
— Один?
— До нынешнего момента. Я расстался со своим спутником. Путешествую по этим местам пешком. Очень познавательно. А сколько впечатлений!
Пес зевнул и спрыгнул со стула. Описал два-три круга, обнюхал два-три предмета, толкнул вторую дверь и был таков, даже не соизволил попрощаться. Почти тотчас же в дверь вошла горничная и спросила у Губернатиса, не хочет ли он поужинать.
Он хотел бы поужинать.
Что?
Один постоялец, его и кормить-то нечем.
Но Губернатис в еде был неприхотлив.
Горничная расстелила перед ним скатерть, накрыла на стол и вскоре вернулась с супницей. Ужин состоял из супа, омлета, салата и фрукта. Все было проворно подано и не менее быстро съедено. Горничная слегка поприжималась к клиенту, но тот не проявил к ней ни малейшего интереса — по крайней мере, виду не показал. Не успел странник очистить яблоко, как вошел одноглазый старик в бархатных штанах.
— Гортензия, пикон, погорячее, — громко объявил он.
И взглянул на странника своим единственным глазищем.
— Ну что, скрипим, месье Бланди? — сказала служанка. — Скрипим себе, пока скрипится, старый сморчок.
Странник понял, что посетитель глухой. Служанка подала пикон с горячей водой, да так и осталась стоять, почесывая ягодицу.
— Неплохо поживаем, Гортензия, — заговорил одноглазый старик. — Ревмашка не отпускает. Ну, да это пустяки. Ерунда. Эх, какой дождь сегодня. Улитки повылезают.
Он взглянул на странника.
— Не для прогулок погодка, — заверил старик. — Не повезло вам нынче с погодой.
Странник не ответил, хотя фраза была явно обращена к нему.
— Грибы погниют, — продолжал одноглазый, — да и виноградникам плохо будет, это как пить дать. Г-грибочки были, да сгнили, виноградинки сбили г-градинки, вот что получится.
— Ах ты, старый сморчок, — улыбаясь, сказала Гортензия.
Она подтянула корсет, который впивался ей в ягодицы.
И продолжала стоять как истукан. Странник расправился с фруктом.
— Кофе?
— Нет, спасибо.
— Потом не уснуть будет, — встрял старик.
— Не лезь не в свое дело, старый пень, — сказала Гортензия; и пояснила страннику: — Это мой дядя. Он выжил из ума.
— Давай, давай, — отозвался одноглазый, который вовсе не был глухим. — Болтай. Если бы не ревмашка, я был бы как огурчик. Точно, как огурчик.
— Он у нас слегка тронутый, — сказала Гортензия. — Но, несмотря на возраст, еще пыхтит. Кое-кто думает, что он колдун. Он вправляет кости и заговаривает огонь. Знает, как называются все растения и для чего они служат. Раньше даже поговаривали, что он вызывает души умерших.
— Басни, — сказал одноглазый.
— У него дома есть говорящая голова, которая рассказывает обо всем, что происходит в мире, — продолжала Гортензия, убирая со стола и между делом не пропуская ни одной возможности прижаться упругой грудью к плечу мужчины или потереться бедром о его руку, — ее никто не видел, только я, один раз, когда была маленькой, и конечно же перепугалась. Некоторые говорят, что это радио, ничего подобного — когда я была маленькой, радио еще не существовало, — вообще-то я не старая, месье, мне двадцать; ну, а мне говорят, что все почудилось. Но я видела эту голову, точно.
— Надо же, — сказал одноглазый.
— А еще у него есть шпионы — два ворона. Они летают повсюду, садятся на подоконники, подглядывают, а потом рассказывают все, что видели. Несколько раз местные ребята пытались их убить, но не тут-то было, все наоборот: пацаны то ранили себе что-нибудь, то ломали.
— Это точно, — сказал одноглазый.
Гортензия шевельнулась:
— В нашей семье он один такой.
Странник закурил трубку.
— Вы путешествуете пешком, месье, — сказал ему старик. — Это куда более познавательно, чем по ж-железке или на всяких там авто-мото. Можно увидеть то, чего не замечаешь на скорости, ведь так?
— Действительно.
— Здесь заночуете?
— Да.
— Приходите ко мне завтра утром, я покажу вам кое-что интересное. Вы ведь смыслите в цифрах, а? В этих, в ста-атистиках?
— Откуда вы знаете?
— Гортензия вам все рассказала: один из моих воронов видел, как вы шли и бормотали цифры — ни громко, ни шепотом.
Странник улыбнулся:
— Никак не могу избавиться от этой привычки.
— Приходите завтра, — продолжил одноглазый, поднявшись. — Пиконом угощает месье, — добавил он.
И вышел.
— Старый пень, — пробурчала Гортензия, — чокнутый, совсем чокнутый. Но говорящую голову я и правда видела, когда была маленькой.
Наступила тишина.
— Я провожу вас в комнату, — сказала Гортензия.
Странник хотел было пойти за ней, но тут вернулся хозяин:
— Хорошо поужинали, месье Губернатис? А ты можешь отправляться спать, когда закончишь с посудой. Хорошо поужинали, месье Губернатис? В это время года мне нелегко готовить, учитывая малое, я бы сказал, ничтожное количество клиентов, а также учитывая, что я не умею стряпать, — омлет не стряпня... У меня нет ни продуктов, ни поваров. И все-таки, хорошо поужинали, месье Губернатис?
— Вполне. Я не обжора.
— Ага, сказано с укором.
— Ну что вы. Я прекрасно поужинал.
— Омлетик удался?
— На славу.
— Хм.
Он рассматривал странника.
— Если верить тому, что написано в вашем формуляре, вы — месье Губернатис?
— Он самый. Вы в этом сомневаетесь?
— Нисколько. Депутат?
— Да.
— Ваш визит — честь для моего заведения, месье депутат. И... ну... кстати: вы здесь никогда не бывали?
— Никогда.
— Вы уверены?
— Несомненно. Абсолютно уверен.
— Никогда здесь не бывали?
— Никогда. Я же сказал.
— Даже во сне?
Губернатис задумался.
— Даже во сне, — ответил он.
И заметил:
— Странные расспросы.
Толстощекий малый, который расспрашивал посетителя с маской беспокойства на лице, вновь принял любезный вид.
— Простите меня, месье депутат, вы ведь простите? В этом отношении я того, чересчур... Готов рассказать вам одну историю, да-да, целую историю.
