Раймон Кено - Упражнения в стиле
— Не меньше. Надеюсь, вы предоставите мне скидку.
Они продолжали обсуждать этот вопрос, спускаясь по лестнице. А дойдя до кабинета, окончательно договорились. Управляющая грузно опустилась на стул, тот жалобно застонал.
— Попрошу вас заполнить формуляр.
Он проделал это быстро, не задумываясь; видимо, привычка. Платить вперед отказался, предпочитая дождаться следующего дня. И вышел, глубоко раскланявшись с управляющей.
Заполненный формуляр не представлял никакого интереса. Г-жа управляющая присовокупила его к остальным; остаток дня она слушала Радио Тулузы.
Около семи часов постоялец появился снова. При этом он конфузливо улыбался:
— Я передумал. Если это вас не затруднит, я бы предпочел другую комнату, с окнами во двор.
— Вы правы; она, конечно же, поспокойнее.
— Я не хотел бы вас ставить в затруднительное положение.
— Это ничуть меня не затруднит. Сегодня вечером в нее должен был заехать брат полковника, так я дам ему шестой. Ему все равно, на одну-то ночь.
— А какой номер у комнаты, что со стороны двора?
— Тридцатый.
— Тридцатый. Очень хорошо.
— Как войдете, выключатель под зеркалом, справа.
Он поклонился и вышел.
— Эй, перенесите-ка чемодан из шестого в тридцатый.
Неряха горничная поволокла чемодан по запутанным коридорам.
— Ну ваааще, — высказалась она на обратном пути. — Булыжники у него там, что ли...
И отправилась хлебать причитающуюся ей похлебку.
К одиннадцати часам постоялец из тридцатого вернулся. Снял с доски свой ключ и поднялся в номер. Г-жа управляющая посмотрела на него, но ничего особенного не заметила. Она добралась до своей пустой — по причине вдовства — постели; грязнуля горничная докарабкалась до своей мансарды. Гостиница постепенно засыпала: брат полковника, монахиня, семья из Бреста.
* * *Г-жа управляющая вставала в шесть тридцать; в семь, сидя за письменным столом, она уже читала газету. Этого промежутка времени хватало на ее туалетные надобности, труды по одеванию и весь комплекс мер по приему утренней пищи. В тот самый момент, когда она с дрожащим пенсне на носу смаковала заметку об убийстве консьержки в банях Плезанс, тихое, но все же решительное тук-тук прервало ее чтение. Это был постоялец из тридцатого.
— Здравствуйте, месье, — сказала она, растягивая рот в добротно сделанной улыбке.
— Приношу свои извинения, мадам, я уезжаю.
Рот мадам съехал набок.
— Уезжаете?
— Да, я не могу здесь оставаться.
— Вас беспокоил шум?
— Да нет, было очень тихо, очень тихо.
— Так в чем же дело? Что-то здесь не так. Если что-то случилось, так вы скажите.
— Ничего.
На какую-то секунду его лицо исказилось гримасой, после чего приняло свое обычное выражение.
— Значит, подушки! — воскликнула г-жа управляющая. — Забыли их убрать. Ну конечно же, из вашего номера забыли убрать подушки.
— Нет, мадам, их убрали.
— Тогда не понимаю. Я просто не понимаю. Вы же мне сами сказали, что останетесь на три месяца. И комната очень тихая, ведь так?
— Так. Очень тихая. Но я испытал некое ощущение. Понимаете? А когда испытываешь ощущение...
Он сделал жест, который показался г-же управляющей начисто лишенным какого-либо смысла. В ответ она глупо и неловко улыбнулась.
— Сколько я вам должен? — спросил он.
— Одна ночь, тридцать франков.
Он молча вынул стофранковую купюру, потом забрал сдачу. Г-жа управляющая продолжала на него смотреть. Он повторил жест:
— Понимаете, я не могу остаться. Очень сожалею.
— Я тоже. До свидания, месье.
— Ну, вот...
Он резко подхватил свой чемодан, махнул на прощание шляпой и вышел. Помедлил. Ни одного такси. Он перешел улицу и скрылся за углом.
Замарашка горничная, натирающая мебель, воскликнула: «Ну, этот ваааще!»
— И не такое бывает, — сказала г-жа управляющая.
— Чокнутый какой-то.
— Наверняка психбольной. Даже лучше, что он уехал.
— Булыжники у него были в чемодане, — усмехнулось раболепное существо. — Булыжники!
Отлив таким образом свои размышления в словесную форму, оно или она с еще большим усердием принялось (лась) натирать мебель, выполняя — старательно-бестолково — мудрые распоряжения г-жи управляющей.
На краю леса [*]
(Перевод А. Захаревич)
I
На краю леса два спутника расстались. Один пошел направо, другой взял курс налево, в направлении деревни. Деревья кончились, по обе стороны дороги выплыли поля, приблизились дома. Оставшийся в одиночестве странник прибыл с наступлением сумерек, и лампы зажглись в гостинице в тот момент, когда он входил в ресторанчик. Тут начался дождь; странник сел, положив на пол свой дорожный мешок.
Подошла служанка — справиться, чего он желает. Он думал о своем спутнике, растаявшем где-то в тучах. И ответил: вермут, пожалуй, а еще хотелось бы комнату на ночь. Ну, это к хозяину, — сказали ему, — хозяин скоро придет, надо подождать, не волнуйтесь, будет вам комната.
Хозяин пришел, когда стакан оставался полон примерно наполовину. Служанка сидела в глубине комнаты и читала роман в крошечном переплете. Странник думал: где теперь его спутник? Вымок до нитки? Или укрылся в шалаше, в погребе, в хижине, в лачуге? Или петляет между каплями, умудряясь оставаться сухим? Тут хозяин спросил:
— Желаете комнату, месье?
— Да, на одну ночь.
— Нет ничего проще, турист в это время редок, можете выбрать самую хорошую.
— Несомненно, но вот... цена?
— Двадцать франков за комнату, месье, и я уже сказал: можете выбрать самую хорошую — какую летом я сдаю за пятьдесят. Займете ту, что больше понравится. Постоялец для меня, месье, это лицо, у которого все права, и я даже лучше скажу, месье, — изрек хозяин, — постояльца я сильно уважаю.
— Вы меня удивляете, — признался странник, — для вашей профессии это редкость.
— Месье, вы нашего брата не ругайте. Понятно, что таких, как я, раз-два и обчелся, и все же, месье, солидарность...
— Я не хотел вас обидеть.
— И не обидите, поскольку, повторяю, постоялец для меня, так сказать, как бы это выразиться, ну, в общем, это святое.
— Черт побери, — сказал странник. И взглянул на хозяина.
Славный толстяк: лицо лоснящееся, румяное, рост внушительный. Он стоял, уперев руки в бока, гладя сквозь стены своих владений; он заполнял собой зал, но думал о чем-то запредельном. Хозяин сказал:
— Допустим, я не такой, как другие. — И улыбнулся.
— Допустим, — сказал странник, — я возьму лучшую комнату, за двадцать франков, чтобы сделать вам приятное.
— Вы здесь раньше не бывали? — спросил хозяин.
— Нет. До вчерашнего дня я не знал о существовании Сен-Сертен-сюр-Крэш[49]. Я направляюсь в Кугоньяк из Глоглотка.
— В это время года?
— Я беру отпуск именно в этот период. В Кугоньяке есть красивая церковь, верно?
— Так говорят, месье. Ну, я вас оставлю. Занимайте номер один. Гортензия, приготовьте для месье номер один.
И пробормотал:
— Странно, опять обознался.
Странник проводил его взглядом. Поскольку Гортензия мгновенно послушалась приказания, гость остался в одиночестве и долго-долго сидел перед стаканом, опорожняя его короткими глотками, а рядом хлестал в окно проливной дождь. Проехал автомобиль, разбрызгивая грязь. Еще один. И все, больше смотреть было не на что; пустую дорогу развозило на глазах у наблюдавшего.
Неизвестно, сколько это длилось, но вот вернулся хозяин с какой-то бумагой в руке и вежливо попросил странника заполнить формуляр, что и было сделано.
Странник, опять в одиночестве, продолжал смотреть то на дождь, то, обернувшись, на зал. Наступила ночь. Вернулась горничная. Она повернула два-три выключателя, и кафе осветилось. После чего девушка снова ушла.
Странник побыл в одиночестве еще некоторое время; вода звенящими крупицами бежала по стеклу. Стакан был теперь пуст. Странник глядел по сторонам.
В какой-то неопределенный момент одну из дверей, ведущих в зал, толкнули; странник не заметил, чтобы кто-то вошел; он с любопытством перегнулся через стол и увидел, что вошедшим был пес.
Пес, явно беспородный, смахивающий на фокстерьера, с коричневатой шерстью, исследовал ножки двух-трех столов и стульев, два-три раза покружился на месте, втягивая воздух, а потом не без опаски, боком подошел к незнакомцу. Тот губами издавал короткие посвистывания — так ищут расположения животного; ну, а оно уверенным и ловким движением запрыгнуло на стул напротив странника и уселось.
Они посмотрели друг на друга.
— Что, мой песик, сахарку хочешь? — спросил странник.
