Андрей Волос - Победитель
И, как всегда это бывает, все прежнее стало быстро откатываться, меркнуть, застилаться новыми делами и заботами… Но все же каждый день он, просыпаясь. прикидывал — в Москве утро… а у них уже разгар дня, жара… Должно быть, Вера заглянула к Николаю Петровичу, и они обсуждают свои врачебные победы… и не вспоминают о нем… А может быть, именно в эту минуту она вспоминает? Плетнев видел ее глаза, видел грустную улыбку, с которой она его провожала… В груди становилось тепло, хотелось поднять руки и закричать со всей дури: «Ве-е-е-ера!»
Между тем Симонов выхлопотал им краткосрочные отпуска. Курортный сезон давно кончился, с билетами не было проблем, и поезду оставалось лишь отстучать положенное количество стыков.
* * *Плетнев открыл глаза и с удивлением уставился на знакомый квадрат солнца на столь же знакомых обоях. Ах, он же дома!..
Тишина. Должно быть, мама ушла к первому уроку. Но вот с кухни донеслось какое-то звяканье…
Он со странным чувством рассматривал круглый стол, покрытый плюшевой скатертью — за ним когда-то ему приходилось делать школьные уроки; протертое кресло — прежде в нем спал старый кот Барс… Потом пропал. Отец сказал, что, должно быть, ушел умирать… Несколько стульев, сервант, на верху которого с одной стороны высилась хрустальная ваза, с другой — три металлических кубка разного размера. С той же стороны на стене висели его фотографии. Одна такая же, что в Москве, — Плетнев в одежде дзюдоиста, с медалью на груди стоит на пьедестале, победно вскинув кубок. На других тоже он — вот в бескозырке, с плюшевым медведем в руках, вот с пионерским галстуком на шее, вот уже в курсантской форме, а вот свежеаттестованный офицер с погонами лейтенанта…
Всласть назевавшись, он встал, побрел в ванную, умылся…
— Привет! — сказала сестра. — Тебе бы пожарником работать!..
— Да ладно, — возразил Плетнев. — Раз в жизни можно выспаться?
— Отец велел к нему, как проснешься, — сообщила она, стуча взбивалкой в большой кастрюле. — Иди помоги, потом завтракать будем. Аппетит нагуляешь…
— А что будет? — поинтересовался он, с кошачьей внимательностью следя за ее движениями.
— Оладушки, — ответила Валентина.
— У-у-у! Оладушки я бы и без нагулки!..
— Иди, иди! Все равно еще ничего нету…
Он вышел в маленький двор, где помещались только несколько виноградных шпалер, четыре яблони да огородик как у дядюшки Порея.
— А! Проснулся! — сказал отец. — Давай, полезай!
Плетнев замер на мгновение, рассматривая его худую фигуру в старых спортивных штанах с вытянутыми коленками и белой рубашке, смуглое лицо с глубокими морщинами на щеках… Сердце сжалось — отец сильно сдал за последнее время.
— Да запросто! — ответил Плетнев и взял у него ножовку.
Отец стоял внизу, задрав голову, контролировал его действия и указывал фронт работ. Судя по недовольному тону, из него получился бы отличный полковник. А то и генерал.
— Ближе, ближе к стволу бери… Так что пока на договоре меня оставили… Уж не знаю, надолго ли. И на том спасибо. Пенсия семьдесят пять рублей, а тут я все-таки сто двадцать получаю…
— То есть в сумме сто девяносто пять? — уточнил Плетнев. — Неплохо!
— Почему сто девяносто пять? — не понял он. — Ты чего, Шурка! Если работаешь, пенсия не идет. Тут уж выбирай: или на печи за семьдесят пять, или на договоре за сто двадцать! У нас государство деньгами не бросается… Работать только персональным пенсионерам позволено. У них и пенсия сохраняется, и зарплата идет.
— Это кто такие?
— Это если, скажем, с партийной работы на пенсию вышел… или там из министерства. Начальники, в общем.
— Вон чего! — сказал Плетнев, переставая пилить и удивленно глядя на отца. — А тебе, значит, нельзя?
— А ты думал!.. Еще, считай, повезло, что на договор взяли… Вон, Степан-то. Шестьдесят стукнуло — и никаких разговоров. До свидания. Куда ему — в дворники? В дворники не хочет. Вот и ходит неприкаянный. Хоть, говорит, лобзиком рамочки выпиливай…
Очередная ветка с шорохом полетела на землю.
— Эту тоже давай чикни, — щурясь и закрывая ладонью глаза от солнца, сказал отец. — Вот эту, да!.. Мне-то лобзик не понадобится. У меня вон дел невпроворот. — Он кивнул себе за спину, на участок. — С подвалом никак не разберусь. Кусты старые выкорчевать. Забор переставить. Тут только тронь — до смерти не расплетешься!..
И махнул рукой.
Плетнев перебрался со стремянки на ствол дерева. Постучал полотном пилы по ветке.
— Эту убирать?
— Эту-то?.. Вроде никчемушная. Убирай.
Он снова принялся ширкать ножовкой.
— А вот мясо ты привез, — как бы невзначай сказал отец, глядя куда-то в сторону. — Это у вас заказы, что ли?
— Заказы, батя, — кивнул Плетнев.
— В военкомате? — уточнил отец.
Те три промороженных и завернутых в газеты оковалка, что Плетнев привез из Москвы, не имели отношения ни к каким заказам и ни к каким военкоматам. Их Зубов достал у своего знакомого рубщика. Громыхало Зубов вообще умеет отношения налаживать… вот и рубщик у него, например, свой. На прилавке одни кости с желтым салом… а Зубов спускается в подвал — а там отборные окорока, филеи и вырезки. Чуть дороже, конечно. Но ненамного. Он и чай хороший приспособился где-то добывать. Умеет… Но как-то не хотелось все это отцу растолковывать.
— Ну да, — вздохнул Плетнев, ширкая пилой. — В военкомате.
Отец молчал, пока отпиленная ветка не упала. Потом вздохнул.
— Богатые заказы, ничего не скажешь. Подкармливают, значит, вашего брата… Ну ничего, говорят, к Олимпиаде в Москву что-нибудь подкинут.
— Говорят, — согласился Плетнев.
— Подкинут, — твердо повторил отец. — Нельзя же лицом в грязь ударить!..
Ветка упала.
— Верхнюю тоже убирай. — Отец молча следил, как он пилит; потом спросил недовольно: — Что ж, так и будешь на писарской должности всю жизнь?
— Почему на писарской?
— А на какой же? Бумажки-то перебирать.
— Ну, пап, — примирительно сказал Плетнев. — Военкомат — он и есть военкомат. Тоже ведь нужная работа. Армия большая.
Он отмахнулся:
— Не знаю… Что за офицерство такое — писарем на побегушках! Говорил я тебе — иди в авиационное! Летал бы сейчас, человеком был!..
Плетнев молча допилил ветку. Постучал по соседней.
— Эту пилить?
Отец присмотрелся.
— Оставь… Вон до той дотянешься?
Плетнев полез выше.
— А в магазинах как? — хмуровато спросил отец.
— Да не очень, — ответил сын, подбираясь к намеченной ветви. — Очереди. В Москву черт-те откуда за продуктами едут… Знаешь анекдот: что такое — длинное, зеленое, пахнет колбасой?
