Андрей Волос - Победитель
Он отмахнулся:
— Не знаю… Что за офицерство такое — писарем на побегушках! Говорил я тебе — иди в авиационное! Летал бы сейчас, человеком был!..
Плетнев молча допилил ветку. Постучал по соседней.
— Эту пилить?
Отец присмотрелся.
— Оставь… Вон до той дотянешься?
Плетнев полез выше.
— А в магазинах как? — хмуровато спросил отец.
— Да не очень, — ответил сын, подбираясь к намеченной ветви. — Очереди. В Москву черт-те откуда за продуктами едут… Знаешь анекдот: что такое — длинное, зеленое, пахнет колбасой?
Отец предварительно улыбнулся и сказал:
— Ну?
— Тульская электричка…
Отсмеявшись, вздохнул:
— Тут та же песня… Знаешь, какая у нас колбаса самого высшего сорта?
И сощурился, хитро глядя. Плетнев знал, но ему не хотелось отнимать у него радость.
— Ну, какая?
— Первая конная имени Буденного! — отрезал отец, чтобы с удовольствием принять смех сына. Потом вздохнул. — Конечно, что говорить… Заказы — дело большое.
Из распахнутого окна веранды выглянула Валентина.
— Саша! Иди скорей! Лиза звонит!
Улыбаясь, Плетнев молча допиливал ветку.
— Слышишь, нет?! — не унималась она.
— Слезай уж, чего ты там валандаешься! — сказал отец.
Когда Плетнев вошел в комнату, Валентина в цветастом платье стояла у стола. Косу она уложила вокруг головы, а сама была румяная и розовая как молочный поросенок.
— Да ты что?! — говорила она в трубку. — Вот это да!.. Поздравляю!.. Ну все, вот тебе Саша…
— Валька! — удивленно сказал он, оглядывая ее. — А ведь ты уже невеста!
Она фыркнула и покрутила пальцем у виска.
— Опомнился!
Плетнев закрыл мембрану ладонью.
— Ты как с братом разговариваешь! Между прочим, я тебя просил не говорить, что я приехал! Все равно я завтра уезжаю!
— Я и не говорила! — нахально соврала она.
— Ага, не говорила!.. — нехотя поднес трубку к уху. — Алло!
* * *Они медленно шли по неширокой тихой улочке, на которой Плетнев вырос. Справа в прорехах садовой зелени виднелась где голубая, а где сине-черная глыба моря. Там, где к ней приближалось закатное солнце, глыба кипела золотом.
Он посматривал на Лизу и понимал, что она осталась такой же милой, какой была прежде. Курносая круглолицая девушка двадцати двух лет. Несколько трогательных детских веснушек. Стриженые светлые волосы. Взгляд открытый, ясный, наивный. Ни дать ни взять — комсомолка. Но говорит немного игриво, по-женски. Иногда ни с того ни с сего обижается… Что-то рассказывает — так, будто он должен быть в курсе всех последних местных событий… громко поражается, если вдруг Плетнев чего-то важного не слышал.
Говорила Лиза быстро, горячо, спеша удивить его новостями — но все сказанное казалось Плетневу заранее известным, и оттого, что приходилось подтверждать ожидаемое ею удивление кивками и улыбками, ему вовсе не становилось радостно, а, наоборот, томила неясная тоска.
Да и вообще он не чувствовал радости от встречи — ни сейчас, после долгой прогулки, ни в первую секунду, когда встретились, как прежде, у почты под часами. Лиза осталась точно такой как была, а он теперь не испытывал нежности к ней. Следовало, вероятно, заключить, что сам он переменился за те полгода, что прошли со времени их разлуки. Он вышел из самолета на родную землю — и все, чем жил последние месяцы, стало казаться невозможным в реальности, небывалым, а воздух родины был свежим, настоящим!.. Сейчас он понимал, что Кабул действовал как наркотик. Навеянный им сказочный восточный сон был настолько ярче мирной жизни Союза, что именно сон казался теперь явью, а истинная реальность на его фоне выглядела тусклой, пресной и довольно печальной.
— А Леночку Корзинцеву помнишь? — спросила она.
Плетнев старательно сморщился и закатил глаза.
— Ну Ленку же Корзинцеву! Она на год старше меня училась! За ней все мальчишки бегали!
— Рыжая, что ли? — уточнил он.
— Ну какая же рыжая! Рыжая — это Флюрка Согдиева! Она вышла за Кешу Корнилова, они в Ставрополь уехали. Леночка Корзинцева! С глазами вот такими синими! Помнишь?
— С глазами? М-м-м… Нет, не помню.
Лиза топнула ногой.
— Ой, ну ладно! Так я и поверила!.. В общем, неважно. Короче говоря, у нее уже двое детей. А муж пьет. Представляешь? — она сделала страшные глаза. — Вот ужас-то! Я бы в жизни такого не потерпела!
— Это точно, — согласился он. — Ужас.
Дошли до угла, и Плетнев понял, что она собирается следовать дальше. Он замедлил шаг и спросил:
— Ты в парк хочешь идти?
— Ну да, — недоуменно ответила она. — А ты не хочешь?
— Понимаешь, — сказал он, морщась. — Мне еще собраться надо. Отцу обещал там кое-что помочь… Может, в следующий раз, а?
Она взглянула на него и разочарованно пожала плечами. Они свернули и вошли во двор.
Сгущались сумерки, запах палой листвы горчил на губах. Остановились у подъезда.
— Ну вот, — сказал он, перетаптываясь. — До свидания.
— Ты московским едешь?
Он кивнул.
— Я приду? — робко спросила она.
— Не надо…
Лиза старалась бодро улыбаться.
— Я тоже не люблю, когда провожают!.. Нервы одни… Лучше приезжай поскорей. Приедешь?
Он пожал плечами.
— Ну да. Наверное…
— Приезжай к лету! — оживленно воскликнула Лиза. — Опять на дикий берег будем ездить! Помнишь, как хорошо было?
— Конечно…
Она протянула руку и нежно коснулась его ладони.
— Правда, приезжай! Я тебя ждать буду…
— Ну да, да, — сказал он, переминаясь и чувствуя в груди какое-то едкое жжение. — Ну, пока!
Потом через силу улыбнулся, кивнул и быстро пошел прочь.
Плетнев знал, что она смотрит вслед. И знал выражение ее лица — и грусть, и надежда.
Жжение в груди не унималось, а нарастало.
Он резко обернулся.
— Лиза!
Лиза уже отвела взгляд, но после оклика радостно вскинула глаза.
— Слышишь? — ожесточенно крикнул он. — Не надо меня ждать! Не надо!..
И шагнул за угол.
Попутчик
Плетнев протянул проводнице билет. Рядом с ней стоял скучноватого вида крендель в сером костюме. Судя по всему — коллега.
— Паспорт, — бесцветно сказал он.
Это был хорошо знакомый тон — предельно корректный. Каким в метро остановки объявлять.
Ухмыльнувшись, молча сунул ему удостоверение. Крендель исследовал фотографию, потом улыбнулся краешком губ и моргнул по-свойски.
— Прошу вас…
В вагоне приятно пахло. Он с лязганьем отворил дверь купе, поставил сумку. И снова вышел на перрон.
