Андрей Школин - Прелести
— И как давно этот Ринго Стар здесь тренируется?
— Часа два. Репетирует марш…
— Согласны! — одновременно согласились я и бывший русский десантник.
Офицеру мы оба понравились. Давно в легион не попадали профессиональные саксофонисты. Тем более знающие, чем один саксофон от другого отличается…
Кроме нас никто из русскоговорящих (в команде таких было восемь человек) в музыканты не записался. Последним на вопросы отвечал Андрюха-чеченец. Он был русским пацаном, но родившийся и выросший в Грозном. Во время прохождения срочной службы в Советской Армии воевал в Афганистане. Года четыре назад свалил из страны в Италию, там получил документы лица, временно проживающего в связи с политической мотивацией. Где-то на Сицилии подстригал собак, в конце концов, плюнул на всё и сдался в легион.
— Играете ли вы на каких-нибудь музыкальных инструментах? — поинтересовался у него, через Новикова, офицер.
— Только на автомате Калашникова, — бодро отрапортовал волонтёр.
— Почему? — не понял офицер.
— Потому, что Фамас (марка автомата используемого французской армией) — говно!
* * *— В смысле?
— Что, в смысле?
— Куда, в смысле, идём?
— Я же тебе говорю, — Саныч стоял перед зеркалом, выбирая галстук, — на вечеринку. Не пошёл бы, да сегодня надо. Есть одежда какая-нибудь поприличнее? О смокинге слышал что-то? Или в вашем коллективе верхом изящества является кожаная дерюга с поднятым воротником?
— Слышать-то слышал…
— Понятно… — Данович, оценивая, поглядел на стоящего рядом Марата. — Свой дай ему на вечер.
— Да куда ему мой? Мой ему короткий будет, — удивился азиат.
— Действительно, короткий, — Саныч прекратил завязывать галстук. — Ну, ничего. Придумаем что-нибудь. Придумаем…
Смокинг мне действительно подобрали по размеру. Ещё «разрешили поносить» сотовый телефон. Долго стоял возле зеркала, пытаясь уловить произошедшие изменения в облике самого близкого мне существа — моего отражения. Пытался уловить, но ничего нового не обнаружил. Что там за пословица про «встречают» и про «одёжку»?
В нужный дом, где должна была состояться вечеринка, вошли вдвоём. Водители и сопровождение остались в двух машинах на улице. Данович выглядел очень респектабельно и солидно. Костюмчик на нём сидел.
Хозяева французы встретили Саныча, точно старого знакомого, без лишней помпезности, по-дружески. Меня он представил так, что я сам не понял, кем являюсь, но умудрился, неожиданно даже для себя, поцеловать руку хозяйке. Та была в восторге.
— Я сказал им, что ты молодой бизнесмен из Сибири. Правда, пришлось объяснять, где находится Сибирь. Ещё ты входишь в совет директоров компании, занимающейся продажей алюминия. Так как никто здесь не понимает по-русски, то можешь говорить, что угодно, я переведу правильно, — Данович покосился неопределённо. — А, впрочем, меня они тоже принимают за российского бизнесмена. Этакого «нового русского», — он улыбнулся удаляющейся от нас хозяйке дома. — Ишь, киса какая.
Подошёл «человек» с подносом (или разносом?) в руке. Мы взяли по бокалу чего-то шипучего. К Эдуарду Александровичу, точно тяжелогружёные баржи, периодически подплывали некоторые из гостей, и он приветствовал их, не забывая представить и меня тоже.
— Скажи что-нибудь, — улыбался Данович, разговаривая с очередным гостем. — Они интересуются качеством алюминия, которым ты торгуешь.
— Качество великолепное, — расхваливал я товар. — Самолёты из моего алюминия приземляются исключительно на жопу.
Он «переводил». В результате все расходились довольными.
— Ты всё-таки, на всякий случай, поменьше остри, — когда мы остались одни, подтолкнул в бок Саныч. — Вдруг кто-нибудь из этих эрудитов понимает по-русски. Всякое может быть.
— Хорошо, — сделал большой глоток из бокала. — Ты ждёшь кого-то?
— Да. Один «каморад» из Марселя должен появиться. Поговоришь с ним насчёт алюминия тоже. Кстати, ты, на самом деле, что-нибудь понимаешь в плавильном деле?
— У меня отец на КРАЗе двадцать лет отработал.
— Это что ещё такое?
— Красноярский Алюминиевый Завод. Возможно, потому и умер раньше времени.
— А ты тут при чём? Не ты ведь, а отец твой работал. Так ведь?
— Так.
— Значит, ничего не соображаешь, поэтому рассуждай на тему изменения температуры плавления металлов вдумчиво и расплывчато. Понял?
— Понял…
Я, обнаружив свою компетентность в металлургической отрасли, на некоторое время замолчал совсем. Наконец, Данович, дождался, кого хотел. К нам подошёл толстый мужчина лет пятидесяти и, поздоровавшись, заговорил с Санычем. Тот, по-свойски взяв толстяка за локоток, представил меня. Видимо, мужчина был готов к встрече с дельцом от цветной металлургии, потому как бойко принялся расспрашивать о моих планах. Я отвечал «вдумчиво и расплывчато». Данович «переводил». Беседа состоялась.
Обсудив всё что нужно, мужчины закрепили консенсус шампанским. Впрочем, в умеренных дозах.
— Можно считать, что вечер прошёл не напрасно, — не глядя на меня, произнёс Саныч.
— «Новый француз»? — провожая взглядом тучную фигуру, сострил я.
— Нет, старый. У них тут всё старое. У них из таких, как этот, президентов выбирают. Впрочем, в России теперь тоже.
— У Измайлова приятель был, Федяев фамилия. Под определение «новый русский» подходил один в один, как в фельетонах описывают.
— Почему был? Тоже безвременно почил?
— Кто, Федяев? — вспоминая фаната Достоевского, почесал подбородок. — Не знаю даже. Я о нём ничего с тех пор не слышал. Я Измайлова первый раз в его кабинете встретил. Тоже случайно.
— В Москве об Измайлове многие говорили. Коммерсант был серьёзный, — мой собеседник выделил слово «серьёзный». — В последнее время он в политику залез, а это самая вонючая грязь, какая только существует. Дерьмо даже, а не грязь. Ладно, все мы там окажемся. У любой комедии есть своя финита. Измайлов жил своей жизнью. Пусть это жизнь торгаша, но это его жизнь.
— Жизнь торгаша… Фраза расплывчатая.
— Почему расплывчатая? Какими бы крутыми и навороченными все эти коммерсанты и бизнесмены сами себе ни казались, как бы они ни защищали образ жизни, заключённый в принципе «купить — перепродать», на девяносто пять процентов все они являются подонками. Потому что, сам подобный подход к жизни является ущербным. Я ведь это не потому утверждаю, что обязан, в силу обстоятельств, определённых понятий придерживаться. Понятия эти сами не всегда однозначные. Я просто очень многих таких людей знаю. Не может человек, исповедующий принцип «купи-продай-перепродай», порядочным быть. Как их в народе кличут? Правильно, барыга, спекулянт, независимо от суммы денег, получаемой с оборота. И это даже не их вина. Люди изначально рождаются разными. Тот, кому на роду написано торговать, и будет торговать. Менялы ужё рождаются менялами. Перекупщики — рождаются перекупщиками. Как бы я ни хотел, я никогда не смогу стать коммерсантом потому, что рождён другим. Даже если заставлю себя, разбогатею на подобного рода бизнесе, всё равно прогорю. В конце концов, продам какой-нибудь товар тому, кто в нём будет очень заинтересован, но недостаточно обеспечен, за цену меньшую, чем закупочная. Или вообще отдам задаром. Ни один спекулянт этого не сделает. Ему его природа не позволит. Во все времена человечество делилось на тех, кто возделывает землю, трудится, работает, на тех, кто торгует, и тех, кто воюет. Воины всегда считали ниже своего достоинства заниматься куплей-продажей. Создавать себе материальное благо в результате каких-то коммерческих расчётов. Солдат брал в руку меч и с этим мечом шёл, добывал себе славу и богатство. Из этих трёх групп, в разные годы, в мире по очереди доминировала какая-то одна. Сейчас время купцов-коммерсантов. Они диктуют моду и правят миром. Хоть это и не правильно, но с этим приходится считаться. Воины вынуждены отсиживаться в подполье. Согласен со мной? Мне, например, противно сидеть подсчитывать, сколько я могу получить за это, а сколько за это. Дрожать из-за денег и видеть в них смысл жизни? Деньги это не повод для того, чтобы жить, а торгаши уже рождаются ради денег. Посмотри хотя бы на этих индюков, что здесь собрались. Забери у них все их франки, сними дорогую одежду, выкинь на улицу и что от них останется? Жалкое зрелище, — Саныч полуобернулся, посмотрел на «мой» смокинг, а потом вообще отвернулся. — А говоришь, фраза расплывчатая.
По помещению, точно удары ложкой по сковородке, разносились звуки рояля. Кто-то из присутствующих музицировал. Ничего себе, удачное сравнение.
— Я не это имел в виду.
— Да какая разница, — Данович поставил фужер на поднос подоспевшего официанта. — Что они там играют такое мерзкое?
