Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

Канапия сразу заметил, что Нургали сидит молчаливый и насупленный, будто у него кость в горле застряла, поэтому не преминул кинуть язвительную шутку:

— Байбише, что это с твоим стариком, жвачкой, что ли, подавился?

— У Нурекена весной и осенью обычно суставы ноют... ты и сам об этом наверняка знаешь, — ответила Бибиш. И тут же отвернулась, демонстрируя свое неодобрительное отношение к склочному характеру мукур-ского смутьяна.

Но Канапия и бровью не повел, бросив поочередно хитроватый взгляд на Нургали и Бибиш, он внезапно прыснул и сказал:

— Говорят, живешь кобчиком, а чувствуешь себя соколом...

— Эх, Канапия, тело твое с каждым днем жиреет, а вот душонка скудеет! — с огорчением заключил Нургали. Затем, обращаясь к директору, сидящему на почетном месте рядом с муллой Бектемиром, произнес: — Мои прадеды-казахи говорили: «Народ, у которого есть будущее, полон мечтаний; народ, которому суждено угаснуть, погрязает в склоках». Если верить этим словам, люди в Мукуре, очевидно, вырождаются...

Директор ничего не сказал, лишь смущенно опустил голову и потупил взор. Воспользовавшись его молчанием, в разговор снова встрял Канапия:

— И это до тебя только дошло?! Я уже давно... давным-давно это понял. А когда понял, наплевал на всю эту бестолковую и бесполезную жизнь...

— Сохрани Аллах, что он мелет?!

— Сорок лет живу с тобой рядом, а характера твоего так и не узнал, — заметил печально Нургали, поняв, что Канапию ничем не пронять.

— А я все нарочно делаю. Ради забавы... — расхохотался Канапия. — Если не будет время от времени склок и скандалов, то чем еще может привлечь эта скучная и блеклая жизнь? По крови ведь я не казах, может, поэтому мне и нравится сталкивать вас лбами, а потом, с высоты своего положения, с любопытством наблюдать, как вы ссоритесь и ругаетесь друг с другом.

— Упаси Аллах, да что несет этот пустомеля?

— Скрывал всю жизнь, таился, а теперь вот и сам признался, что чужак нам...

— Да я же просто растормошить вас хотел, породить обмен мнениями, Нуреке, — сказал Канапия и опять издевательски расхохотался.

— Говорят, в доме лицемерного муллы обнаружились свиные головы... Ты, Канапия, не «обмен мнениями» хотел породить, у тебя попросту душа черная, — оборвала его Бибиш.

Канапия впился в нее пристальным взглядом, точно хотел просверлить глазами. Язык у него чесался ляпнуть очередную колкость, но в этот момент директор совхоза кашлянул, привлекая всеобщее внимание, и иронично спросил:

— А куда подевались наши аксакалы, которые раньше всегда служили примером для младших? Неужели осталось лишь сожалеть, что и они канули в прошлое?

Сидящие за дастарханом старики растерянно затихли, не зная, что сказать в ответ на вопрос с таким явным подтекстом.

— Мед бы в твои уста, Тусипхан. Ты прав, дорогой... В стариках не осталось сегодня былого величия, а младшие забыли о почтении. То ли народ оскудел, то ли время людей доконало, во всяком случае, мы действительно погрязли в мышиной возне, измельчали сильно... — грустно изрек Бектемир, беспокойно заерзал и, приподняв брови, оглядел собравшихся сверстников.

— Да разве остались в этом ауле младшие?.. Молодые скопом бегут в город, презирают здешнюю жизнь, как куланы, которые брезгливо обходят грязные лужи. Все ищут счастья на стороне... Помимо десяти, от силы пятнадцати человек, все остальные — дряхлые старики, что на ногах едва держатся, разве не так? — тихо пробормотал под нос Орынбай.

— Это правда, в Мукуре почти не осталось настоящих мужчин, у кого хватило бы сил сделать любую работу и постоять за народ, — поддержал Орекена Нургали.

— Если так и дальше будет, боюсь, у казахского аула нет будущего, — снова пробубнил Орынбай.

Старики на некоторое время умолкли, мрачно наблюдая друг за другом исподлобья.

— Сегодня мне приснился тяжелый сон, — вдруг оживился, нарушив тишину, Нургали.

Собравшиеся тут же с любопытством повернули головы в его сторону, будто впервые увидели. Хотя разговор он завел сам, но это внезапное всеобщее внимание немного смутило Нурекена.

— И что? — хмуро спросил Бектемир, окинув ровесника неодобрительным взглядом.

— Сон, говорю, видел.

— Это мы слышали... Я тоже сон видел. Ну и что... к чему ты об этом вспомнил?

Нургали кашлянул, прочистив горло, и продолжил:

— Во сне привиделся мне плодоносный тополь с густой листвой. Стал он внезапно раскачиваться, а потом на моих глазах раскололся и рухнул...

— Но ты-то, во всяком случае, жив остался?

— Смотрю, а корни тополя кишмя кишат червями...

— Вот так сон... — задумался Канапия и, прищурив глаза, стал почесывать висок.

— Нехороший...

— Перестаньте... «Умный верит в свои дела, дурак надеется на силу, а трус доверяет снам». Слышали такую пословицу?

— Верно, но этот сон все равно мне кажется вещим...

Старики, ожидавшие от Нургали любопытного рассказа, разочарованно поникли и вновь обратили взоры на начальника.

— Мы слышали, что совхоз расформируют, поделят на части и распределят между частниками. Как жить дальше, если впереди нет будущего? — спросил Бектемир.

— Говорят, судьбу совхоза будут решать вскоре на собрании?

— Все уладится, аксакалы, только бы мир был!

— Есть одна известная и поучительная истина: сурки не роют нору всей колонией, а если все-таки сделают это — она ни на что не сгодится, — напомнил молдекен. — Если Мукур останется без такого вожака, как Тусеке, мы ведь окончательно пропадем, не выберемся из трудностей...

— Такого не должно быть, — возразил директор. — Просто время изменилось, и общество сейчас уже другое, новое. Поэтому и нам нужно жить по-новому, так, как этого требует время.

Канапия, повернувшись к Бектемиру, попросил:

— Беке, если позволите, и я хотел бы высказать свое мнение...

— Говори, если есть что! — разрешил Бектемир.

Канапия не торопился высказаться. Бережно поглаживая свое выпиравшее пузо, он многозначительно посмотрел на окружающих, горделиво вздернул нос и наконец, повернув толстую шею к директору, заговорил:

— Тусеке, я вас насквозь вижу: своими речами вы стараетесь втянуть стариков в политику. На что вы рассчитываете? Мы всего лишь нерадивые телята, болтающиеся на привязи у народа, который и сам находится в неволе. Что касается вас, начальников, вы, в силу своего положения, имеете какую-то власть, понукаете людьми, а простой народ лишь скандирует послушно ваши лозунги. Мы верили им и с энтузиазмом строили счастливое будущее, только все наши мечты и надежды оказались пустыми. Кое-кто считает, что наша жизнь не была напрасной. Возможно, в чем-то они правы, но нельзя отрицать и того, что все ее цели оказались миражом. Мы, старики, действительно то поколение, которое десятилетиями жило в обмане, с затуманенным сознанием... А если это так, почему нынешняя жизнь этого поколения не должна уподобиться мышиной возне?..

— Любопытное, однако, выделаете заключение! — не скрыл своего удивления директор Тусипбеков.

— Вообще-то, в словах Канапии-агая есть доля истины, — вмешался в разговор старших сидевший на другом краю библиотекарь Даулетхан. — Недавно я прочел в журнале «Парасат» одну статью, в которой тоже прослеживается похожая мысль... Ученые пришли к выводу, что за семьдесят лет советской власти национальный генофонд казахского народа доведен до деградации.

— Куда доведен?

— То есть сильно ослаблен, дошел до крайности...

— Кто это дошел до крайности?

Начальник усмехнулся словам Даулетхана:

— Такого я еще не слышал! — и, покачав головой, задумался.

— Как бы ни критиковали, но нас уже не изменить — таков характер! — вмешалась в разговор и Бибиш. — Все мы одинаковые, живем как можем, тем и счастливы, милый... Поздно уже исправлять нас...

Никому из сидящих в доме Мырзекена мукурцев не доводилось прежде быть свидетелями такого странного и таинственного разговора. Кто-то уразумел его суть, а кто-то ни черта не понял. Загадочный разговор поверг присутствовавших в не менее загадочное состояние, крепко завязал всем языки и вселил надолго сумятицу в настроения.