Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
— Он мне сказал, что сбросил тело в отстойник на каких-то очистных сооружениях.
— Оно не всплывет?
— Нет. Оно там исчезло уже. Это не мой план был, это Вова так хорошо все придумал. Постойте-ка… А почему вас интересует, всплывет тело или нет?
— Ты на покойника-то не вали. Это тебе совет на будущее. Еще один совет: сделал дело, гуляй смело, а на пушку, когда берут, не менжуйся. Как я тебя расколол? За две минуты? А спрашиваю я потому, что не хочу, чтобы оно всплывало.
— То есть, другими словами, вы что… Не станете меня арестовывать?
Генерал Петя перегнулся через стол и ласково потрепал Геру по щеке:
— Дурачинка ты, Гера. Нам с тобой большие дела надо делать, а не арестовываться. Конечно, не стану я тебя арестовывать. Ты у меня на крючке — это я так говорю, чтобы ты не вздумал свою игру начинать, а то мало ли тебе что в голову на новом месте взбредет.
— Да о чем вы толкуете-то? Я что-то совсем уже ничего не понимаю…
— Рогачева придется заменить.
— Это я понял.
— Кандидатура подходящая имеется. Остается только место для нее освободить. Понял, к чему клоню?
— Нет!!! Да не ходите вы вокруг да около! Говорите прямо уже!
Генерал Петя (вот же чувство юмора у человека) рассмеялся:
— А прямо говорить не принято. Знаешь, есть такое понятие «протокол». Не тот, который ты собрался у прокурора подписывать, а традиции определенные. А я старик уже, люблю традиции. Мне, может, окромя традиций этих в жизни и не осталось ничего. Но если ты такой борец с традициями, то… Твоя кандидатура на место Рогачева утверждена.
Гера, на которого обрушилось так много всего, вдруг почувствовал себя дурно. «Как бы не умереть от радости», — подумал он. Нажал кнопку пульта кондиционера:
— Не возражаете, Петр, против холодного воздуха? А то мне кажется, что дышать нечем стало.
— Это бывает, ничего. Это от радости. И я бы хотел тебя поздравить, но остается вопрос, даже два.
— Какие?
— Ты водиле своему что обещал за Брикер?
Гера потупился:
— Квартиру новую.
— М-да… Многовато вообще-то.
— Мне так не казалось. Просто после того, как он стал чепуху молоть и я решил от него отделаться, то подумал: «А чего ради деньги палить?» Так что ничего я не платил.
— А миллион баламутовский где?
— Я еще Рогачеву говорил, что это наш спецфонд. Мне блоггеров надо премировать, да мало ли!
— Гера, ты давай-ка не гони мне тут насчет «премий». Ты обещал парню квартиру купить? Обещал. Вот и выполни свое обещание. Я ж не требую, чтобы ты этот миллион вернул. В большую политику нужно идти с чистой совестью.
— Это не про меня.
— Почему это? Ты кого убил? Шпионку. Значит, все правильно сделал. А вот насчет шофера, тут ты не мелочись.
— Я сделаю.
— Так. С этим разобрались. Теперь о главном. Рогачева отправить в отставку нельзя. Он может в отместку на Запад информации много слить ненужной. Конечно, теперь поздно копья ломать, что его вообще не надо было бы на это место назначать, но что сделано, то сделано. И посадить его нельзя. Не потому, что не за что, а потому, что на то, чтобы все оформить и обвинение сочинить, на это время нужно, а его нет. Выход только один. Это ты. У тебя, поди, в пузырьке-то осталось кой-чего?
Гера побледнел так стремительно, что генерал Петя, казалось, по-настоящему забеспокоился:
— Эй! Ты чего, парень?! Ты не дури давай! Да что с тобой?!
— Я… Я… Какой же я мудак!!! Я пузырек выбросил!
Генерал Петя действительно, по-видимому, испытал сильное чувство, потому что всплеснул руками и прокричал:
— Что?! Куда ты его выбросил, мудило?!
— В мусорное ведро…
— А, — успокоился генерал, — ну, так и достань его оттуда.
— Домработница… Она приходит по утрам. Убирается, выносит мусор…
— Звони, блядь!!!
— Кому?
— Своей херовой домработнице!!! Буржуй, твою мать! Домработница у него, видите ли!
Гера от волнения забыл телефон собственной квартиры и позвонил куда-то, где на просьбу позвать Нину Семеновну его послали как следует и бросили трубку. Дозвониться получилось со второго раза. Гудки шли бесконечно долго, очевидно, в квартире никого не было. И вот, когда ни у Геры, ни у генерала Пети не осталось никакой надежды на то, что домработница возьмет трубку, Нина Семеновна, которая уже, закрыв входную дверь, стояла возле лифта, услышала, как в квартире зазвонил телефон. Она решила вернуться и ответить, два раза выронила ключи, прежде чем открыла дверь, споткнулась в прихожей, упала, с трудом, по причине преклонного возраста и артрита, поднялась и, добравшись до телефонного аппарата, сняла трубку.
— Алле! Нина Семеновна! Это Герман! Вы ведро мусорное уже выкинули?
— Ой, Герочка! Простите меня, пожалуйста! Внук! Внук у меня приболел, так я сегодня позже пришла. Только-только квартиру прибрала и вот как раз собралась мусор выбросить. Я же по старинке, в мусоропровод не привыкла, сразу в бак…
— Не надо!!! Не выкидывайте ничего!!! Где ведро?!!
— На… На лестнице осталось, — пролепетала озадаченная Нина Семеновна.
— Тащите его обратно в дом и поставьте на место! И вообще идите к внуку! Вы меня поняли?!
— Поняла, Герочка. Поняла.
— Вот прямо сейчас бегите за ведром и не кладите трубку! Поставьте его на место и скажите мне!
Нина Семеновна, любопытная, как и каждая женщина, сходила за мусорным ведром, по дороге приоткрыла его посмотреть, из-за чего такая катавасия, но окаянный пузырек завалился куда-то, и она его не заметила. Водворив ведро на место, она отчиталась:
— Все в порядке. Мусор ваш там, где и был.
Гера поблагодарил ее, сказал, что может сидеть с внуком, сколько нужно, он оплатит ей эти дни. Взглянул на успокоившегося генерала Петю:
— Все в порядке.
— Как ее внука зовут?
— Не знаю. А на фига вам ее внук-то?
— Зайду по дороге. Свечку за его выздоровление поставлю, — ответил генерал Петя.
Satisfaction
День рождения Рогачева пришелся на 20 апреля. В этот день, как известно, родился один… одна… Скажем уж прямо, чего тут толерантностью заниматься, сволочь одна родилась. И фамилия у сволочи Гитлер. Вдаваться в подробности его биографии не станем, но предположим, что Гитлер этот самый, наверное, плясал от радости на своей сковородке в аду, когда ему сообщили, что в советской еще тогда Москве, в середине 80-х годов, как-то раз представители золотой молодежи учинили прямо в центре, на Пушкинской площади, по поводу его дня рождения небольшой митинг. Его, разумеется, тут же закрыли. «Золотых», состоящих из фарцовщиков, валютчиков и прочих будущих кооператоров-олигархов, повязали и развезли по отделениям милиции, а потом некоторых из них, у кого родители оказались не слишком влиятельными или, наоборот, чересчур кристальными коммунистами, переместили в Лефортовский острог.
