Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Среди всей этой шпаны в американских джинсах и с «гамками» за щекой был и Петр Сергеевич, тогда носивший кликуху Петтинг. Но Петтинг ни в какой острог не переместился, а, напротив, был ласково пожурен начальником УВД «Центральное» и на его персональной «Волге» доставлен в родительский дом. Почему? Да потому, что отец у нашего Пети-Петтинга был не просто «шишкой», а «мегашишкой» и заседал в Центральном комитете партии большевиков и крестьян. Дело в отношении Петтинга замяли, а вернее, его, дела, и вовсе никакого не было. И в комсомоле Петтинг остался и так далее. Больше он после этого на митинги по случаю рождения Гитлера не ходил, остепенился.
И вот теперь, спустя двадцать лет с лишком, когда успел уже Рогачев достичь космических высот и заработал право смотреть на очень многие вещи свысока, а ко многим вещам, которые простым смертным вообще были неведомы, даже привыкнуть, он готовился отметить свой юбилейный день рождения по-настоящему «широко». Усадьба в Серебряном Бору преобразилась и превратилась в копию Версальского парка. Везде стояли статуи, роль которых выполняли ряженые актеры. Очень модно: живая скульптура в садовых французских интерьерах. Повсюду появились затканные живыми цветами беседки, охрану переодели в камзолы и дурацкие чулки до колена, после чего все охранники мысленно пожелали Рогачеву сдохнуть как можно скорее.
На лужайке перед домом устроили эстраду: навезли мощнейшей акустической аппаратуры, соорудили целую трибуну для гостей, коих планировалось пригласить в количестве ста тридцати семи человек. Возле сцены построили целую сложную систему воздушного обогрева, чтобы не мерзли артисты — приглашенные знаменитости. Ради такого дела, как собственный день рождения, да еще и юбилей, Рогачев решил всех удивить, и сцена была предназначена для выступлений Дженнифер Лопес и «старичков» из группы «Роллинг стоунз». Говорят, что супер-пупер Лопес вначале отнекивалась и ехать на «чей-то там день рождения» отказывалась:
— Хм! Я к Дональду Трампу не поехала, а тут какой-то русский! К тому же петь на вечеринке! Пусть обратятся к этой уродине Хилтон. Дешевке и алкоголичке все равно, где разевать рот под фонограмму! — поджав губы, сказала красавица Дженнифер и собиралась уже отправить скомканное приглашение в корзину, но ее агент, вежливо кашлянув, достал из своей крокодиловой с платиновыми замочками папки еще один документ и протянул его певице со словами:
— Мисс Лопес, прошу вас ознакомиться с банковским чеком, если не возражаете.
Дженнифер лениво взглянула сперва на чек, потом вопросительно на агента, потом снова на чек, широко распахнула свои и без того огромные глаза и спросила:
— Здесь написано расстояние от Земли до Солнца в километрах?
— Нет, мисс Лопес, — ответил агент, — здесь написана сумма вашего гонорара в долларах, и, помимо этого, в вашем распоряжении будет целый этаж крутого московского отеля, возле которого, говорят, «Майбахов» припарковано почти столько же, сколько их вообще выпущено на сегодняшний день. И помимо всего перечисленного этот, — агент поглядел в свои записи, — этот Рог-Ачев пришлет за вами самолет. — Агент умоляюще взглянул на свою клиентку: — Дженни, может быть, вы согласитесь?
— Еще бы! Надо быть круглой дурой, чтобы отказаться от такого предложения! И позвоните этому ублюдку из Малибу. Как там его фамилия?
— Вавилов, мэм.
— Да. Позвоните этому Вавилову и скажите, пусть убирается с моей будущей виллы. Как только вернусь из Москвы, тут же куплю ее.
…Гера получил приглашение самым последним, но он его все же получил. С того момента, как начал действовать их уговор с генералом Петей, прошла ровно неделя, и Рогачев каждый день интересовался, не нашлась ли Кира. Гера постоянно отнекивался, что он, дескать, не милиция. Киру объявили в розыск, вот пусть и ищут. В конце концов Рогачев вызвал его в Кремль по какому-то рабочему вопросу и представил ему худенького, похожего на семиклассника парнишку по фамилии Троцкий.
— Вот это новый директор «ЖЖ-проекта», — сообщил Гере Рогачев, — пусть пока у тебя в офисе покрутится, подучи его немного, а потом передашь ему то, что должна была Кира взять… — Рогачев немного помолчал. — Не звонила она тебе?
— Да нет, Петр Сергеевич. Я в милицию заезжал, они там ничего сообщить толком не могут. «Ищем, — говорят. — На особом контроле».
— Да знаю я их «контроль». — Рогачев выглядел очень расстроенным. «Неужели он ее любит? Вернее, любил?» — мелькнуло у Геры.
— Да найдется она, вот увидите. — Гера подпустил в свой голос скорби. — Не верю я, что она куда-то пропала или что-то с ней стряслось. Давайте, Петр Сергеевич, вместе надеяться, что она отыщется. Я вот, к примеру, думаю, что она куда-нибудь к морю подалась.
— Почему?
— У нее какая-то печаль была, — сочинял Гера на ходу. — Вы выйдите на секунду, молодой человек, — он довольно бесцеремонно указал Троцкому на дверь. — Я, Петр, думаю, что она вас любит, поэтому и уехала куда-нибудь на время, чтобы мысли свои расставить по полочкам. У вас же день рождения скоро? Вот увидите, она как раз к нему и вернется.
Рогачев, казалось, был тронут и признателен Гере за это, пусть и не вполне натурально выглядевшее, но все же сочувствие. Гера помялся немного, но желанного приглашения все еще не прозвучало.
— Я вам больше не нужен, Петр Сергеевич? Тогда я, с вашего позволения, этого Троцкого заберу с собой, и мы с ним в офис поедем.
— Давай…
И лишь когда Гера был уже в дверях, то, наконец, услышал:
— Да, кстати… Ты приходи.
Герман, старательно превратив улыбку из зловещей в овечью, повернулся к Рогачеву. Тот стоял на фоне окна, руки в карманах и смотрел на него как-то странно. Было в этом взгляде и выжидание, и недоверие, а выражение его глаз Гера назвал про себя «молчанием ягнят». Чувствовал Петр Сергеевич что-то, но к внутреннему голосу не прислушался…
…Публику, собравшуюся на рогачевские именины, Гера озвездил «богатыми кротами». Вспомнил старый, любимый им в детстве мультфильм «Дюймовочка». Все эти бесконечные черные смокинги, плохо сидящие на толстых животах или, наоборот, болтающиеся на телах, измученных массажами, обертыванием и липосакцией. Дамы, сплошь вылетевшие из притона Листерманова: блядовитые глаза с поволокой, калькулятор вместо сердца и аппетит несоразмерный с их узкими талиями. «А в целом, — признался сам себе Гера, — если убить в себе пролетарскую живучку, то все просто красиво и вместе с тем похабно и мерзко до невозможности. Такие мероприятия снимают для блестящих страничек, забрасывая всю полосу фотографиями и придумывая к ним незатейливый текст. Это, мол, светская лисичка-хитричка, а это стилист-визажист-педераст, подавшийся в певцы, а это режиссер кровей дворянских — князь всея синематографа российскаго. Рядом ниже: банкир Жульян с нефтяником Бурилкиным, далее слева-направо: депутат-либерал-порноман, распускающий про себя слухи, что он внебрачный сын Андропова, телеведущий — дорого берущий, сенатор Замесов, попавший, между прочим, к генералу Пете на карандаш, и прочая почтенная и уважаемая в узких кругах публика. Высший сорт людского мусора». Гости поздравляли юбиляра, одетого в расшитую золотом косоворотку и высокие до колен башмаки на шнуровке. Никаких фотографов не было в радиусе пяти километров: междусобойчик был закрытым, и прессу убедительно попросили не напрягаться.
