Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2013)
Екатерина Симонова. Время. Стихи. New York, «StoSvet Press», 2012, 160 стр.
«Время» Екатерины Симоновой — не сборник, а именно книга стихов, с единым сквозным сюжетом, хотя и не традиционно понимаемым, не линейным и вообще не поддающимся пересказу, действующими лицами, указанными местом и временем действия. Это не роман в стихах, а нечто более объемное по своему замыслу, может быть, трудно определяемый, размытый эпос, новый миф, мерцающий неопознанный сплав, нежданно полученный в поисках философского камня.
…дрожанье над тонкой свечой
не огня, но воздуха, плавящегося, как серебро
в крошечном тигеле
По словам самой Екатерины Симоновой [1] — в основе ее книги лежит «Часослов герцога Беррийского», иллюстрированная рукопись конца XV века. 12 миниатюр из рукописи — по месяцам года — легли в основу второй части книги «Часослов». Идея цикличности времени, идущего и не идущего одновременно, — для книги центральная. Тучное, плодоносное торжество жизни оказывается и торжеством смерти, потому что не только не все течет, не все изменяется — не меняется ничего. Классическое уподобление времени воде представлено в книге Екатерины Симоновой в двух ипостасях: время как колодец и время как канал. Колодец — бесконечно-конечное «о», время-зеро, если куда и ведущее, то только вглубь земли, в могильную глубь. Третья — кульминационная в смысловом отношении — часть книги называется «Софья, глядящая в колодец и видящая на дне мертвую звезду / голубя невинности». Софья — героиня книги — вполне живая и плотская женщина, но она же — и София, Премудрость Божия. Книга Екатерины Симоновой во многом построена на философии Владимира Соловьева, на символизме наследующих ему Андрея Белого (особенно) и Александра Блока. Софья-София, земная и небесная, смотрит в колодец и видит смерть, и смерть эта — ее отражение, она сама. Но и канал — текучая вода — оказывается наполнен все теми же летейскими водами, это венецианский Гранд-канал, он замкнут, он тоже — зеро.
… длинная женщина, что, опускаясь на дно
слезоточивой хрустящей солью,
напоследок успеет, ты знаешь, одно:
спеть букву «о» пузырьком ледяным,
защекотавшим узкие брови,
и это «о» исчезает как дым,
в воздухе белом, горизонтальном, пустом,
будто заброшенный дом под звездою,
лежащею — о, отраженно пластом.
Алексей Сальников. Дневник снеговика. Стихи. New York, «Ailuros Publishing», 2013, 40 стр.
Цикл стихов «Травы и приправы» из книги Екатерины Симоновой «Время» посвящен екатеринбургскому поэту Алексею Сальникову. Если знать стихи Алексея Сальникова, то на первый взгляд это посвящение выглядит если не диссонансом, то нарочитым штрихом контрастного цвета, на второй, более пристальный и от того более правдивый, это посвящение — интертекстуальная рифма, не только мостик, перекинутый из одного поэтического мира в другой, но и то, что говорит не о разности, а о глубинном сходстве этих миров.
Книга Екатерины Симоновой — подчеркнуто «южная», страстная и цветная, да и «действие» там происходит в Италии и, возможно, частично в Провансе. «Дневник снеговика» Алексея Сальникова одним своим названием говорит о северности, да и в целом, а не только в этом сборнике, Алексей Сальников — «северный», «зимний» поэт. Но экзистенциальная проблема, которая волнует автора «Времени», оказывается центральной и для его книги. Это проблема стагнации, не политической или вообще общественной, а стагнации жизненной, ощущения остановившего времени, биографии, продолжающей себя по кругу, но лишенной внутренних и внешних изменений. И это — ад.
Ад — это вовсе не тьма, не тоска, не боль,
Это объем, в котором медленный алкоголь
Перетекает до некой кромки до «полно-пoлно»,
До степени, когда трудным в середке становится слово «порно»,
Самое то же, что для елочного шара — коробка, вата,
Движение, приколоченное к воздуху с помощью снегопада,
За секунду до того воткнутая лопата.
Все повторяется, но не меняется ничего, крестьянская утопия, обломовский рай, блаженная Шларафия становится мукой мученической, оковами для современного горожанина — а герой Алексея Сальникова подчеркнуто современен и подчеркнуто урбанистичен. Основной стилистический прием книги — тавтологическая рифма, удвоение, умножение бессмысленной одинаковости деталей неподвижного мира в зеркалах языка — «Со временем сезон цветения вишни / Сливается со временем, где вишни висят, как гири…», «Хулиганы уходят, а гражданин лежит / Под фонарем с фонарем…».
Остановившееся время на протяжении всей книги Алексея Сальникова сравнивается даже не со стоячей водой, а со снегом — водой, лишенной даже идеи текучести, аморфной массой, погребающей под собой все.
С каждым снегопадом репетируются Помпеи,
После каждого снегопада репетируются раскопки,
Наиболее примечательно, если Помпеи
И раскопки происходят без остановки.
И об этом — устами снеговика, ведь это его дневники. Лирический герой — деталь бесцветного пейзажа, его плоть и его душа. Его это не расстраивает, его это приводит в отчаяние. Тихое каждодневное упорное отчаяние — не подвиг, но труд, только и делающий человека — снеговика — живым. Вершинная точка отчаяния героя, точнее, глубинная его точка — 35 лет — земную жизнь пройдя до половины — «К тридцати пяти перестает сниться сюрреализм — снится арт-хаус, / Кошмар приобретает черты независимого кино…». Чтобы попасть в Ад — не Дантов, нет, там не круги, там все по одному и тому же кругу, — не нужно никуда спускаться, и ни в какой лес идти не нужно, достаточно просто выйти на заснеженные улицы родного города. А можно даже никуда не выходить.
Ольга Зондберг. Сообщения: граффити. Книга-проект. New York, «Ailuros Publishing», 2013, 313 стр.
Джеймс Джойс отчеркнул ХХ век от всей классической культуры, неявным еще для своего времени образом определив его как культуру неклассическую, когда представил новый тип эпоса — героический поток негероических событий, хаотичный, импульсивный, нестройный поток сознания. Ольга Зондберг — один из авторов, явным образом отчеркивающих уже XXI век от всего, что ему предшествовало, и в первую очередь как раз от ХХ века, который еще не вполне осознается как прошлое. А осознать это очень важно, потому что герой ХХ века, понесший все жертвы, переживший все трагедии того столетия, воспринимается нами пока как «мы» — рефликсирующий, нервный, подавленный и раздавленный кафкианский блум. А он ведь вовсе не «мы». И грань между «мы» (сегодня) и «не мы» (вчера) Ольга Зондберг проводит тоже созданием нового типа эпоса — настолько не эпического, что эпос в нем можно разглядеть только в буквальном смысле под микроскопом.
«Сообщение: граффити» это, казалось бы, вообще не только не эпос, но и не вполне текст — во всяком случае, если текстом считать то, что написано. Книга Ольги Зондберг оформлена как альбом… рисунков? — ну, скажем, изображений. Изображения при этом вполне текстуальные — это буквально «сообщения: граффити» — фотографии текстов смс, нанесенных на стену. Именно смс, не ммс, нет, там ничего не нарисовано, одни буковки. Таким образом, мы имеем текст без текста, изображения без изображений, комикс без героя.
Но кто-то же эти сообщения пишет. Да и построены они как диалог — на каждое «принято» есть свое «отправлено». Диалог абсурдный, хаотичный — Чехов отдыхает, Ионеско нервно курит в сторонке. Вот первые два сообщения книги — отправлено «Сила слова, минутная слабость слова» и принято, то есть на это отправленное получено в ответ: «Возьми яблоко усталыми размагниченными пальцами». Диалог Шляпника и Зайца, нагромождение хаотических фрагментов действительности. Однако со временем в этом безумном диалоге — псевдодиалоге, разумеется; все же надо иметь в виду, что вполне возможно (и скорее всего), у всех этих «отправлено» и «принято» абсолютно разные адресаты, и перед нами реплики не двоих, а, скажем, примерно трехсот, по числу страниц книги — появляется некая логика. Вот, например, отправлено «Оброненные монеты, заблудившиеся босоногие курьеры денежного государства», а принято «Перескажи кому-нибудь Золотую Легенду, если скучно». К середине книги связи между сообщениями местами становятся абсолютно прозрачными, временами эта внятная логика рассыпается, мутится, но затем собирается и снова становится прозрачной: «Прокачивание личности для исполнения неизвестных заданий» — «Ненаделение личности внешними атрибутами изнутри» — «21/12/10 утро перерыв 10 минут пошла рыдать» — «Вам бы все представлять, что не с вами происходит это или то, продли свой перерыв» — «Не хотел сказать не то или не то хотел сказать?» — «Слова подобны батарейкам батарейкам батарейкам». Порядок из хаоса, ага. Синергетика как она есть. Вот и он, современный эпос.
