Кен Кизи - Когда явились ангелы (сборник)
В одном из походов в ванную за очередным стаканом воды я встретился с Джо, несшим свой стакан. Он прищурился, глядя на меня при свете из дверной щели.
– Черт, вы правда так плохо себя чувствуете?
– Не совсем, – сказал я. – Но чувствую, что приближается.
Джо взял меня под руку, ввел в ванную и закрыл дверь. Дал большую розовую таблетку из бритвенного несессера.
– Средство номер один, – объявил он, – увильнуть от нее. Пока не напала.
Я проглотил таблетку, не задавая вопросов.
После этого я встал только раз – чтобы частично освободиться от жидкости. В комнате было по-прежнему черно, но наконец тихо. Вибрацию в воздуходувке прекратили, на кровати Мортимера было тихо, как на кладбище. Мне показалось, что я только сию минуту лег, когда он растолкал меня и сказал, что уже воскресенье.
– Воскресенье? – Я сощурился от света. В голове стучал молоток. – Куда девалась суббота?
– Вид у вас был такой изнуренный, что мы решили дать вам отдохнуть, – объяснил Джо.
Он раздвинул шторы. При безжалостном свете дня мои товарищи сами выглядели довольно изнуренными. Мортимер сказал, что я, наверное, проголодался, но мы успеем перекусить до вылета; надо поторопиться.
Я не был голоден и не чувствовал себя отдохнувшим. Выпил только чашку аэропортового кофе и купил коробку аспергама[258], чтобы держать при себе в сумке, – стук в голове обещал усилиться. Поднимаясь на борт, я признался Джо, что если и увильнул от чего-то тогда ночью, то, кажется, оно сейчас наедет снова. Он посочувствовал, но сказал, что та розовая таблетка была последней. Однако дал мне заглянуть в свой чемоданчик с образцами; у одной из горничных-кубинок он купил литровую темного рома.
– Средство номер два: если нельзя увильнуть, постарайся опередить.
Обратный полет был долгим и трезвым, даже с ромом. Мортимер спал, а мы с Джо равномерно выпивали, чтобы оно нас не догнало. Ром кончился перед Денвером. Джо грустно посмотрел на пустую бутылку.
– Ты что-то сделал с выпивкой, Хики, – пробормотал он. – Что ты сделал с выпивкой?
Сказано это было мне, но разбудило Мортимера, дремавшего у окна.
– Что такое, Джо?
– Ничего, доктор. – Джо убрал с глаз бутылку. – Вспомнилась реплика из О'Нила, «Продавец льда грядет». Это в последнем акте, после того как Хики выдал им «Слово», так сказать, и один из пьянчуг говорит что-то вроде «Выпивка больше не забирает, Хики. Что ты сделал с выпивкой?».
– Понимаю, – сказал Мортимер и снова прислонил голову к самолетной подушечке.
Думаю, он мог понять не хуже любого.
С помощью аспергама и дорогущих авиационных коктейлей мне еще удавалось опережать ее, когда мы приземлились в Портленде, но она быстро нагоняла. Стук в голове возвещал о ней, как колокол штормового предупреждения. Мортимер позвонил жене, чтобы она встретила его у большой заправки «Стандард ойл» рядом с территорией больницы. Он сказал, что у него просто нет сил заняться сейчас делами. Джо вызвался его заменить. Доктор Мортимер благодарно улыбнулся Джо, но заметил, что если психи как-то прожили без них двое суток, то и еще одну ночь потерпят.
– Кроме того, нашего гостя надо отвезти домой, – добавил Мортимер. – Если только он не захочет переночевать у нас. Девлин? Продюсеры прислали проекты декораций – вы сможете их посмотреть.
– Да, в самом деле, – подхватил Джо. – И можете осмотреть мое собрание плохой религиозной живописи из Ирландии.
Я помотал головой.
– Нет, я обещал вернуться. Утром отцу должны были делать пункцию. Я думал позвонить им из Денвера. Но видите, как получилось.
Оба кивком подтвердили, что видят, и больше об этом не заговаривали.
Мы высадили доктора Мортимера у заправочной станции. Жены его не было видно, и неудивительно: очередь машин тянулась в обе стороны вокруг квартала. Как только впереди показался больничный комплекс, Джо занервничал.
– Думаю, все-таки надо заглянуть туда, – сказал он. – Пока заправляют машину в гараже, мы можем быстренько сделать обход.
Он затормозил, охранник у ворот пропустил нас. Джо подъехал к тротуару со столбиком «Не парковаться» перед фасадом и поманил санитара, подметавшего вестибюль.
– Мистер Гонсалес, не откажите отогнать эту бомбу к гаражу и заправить.
Гонсалес был рад услужить. Радуясь своей удаче, он отдал Джо щетку и сел за руль. Джо взял щетку на плечо и подошел к моей двери.
– Пойдем? – сказал он умоляюще. – Если я могу выдержать, то и вы сможете. – И добавил в качестве приманки: – Может, удастся добыть еще одну розовую таблетку.
Я видел, что ему нужен спутник; живой блеск в его глазах потух и сменился унылой мутью. Я надел на плечо ремень сумки и вошел за Джо в вестибюль с решимостью выдержать.
Вестибюль был пуст и почти неузнаваем. Ремонт подходил к концу; рабочие догуливали выходные. Пол был выстелен блестящей новой плиткой, стены заново побелены. Ветеранский отряд кушеток хаки был уволен, и строй новобранцев, еще в пластиковой упаковке, ждал своей очереди. Жалюзи с окон сняли и деревянные рамы заменили хромированными. Хром сверкал в резком солнечном свете, лившемся через большие стекла.
Единственное, что осталось в вестибюле, – люминесцентные лампы. Несмотря на яркое солнце, они по-прежнему жужжали, испуская дрожащий свет. И так же задрожала во мне решимость, как холодный свет этих длинных трубок. Когда открылась дверь лифта, я отступил.
– Подожду внизу, – сказал я. – Может быть, закончу с «Цзином», на котором вы меня тогда прервали.
– Правильно. Выясните, лететь или не лететь во Флориду. – Он вручил мне щетку. – Заодно и для меня выясните, ладно?
Лифт увез его наверх, а я остался стоять внизу, понимая, что его подвел. Я прислонил щетку к стене, подошел к питьевому фонтанчику и выплюнул мой последний аспергам. Попытался выполоскать его вкус, но не получилось. Вкус был, как у медных центов или зарождающейся грозы. Я пошел к столу регистраторши. Самой ее не было, две лампочки на ее коммутаторе мигали. Потом обе погасли. Вероятно, во время ремонта вызовы поступали на другой пост.
Я сумел найти внешнюю линию и набрал номер родительского дома. Длинные гудки. Может быть, они еще в клинике. Или что-то случилось. Надо было раньше позвонить. Я соврал насчет Денвера. Мне не пришло в голову позвонить из Денвера.
Я попытался позвонить в справочную больницы, узнать телефон клиники. Но никак не мог разобраться в сложном коммутаторе. В конце концов бросил и пошел к кушеткам. Сел на первую в шеренге, прямо у окон. Новые жалюзи лежали свернутые вдоль плинтуса. Их повесят вместо старых. Сейчас солнце било прямой наводкой, как пушка.
Я встал и подошел к задней кушетке. Она тоже стояла на солнце, но я перетащил ее в полоску тени от оконной рамы. Сел в узкой тени и закрыл глаза.
Джо долго отсутствовал. Солнце спускалось. Мне приходилось перемещаться по пластику вместе с тенью. Я отвалился назад и сложил руки на груди, надеясь, что буду выглядеть спокойным, если появится охранник. Едва мне удалось совладать с трепетом в груди, как под ногами грохнуло, и я подскочил чуть не до потолка. Из-за моего ерзанья высыпалась сумка: хлопнулся об пол «И Цзин», брякнулся стакан, который я спер в «Саабо».
Я попробовал посмеяться над собой. Чего ты боишься – что мужик в белом поймает тебя сачком? Я нагнулся собрать рассыпанное – и увидел нечто такое, что забрало меня покрепче любого сачка. Это была одна из фотографий на переплете книжки, снятая давным-давно, – маленький мальчик в пижаме смотрит из-за перильцев колыбели в хвостовой части заваленного вещами автобуса. Боже всемогущий, неужели в этом все дело? Всего лишь магнетизм déjà vu, обычного явления, толчком которому послужил мимолетный образ Калеба, стоявшего в «грейтфул-дэдовской» майке на веранде? Наверное, эта картина засела в памяти и срезонировала с фотографией маленького Калеба, сделанной в тот день, когда я отправлялся послушать таинственного доктора Вуфа. Одна из моих любимых автобусных. Вот почему она в центре коллажа на обложке. Памятный момент прошлого, и он отыгрался в настоящем. Этим, возможно, объяснялись тени, преследовавшие меня. Реверберации. Множественное эхо дурдома. Второе явление Вуфнера. Отдельные всплески в том же пруду, перекрестная рябь. Резонирующие волны, вот что это такое – просто и ясно…
но…
должно быть что-то большее, чем поверхностные волны, если так тебя забрало. Слишком глубоко это шевелится, слишком издали накатывает. Если накатывает из такой дали, не роднит ли эти два момента нечто более глубокое? Нет ли общего истока? Какая-то сила выталкивает из глубины, сводит вместе два времени, и, объединенные, они становятся во много раз долговечнее, чем каждое из них в отдельности, – двуединый момент, который мощно катит сквозь годы и вместе с тем остается застывшим, спаянным в прочном сейфе памяти, где невыцветший «Кодахром» хранит маленького мальчика с ожиданием во взгляде, стоящего в байковой пижамке и одновременно в майке с «Грейтфул дэд» – одновременно на веранде фермерского дома и за перильцами колыбели в хвосте автобуса, откуда он храбро глядит блестящими глазами в смутный захламленный проход…
